Рыска встретилась старому путнику чуть более двух лет назад в веске с поэтичным названием Калинки.
Крысолов оказался там совершенно случайно, по дороге из другой вески, куда ездил по вызову жителей, а в поездку он назвался сам, прямо в разгар испытаний, желая хоть немного отдохнуть от коллег и адептов, как делал иногда. Да вот только не угадал немного и ничего не смог поделать с погодой.
В тот год стояла на диво противная весна: близилось уже начало июня, а заморозки по ночам никак не отступали, не давая весчанам начать толком полевые работы. По утрам трава была вся седая от инея, а лужи подёргивались по краям тонким хрустальным ледком. Поля же стояли либо голые, либо с побитыми морозом посевами. А вот дождь с завидной регулярностью лил ежедневно, иногда по пять лучин к ряду.
Близился вечер.
Дорогу от Калинок до Ринстана Крысолов хорошо знал: она проходила по лесу да по болотам, и, разумеется, в такую погоду была сильно размыта, где-то подтоплена, а потому путник решил не лезть на ночь глядя к Сашию на кулички и остаться до утра в так удачно подвернувшейся ему под руку веске. Правда, тут же ждало и разочарование: кормильни, даже самой захудалой, в Калинках отродясь не было, и пришлось путнику стучаться в крайнюю избу.
— Не, господин путник, нечем мне Вам помочь… — в ответ на просьбу пустить переночевать, развёл руками хозяин маленькой избушки у околицы. — У меня места мало.
— Я Вам заплачу! — пообещал Крысолов, будучи твёрдо уверен, что это уж точно поможет разрешить вопрос.
— Да за что? — со вздохом возразил хозяин, — За кусок голого пола шириной в три ладони? У меня десять детей, самим деваться некуда, — пояснил он, отведя взгляд. Было видно, что путнику, усталому, продрогшему, вымокшему под дождём и жутко голодному, мужик искренне сочувствует, от денег, разумеется, тоже не отказался бы, но поделать и правда ничего не может.
— Пусти хоть на сеновал! Замёрзну же к Сашию! — взмолился Крысолов, стуча зубами. Всё, о чём ему мечталось — это сесть у огня и поесть… ну или хоть где-нибудь, хоть немного согреться!
— А разница в чём? — невесело усмехнулся мужик. — Там и сена-то уже почти не осталось, а холодина такая же, как на улице… Хотите — ночуйте бесплатно.
— Погоди, балбес! — раздался из глубины избы зычный голос, и щуплого мужичонку отодвинула в сторону дородная баба с половником в правой руке. — Давайте я Вас, господин путник, к подруге своей, Ульфине отведу. Они с племянницей вдвоём живут, изба у них большая, три горницы, пожрать всегда есть… Правда, племяшка Ульфинкина родила месяц назад. Дитё-то вроде спокойное, но может и заорать… Потерпите? — закончив объяснять, спросила она и, выжидающе глядя на него, склонила на бок голову в белом платке, завязаном на лбу. Концы этого платка напоминали торчащие заячьи уши, от вида которых Крысолов невольно криво заулыбался. — Да ещё: идти на другой конец вески, лучины полторы, наверное, не меньше, — добавила баба.
Крысолов оглянулся на небо. Тучи к вечеру разошлись, ветер стих. Капать, конечно, перестало, но, судя по сиянию вокруг луны, морозец ночью ожидался снова, что после такого долгого дождя обещало быть крайне неприятным для того, кто не нашёл себе крова. Ну, а дар против ночевки в доме неизвестной женщины не возражал, даже наоборот…
— Двор у них, опять же, большой, — продолжала уговаривать его тем временем баба, — сараи всякие… Зверюге Вашей куда теплее, чем под небом! — сделала она вывод.
— Ну… не знаю… больше-то, получается, и некуда! — замялся путник. — Похоже, придётся… Только вот ещё что: нет ли у вас вина либо самогона какого? Я бы купил: согреться надо бы, — попросил он.
— О, на этот счёт не беспокойтесь, господин путник: Ульфинкиным самогоном вся веска поится — никак не напьётся. И балбес мой тоже! — погрозила она половником вглубь избы. — Так пойдёте?
— Пешком долго будет. — призадумался Крысолов. — Может, объясните, да я сам доберусь? — спросил он.
— Как хотите, только изба её на отшибе стоит, можно не найти сразу и дольше проблудить. — пожав плечами, предупредила баба. — Так что, провожать Вас?
— Ох… да. Ведите. — согласился путник.
— Ну, тогда, пошли, — тётка проворно шмыгнула вглубь избы и щепку-другую спустя вышла оттуда, всё с тем же половником, но уже в тулупе поверх платья. — Холодно, хуже чем зимой, честное слово! — пояснила она, и Крысолова от осознания того, что сам он согреется ещё нескоро, в очередной раз пробрал озноб.
— А как же Вы назад пойдёте? — превозмогая дрожь, спросил он уже у калитки. — Муж Вас не встретит? А то мало ли что…
— Да пусть кто попробует! — женщина воинственно потрясла половником, и Крысолов уверился, что и жизнь её, и честь в полной безопасности.
— А у девушки… ну… племянницы хозяйки дома, куда мы направляемся… есть муж? — спохватившись, спросил мужчина по дороге. — А то явится среди ночи и кто знает, как отреагирует…
— Какой муж? Шалава она саврянская! — гоготнула баба, радуясь возможности хоть с кем-нибудь посплетничать на явно излюбленную тему. — Да ещё и ведьма! Как глянет глазищами своими — душа в пятки уходит! Дитё неизвестно от кого прижила. Приехала в конце того лета на трёхцветной корове, да так у Ульфины и осталась; зимой пузо раздуло, а по весне родила. Пацан — вылитый саврянин, хоть сама и чёрная…
— А говорите — саврянка, — перебил Крысолов, уцепившись за неточность.
— Не, только глаза, — поправилась баба. — Говорят, мать её в войну от саврянина прижила, так вот и она, кажись, то же самое сделала, потому как с севера приехала…
— А ведьма почему? — перебил путник. От нечего делать, он развлекался разговором, стараясь при этом не засмеяться ни от получаемых «сведений», ни от вида забавных «заячьих ушей», что то и дело танцевали перед ним в такт движений тёткиной головы.
— Как — почему? — неожиданно остановилась баба, услышав от путника такой странный на её взгляд вопрос. — Саврянки ж все подчистую ведьмы! Как такое можно не знать?! — удивилась она.
— А, ну да, — придав своему лицу как можно более серьёзное выражение, кивнул Крысолов.
Бабу понесло дальше по кочкам сплетен, да так, что у старого путника чуть голова за полторы лучины не распухла, и даже про холод, от которого ему совсем недавно так хотелось спрятаться, он как-то стал забывать, желая уже как можно скорей избавиться от разговорчивой собеседницы и жалея, что сам начал этот разговор: можно же было и на месте узнать всё у самой хозяйки!
— Во, пришли, — наконец сообщила тётка, и Крысолов с облегчением вздохнул. А после и вовсе замер, увидев перед собой небольшой домик с приветливо манящими окошками, что стоял на берегу озера и отражался в воде при яркой луне. Красиво было так — не описать словами: любовался бы без конца и любовался!
Тётка толкнула тем временем калитку, буквально по-хозяйски просеменила через двор, без стука отворила дверь… Крысолов опомнился, набросил на забор поводья нетопыря и последовал за провожатой, стараясь не отставать. А когда остановился на первой ступеньке крыльца, когда из дома на замерзшего вконец путника пахнуло теплом и чем-то вкусным — намного вкуснее, чем в городских кормильнях! — дар почему-то подсказал ему, что нескоро, очень нескоро он покинет этот дом.
— Уля! — позвала подругу тётка.
— Чего тебе? — раздалось изнутри не слишком радостно и приветливо.
— Я чего пришла-то… Пусти мужика на постой! Он ко мне просился, да некуда, сама знаешь. Со зверюгой он, и замёрз в сосульку, — последовало пояснение.
— Путник, что ли? — догадалась хозяйка.
— Он самый.
— Три сребра заплатит — пущу, — не продешевила женщина, гремя посудой под аккомпанемент чего-то, громко шкварчащего, видимо, на сковороде. Надо сказать, что из дому она ещё так и не выглянула, — видать, никак не могла бросить своё занятие.
— Заплачу! — громко пообещал Крысолов. — Только пустите!
На пороге, наконец, появилась строгая сухопарая женщина в длинном белом платье и переднике с уже невыводимыми пятнами…
— Тогда милости прошу, господин путник, — произнесла она с достоинством. — Стол, постель в отдельной горнице, баня только истоплена; нетопыря Вашего вон в тот сарай сейчас определим. Захотите — завтра оставайтесь, передохните. — Она на миг встретилась с мужчиной глазами, сдержанно улыбнувшись. — Хмельного могу предложить…
— И всё за три сребра? — удивился путник. В весках он останавливался редко, а в городских кормильнях драли порой втридорога за грязную клетушку и помои вместо ужина, но весчане, как путник давно сумел понять, были намного честнее горожан.
— Ну да, — кивнула женщина. — Только имейте ввиду: в доме ребёнок, месячный, — предупредила она, подняв вверх указательный палец правой руки. — Так что не курить, не шуметь, а если на двор пойдёте — дверь за собой закрывать…
— На всё согласен! Только пустите к огню! — не дослушал Крысолов. Он и так замёрз, а ощутив малую толику тепла, просто затрясся.
…Три лучины спустя, когда нетопырь, накормленный прошлогодними тыквами, мирно уснул в сарае на куче слежавшегося позапрошлогоднего сена, а сам путник, напарившийся в бане, и его хвостатый друг согрелись, хозяйка, собрав на стол, вежливо пригласила постояльца отужинать. Настроение у Крысолова стало просто прекрасным: надо же, как неожиданно повезло! Такие райские условия — и всего за три сребра! Да и хозяйка, хоть и немолодая, но милая и приветливая, всё время улыбалась ему и прямо с порога пару стопок рябиновой настойки поднесла, на корню убив начинающуюся хворь. Надо бы, размышлял путник, её отблагодарить как-то по-особенному, тем более, никого из домочадцев даже и не видно нигде поблизости… Впрочем, всё по порядку: баня, потом ужин, а там…
Когда мужчина нацелился уже было ложкой на горячие щи, госпожа Ульфина чуть приоткрыла дверь в соседнюю горницу и заглянула туда.
— Спит? — спросила она шёпотом. — Иди ужинать!.. Я тебе дам, не хочу! — услышал Крысолов. — Стесняется, — пояснила женщина гостю, повернувшись к нему на миг и снова улыбнувшись. Расслабившись в тепле, слегка захмелев, Крысолов тоже улыбнулся, найдя её почти красавицей, и, совсем уже решив скрасить одинокой женщине ночь, принялся таки за еду.
Но когда из соседней комнаты вышла черноволосая девушка, путник лишь взглянул на неё и тут же оторопело замер с ложкой во рту: дар её, что, казалось, был утрачен, ощущался так же, как прежде и даже ещё сильнее, но удивительнее этого был сам факт её пребывания в таком неожиданном месте!
— О, помилуй меня, Хольга! — прошептала она, прижав ладони к щекам.
— Рыска? Ты? Но как?! — опешил Крысолов.
— Вы знакомы? — в свою очередь удивилась Ульфина.
С путника же вмиг слетел весь хмель.
— Как ты сюда попала? — не отрывая глаз от девушки, спросил он: удивлён — это было не то слово! А он-то был уверен, что Альк… Вот это поворот!
Однако Рыска на его вопрос лишь шмыгала носом и продолжала стоять посреди горницы, не поднимая на мужчину глаз.
Сплетни и увиденное быстро сложились в прозорливом уме путника в единое целое: всё ему стало понятно и без объяснений! И хоть не его это было дело, разгневался он изрядно.
— Этот упрямый выскочка что, обрюхатил тебя и бросил? — хлопнув стопку настойки, дабы хоть немного успокоиться, спросил Крысолов.
— Не говорите так про Алька, — тихо и с какой-то странной, непонятной для путника обидой ответила Рыска, сверкнув глазами.
— А, так вот почему так малого назвала, — догадливо кивнула самой себе хозяйка дома.
— Давай, рассказывай, как было, — выпив ещё одну стопку, мрачно велел путник. То, что он увидел, в голове его пока так и не укладывалось.
Ульфина подсела к столу, налила и себе настойки. В глазах женщины читался интерес: она тоже ничего не знала о Рыскиной личной жизни.
— Не буду я ничего рассказывать, — твёрдо произнесла девушка и развернулась, чтобы уйти.
— Не, погоди! — остановила её тётка. — Так дело не пойдёт! Может, господин путник прав в чём, может, знает, где милого твоего найти да жениться заставить можно. Да и вообще — мало ли! Рассказывай, давай!
— Чего его искать-то? — устало уронила Рыска. — Я знаю, где он. Только зачем мне это?
Тётка опешила, не веря ушам: она-то по-бабьи считала, что Рыска и понятия не имеет, где находится отец её ребёнка, иначе отчего же растит одна?
— Затем, что я поеду туда и выдеру его как Сидорову козу! — вызверился путник; глаза его метали молнии! — Хорошенькое дело: сам на золоте жрёт, как сыр в масле катается, а ты тут одна дитя его растишь! Ещё и денег тебе должен!
— Он отдал, — возразила Рыска, вызвав новое удивление тётки: что у девушки есть
деньги, она знала, но откуда они у неё — не представляла и не спрашивала. — Кстати, Вы не знаете, где Жар? Половина денег — его.
— В Ринстане, где ж ему быть? В тайной службе служит, я устроил, — отмахнулся Крысолов.
— Передадите ему?
— Ещё чего! Сам пусть сюда едет, я расскажу ему о тебе.
— Это будет ещё лучше, — сдержанно улыбнулась девушка.
— Ах ты, мать его, крысью! Да его ж убить за это мало! — выпив очередную стопку, продолжил яриться Крысолов.
— Кого? Жара? — удивилась Рыска.
— Да нет же, Хаскиля твоего разлюбезного! Вот урод! Да я ему все космы пооторву!!!
— Да прекратите Вы! — не выдержала девушка, ударив кулачком по столу так, что тарелки подпрыгнули. — Я сама ушла!
Повисла пауза. Ни путник, ни тётя Ульфина ушам своим не верили.
— Зачем? — вымолвил наконец Крысолов.
— Не захотела посольскую родословную портить, — угрюмо буркнула она.
Крысолов, уже окончательно отказываясь что-либо понимать, уставился на девушку.
— Да ты правда, что ли, дура? — в сердцах задал он вопрос.
— Наверное… — уронила она.
— То-то я гляжу, что на Алька это непохоже: он, конечно, может быть и сволочь в чём-то, но благороден при этом до мозга костей. Поразвлечься с девушкой, тем более, с тобой, а потом просто прогнать — подобного за ним никогда не водилось: за свои поступки отвечать он умеет, — задумчиво проговорил путник. Во взоре его теперь читалось явное облегчение: в своём ученике учитель не ошибся. Помолчав немного, Крысолов таки спросил: — Про ребёнка он ничего не знает, я так понимаю?
— Не знает и не узнает, — заверила Рыска.
— Да, если б знал, в два счёта бы на тебе женился, — согласился Крысолов, будто и не обратив внимание на сие гордое заверение.
— И что это была бы за жизнь? — вскинула голову девушка.
— Уж лучше, чем так.
— Как — так? У нас всё хорошо!
— Ага, хорошо, — хлопнув стопочку, кивнула тётя Ульфина. — Иногда по целой ночи ревёт, а иногда и день захватывает. Как ни гляну — глаза на мокром месте. И сейчас заревёт, того и гляди!
Рыска и правда закрыла руками лицо. Слёзы снова подступили к глазам.
Крысолову было до ужаса жаль девушку, особенно при воспоминании о том, как она светилась и щебетала от счастья, словно птичка в тот день, когда он попрощался с ней перед их с Альком отъездом в замок, — да просто сердце кровью обливалось! Да как же так, почему они расстались? Ведь не было же такого, ни на одной дороге не было! И ладно бы ещё, если б привязанность была односторонней, но ведь белокосый, как ни старался он это скрыть, тоже несказанно радовался тому, что начиналось. А что вышло-то?..
— Ты хотя бы всё же расскажи, как было, — вздохнув, попросил Рыску Крысолов. — Садись, расскажи, — он поднялся из-за стола, обнял плачущую Рыску, погладил её по голове, затем взял за плечи и мягко усадил на табуретку рядом с собой. — Я твой друг, тётя твоя тут, — продолжал он, — нас не надо стесняться! — он снова ласково погладил девушку по вздрагивающим плечам, — Расскажи… тебе же легче будет!
От души проревевшись, Рыска перестала сопротивляться и всё им рассказала, краснея аки маков цвет, когда разговор касался причины появления на свет её малыша. Рассказала и про свою большую любовь, и про господина посла, не одобрившего выбор сына… Рассказала и про то, как под проливным дождём покинула негостеприимную саврянскую столицу, и как просто ехала и ехала, не разбирая дороги, пока не оказалась в Калинках. И неизвестно, что было бы, если б однажды, одним из холодных промозглых вечеров ранней осени не постучалась она в уютный домик у озера, где неожиданно нашла и приют, и добрый совет, и дружескую поддержку, и материнскую заботу.
— Так Вы ей не тётя? — поинтересовался путник у Ульфины.
— Я вдова её дяди... — Ульфина на миг призадумалась о степени их с Рыской родства и поправилась: — вдова брата отчима... По крови не родня мы, в общем, а так… да, теперь уже, конечно, тётя, — махнув рукой, пояснила Муха — а это была она.
— Вы просто молодец, что приютили её, тем более, беременную, — восхитился Крысолов.
— Ааа… — отмахнулась женщина. — Никакая я не молодец. Мне ведь тоже несладко пришлось, господин путник: совсем одна на старости лет осталась, а тут такая радость… — она со вздохом улыбнулась, заглянув в глаза Рыски и произнесла: — Ну хватит уже печалиться, милая. Радуйся тому, что Хольга дала!