— Где она? — страшно рявкнул Альк на кормильца уже через щепку после того, как обнаружил, что Рыски нигде нет.
— Не знаю, господин, расплатилась и ушла… — замирая от ужаса, пролепетал хозяин заведения, что было в последнюю неделю столь гостеприимно.
Альк, не теряя больше времени, выскочил на улицу, неплохо приложив дверью о косяк. Его сомнения по поводу женитьбы на Рыске развеялись без следа, словно и не было их, словно и не весчанкой она была, а он не господином. Сердце белокосого пронзила нестерпимая боль: так вот, оказывается, как страшно её потерять! А он и подумать не мог, что так относится к девушке! Ну вот где, ГДЕ она теперь?
Нужно было найти её, срочно, и конечно же Альк знал, что дар ему в этом не помощник: слишком большой город, слишком много разных людей, слишком много дорог… Однако один шанс существовал всегда, при любой, даже самой ничтожной вероятности, и по сему он всё же решил попробовать увидеть при помощи своего дара, куда подевалась Рыска. Разумеется, ничего у него не получилось, и продолжать тратить время и силы на бесполезное дело белокосый не стал, — выругавшись, тут же решил отправляться на поиски девушки. Однако, хотя и прошла всего лишь пара щепок, а ничего необычного в его понимании не произошло, паника сумела таки пробраться в уставший от переживаний разум, мгновенно начав разрастаться, как ни старался Альк взять себя в руки.
Просто искать Рыску в городе тоже было напрочь лишено смысла, по той же причине: из-за непомерной величины этого города. К тому же, насколько Альк успел понять, вряд ли девушка останется в столице, — скорее поспешит прочь оттуда, а значит, сделать тут можно было только одно: вернуться к городским воротам и попытаться встретиться с ней там. Так Альк и поступил: опрометью бросился к воротам, к тем самым, через которые чуть больше недели назад они с Рыской приехали в Боброград.
Мысль о том, чтобы узнать на выходе, не выезжала ли недавно из этих ворот черноволосая девушка верхом на корове была отметена сразу, ибо не могло же такого, в самом деле, быть, чтоб на всю столицу была только одна черноволосая девушка. Искать же её имя в записях стражников тоже было делом напрасным, потому как что он сказал тогда страже? Правильно: представился. А о Рыске лишь бросил «это со мной» — и всё. А кому нужна какая-то девка, явная простолюдинка, приехавшая с сыном посла, чтобы хоть щепку думать о ней? Явно же это служанка, раз господин не удосужился даже имя её назвать! Намного же интереснее обсудить собственно возвращение молодого Хаскиля!.. А уж если бы кто-то и запомнил тогда Рыску, спросить о ней у этого человека тоже не вышло бы, ибо в день приезда Алька и Рыски в город на воротах дежурила другая смена стражи.
Итог размышлений был безрадостен: где искать Рыску — неизвестно, спросить о ней некого, и потому оставалось только одно: ждать её у ворот, искренне надеясь, что не зная другого выхода из города, она двинется этим путём. И Альк просто стоял и ждал, не обращая внимания ни на набирающий силу ливень, ни на поднявшийся пронизывающий северный ветер, а перед глазами проплывали события последних двух месяцев, особенно дней, проведённых с Рыской наедине.
И когда он успел так привязаться к ней? За неделю ли в кормильне, где обоим было так хорошо? А может быть, намного раньше, ещё в те времена, когда каждый день мог стать последним, где было страшно умереть и не менее страшно — жить, — там, где она как могла, порой из последних сил, не давала ему погибнуть?.. Или давно уже, сразу, с первого взгляда?..
Но ведь такого не может быть! Не должно! Это неправильно для господина — влюбляться в какую-то девку!..
А может быть, он и не влюблён? Просто беспокоится за молодую дурочку, которую кто угодно может обидеть в чужой стране?.. Однако, когда Альк в очередной раз вспомнил смущение на Рыскином полудетском личике при виде крови на простыне, сердце его сжалось от горечи пополам с такой непривычной и не желающей укладываться в сознании нежностью, и сомнений в своём отношении к девушке у него не осталось.
Но как же так? Он ведь запретил себе влюбляться, давно запретил, потому что ничего, кроме боли и разочарования, это никогда не приносило! И тем не менее, в сердце его поселилась именно любовь — себе-то можно было не врать! — и потому гордый господин продолжал стоять возле городских ворот, вглядываясь в людей и мучительно желая поскорее найти свою весчанку.
Мысли, что он может не найти её, Альк даже не допускал.
А дождь всё шёл…
***
Господин Хаскиль, донельзя довольный, посмотрел вслед ускакавшему в непогоду сыну и вернулся в кормильню. Хреновый он был бы дипломат, если б не имел запасного плана на случай неожиданности, которой и стало внезапное возвращение Алька!
— Принеси-ка мне варенухи, уважаемый, что-то я замёрз, — благодушно обратился он к кормильцу, скидывая намокший плащ и присаживаясь за стол поближе к растопленному с утра камину. — И присядь со мной, расскажи, что да как?
Кормилец с улыбкой кивнул и расторопно исполнил всё то, что господин ему велел. Был он тёртый калач, и мог услужить кому и где угодно, имея выгоду повсюду, — о том, собственно, и свидетельствовали осыпавшиеся на него за последние дни златы от семейства Хаскиль: надо же, даже девчонка один отжалела, а уж посол и подавно не поскупился, отсыпал щедрой рукой; за это и варенуху ему — из лучшего вина!
— Ну что, проводили?.. — риторически спросил господин Хаскиль, когда кормилец поставил на стол две кружки и, оглянувшись на практически пустой зал, уселся напротив.
— А как же, господин, до самых западных ворот! Сын вот только вернулся, нитки сухой на нём не было, да впридачу, сапоги порвал, — вон ливень-то какой, ничего за ним не видать, вот он на корень-то и налетел...
На стол лёг ещё один злат.
— Купи ему новые. — посол с наслаждением приложился к кружке, над которой всё это время вился ароматный парок. — А куда поехала — не видел?
— Видел, господин, а как же, — кормилец уже сиял почище того злата, который успел сцапать и сунуть в карман. — По Самильскому тракту, прямо в лес и поехала. Сын постоял ещё, подождал, пока за деревьями не скрылась… Позвать его, господин? Он лучше расскажет, чем я.
— Уж потрудись, позови.
Пред посольские очи явился тощий долговязый парень лет четырнадцати, коряво поклонился господину, а затем, путаясь и заикаясь от осознания того, перед кем держит ответ, пересказал всё ту же историю о хмурой девице на корове и рваных промокших сапогах, правда, растянутую на пол-лучины, за что и был вознаграждён горстью мелочи.
— Превосходно. — Заключил господин Хаскиль, как только паренёк, снова поклонившись, умёлся в подсобку. Затем он, размышляя, допил уже слегка остывшую варенуху. — Если в течении месяца не вернётся, будет тебе ещё награда, — проговорил он наконец, и кормилец снова просиял. — А пока... — господин поднялся из-за стола, взял свой плащ, небрежно брошенный на свободный стул и, достав что-то из-за пазухи, протянул жадному мужику.
— Это что? — поинтересовался тот, повертев в руке маленький свёрточек.
— Да так… На всякий случай. Если дурачинушка мой вдруг пожалует, — с невероятной теплотой в голосе пояснил господин Хаскиль. — Начнёт тут пить, буянить… Ты тогда тихо подсыпь ему это в вино или в еду, да и за мной сразу посылай. Только успей, пока он мечами махать не начнёт, а то и я тебе ничем не помогу. Понял? — кормилец, побледнев, кивнул. — Ну и хорошо. — Посол, моргнув обоими глазами сразу, дружелюбно улыбнулся, накинул плащ и через щепку вышел из кормильни.
Хозяин рухнул на стул: от слов посла его вдруг перестали держать ноги и прошиб холодный пот. Он был из иного сословия, за одним столом с послом или другой знатью ранее не сиживал, а потому отродясь не слышал придворных сплетен и новостей. Однако, кто такие Хаскили, разумеется, слышал, хотя лично ни с Альком, ни с его отцом знаком до сего дня не был. Тем не менее, единожды увидев посольского сына, намётанным глазом определил: лучше делать, как тот говорит, даже когда трезвый и спокойный. О том, что может произойти, если Альк явится пьяный и злой, хозяин кормильни старался не думать. Спаси, Хольга, как бы боком те златы не вышли!
Но Альк не пришёл ни вечером, ни утром… ни трезвый, ни пьяный. Он и до дома-то еле-еле дотащился, — скорее, корова довезла, устав мёрзнуть и мокнуть у городских ворот. А ему было уже всё равно…
Вымокший до нитки, продрогший насквозь, в сумерках вернулся он под родительский кров, и, ни на кого не глядя, скрылся в комнате, где, не раздеваясь, рухнул на кровать и провалился в тяжёлое забытьё.
Приехавшая ещё днём, мать, та самая, к которой Альк якобы срочно должен был ехать утром, не успела порадоваться его возвращению, как обнаружила, что у любимого сына сильный жар, и, конечно же, поставила на уши весь дом, вызвала лекаря и отчитала мужа.
— Как ты мог такое допустить? — кричала госпожа Хаскиль. — Мало тебе было того, что он от тебя в Пристань сбежал, так теперь вообще его на небесные дороги отправить решил?
— Да что я должен был сделать? — огрызался посол. — К ноге его, что ли, привязать? Он с девицей приехал, поссорился с ней и унёсся куда-то! Мне что, искать его было надо? Не маленький ведь уже, двадцать пять лет почти! А головы на плечах как не было, так и нет: весь в тебя уродился и в папу твоего! — добавил он язвительно.
— Отца не трогай! — вконец разозлилась женщина и вылетела из кабинета мужа, хлопнув дверью.
А потом она незамедлительно заняла свой пост возле сына, справедливо полагая, что никто не позаботится о нём лучше неё.
Мать допросила и Камиллу, но та мало что знала, и уверовав, что что-то здесь нечисто, госпожа Хаскиль решила подождать: вот станет Альку лучше, всё и выяснится. И тогда дорогому супругу не сносить головы!