Всю жизнь с матерью у меня были сложные взаимоотношения.
Сказать, что растила она меня в строгости, – не сказать ничего. Если мне что-то и позволялось, то для меня это " что-то " было совершенно скучным.
Мать старалась защитить меня от всего, что носило в себе, по её убеждению, вероятную угроза, а парнишкой я вырастал чрезвычайно рискованным, что всё-таки иногда проступало в моём поведении.
Втихую от матери мы с моим школьным дружком отваживались на остервенелые поступки, о которых я теперь, по истечении многих лет, весьма жалею.
Из самых "безбашенных" припоминается попытка пройти по бортику моста через Москву - реку и "покатухи" на крышах электропоездов из родного Болшево на Лосиноостровскую, там я обучался в старших классах. Впрочем запрещались мне и куда наименее экстремальные действа, вроде поездки с приятелями на шашлыки. Почему – затрудняюсь сказать до сих пор.
Мать не разрешала мне сохранять какие-то вещи из детства, начиная от игрушечек и одежды и оканчивая детскими фотками. Игрушки и ещё неплохая одёжка отдавались, со слов матери, моим младшим товарищам, а фотки загадочным образом пропадали в неведомом направлении спустя непродолжительное время после того, как были притащены в пахнущем типографской краской пакете из фотоателье.
Мало того, я не припоминаю, чтобы мать сказала мне хоть одно нежное словечко, даже когда я был совсем маленьким. У нас не было открытых недружественных взаимоотношений, но и особый нежности я не ощущал. Скорее, они были холодно - отстранёнными. И это меня, разумеется, удручало больше всего – так хотелось тепла, нежности, но я напарывался на ледяную, бессердечную стену.
Хотя, нужно отдать матери должное, она вступалась за меня тогда, когда я в силу возраста и отсутствия опыта не мог ещё ничего предпринять в свою оборону. Но если она ощущала, что в своих неприятностях я способен уладиться сам, – она давала мне полнейшую свободу действий, устранившись от моей трудности.
Так продолжалось до 16 лет. Когда мне пошёл шестнадцатый год, матери поставили ужасный вердикт – онкологию в четвёртой стадии. Боли были такими, что мать была способна лезть на стену, я старался подсобить ей, как мог, но никакие лекарства, которые могли нам выделить в областном онкодиспансере, уже не помогали. Мать затухала на глазах.
Как-то, одним январским вечером, когда ей было уж совершенно плохо, мать окликнула меня к себе и вручила мне почтовый конвертик.
– Раскроешь, когда меня не станет, – севшим голосом промолвила она.
– Да ну, брось! – старался взбодрить мать я.
– Всё отлично будет.
Медики не рассказывали матери, насколько всё грустно, старались обнадёжить, что вскоре всё исправится. – Нет, – помотала головой мать. – Я ощущаю, что вскоре конец. Сохрани этот конверт. Раскроешь, когда скончаюсь.
Я безмолвно покивал головой, пожелал матери спокойной ночи, ушёл из спальни и забыл про этот диалог.
Через четыре недели, в начале февраля, её не стало. Никогда не позабуду, как мы её хоронили. Я последним подошёл к гробу, поцеловал восковой лоб матери и расплакался, как малый ребёнок. Внезапно осознал, как сильно её любил и так сейчас будет её не хватать, невзирая ни на что.
Мамина сестрёнка тётя Надя обнимала, пообещала помогать, чем может, но я ничего не видел и не слушал. Рабочие засыпали могилу, мёрзлые комки земли с грохотом посыпались на крышку гроба, а у меня в голове эхом отзывались материны слова: " Раскроешь, когда меня не станет ".
Когда похороны окончились и материны подружки уехали, оставив меня вдвоём с опустошённостью, я вытащил из шкафа конверт и распечатал. В нём лежала записка:
" Сыночек! Поезжай на дачу, в моей спальне убери с пола палас. Несколько дощечек помечены масляной краской. Сними их и спрыгни вниз, в полуподвал. Найдёшь тут огромной сундук. Раскрой его, тебя ждёт подарок. Надеюсь, тебе понравится. Мама "
. В раздумие я поехал на маршрутке на нашу старенькую дачу, пролез по снежному участку до холодного летнего домика, зашёл в уютную мамину спальню, приподнял с пола выцветший старинный палас и увидел на двух половицах следы серой краски. Я сделал всё, как просила мать, с фонарём спрыгнул вниз, раскрыл сундук и остолбенел. В нём лежала гора моей детской одежды, любимейших игрушек, отдельной стопочкой лежали фотки... На самом дне сундука лежала ещё вторая записка:
" Сыночек! Сегодня тебе едва больше года. Сегодня я развелась с твоим отцом. Он неплохой человек, ты не беспокойся, но его бесхарактерность не даёт мне покоя. Он так и не сумел стать настоящим мужем, ответственным за себя, за свою семью и свои проступки, он так и не вырос. Я не сумела больше терпеть его юношеские проделки, прости. Вероятно, я буду чересчур жёсткой с тобой, может, ты даже будешь меня недолюбливать, но, поверь, я желаю тебе только добра. Мне не хочется повторить промашек, которые совершили его родители, воспитав из мальчика непутёвого детину - слабака. Я попытаюсь воспитать тебя настоящим мужчиной, защитником, приучая к тому, что жизнь – это не только развлечения и удовольствия. Получится ли у меня? А Бог его знает... Но я попытаюсь. О-о-очень попытаюсь. Твоя любящая мамочка ".
С тех пор прошло немало лет. Я многое пересмотрел в жизни. И любовь к матери с годами лишь растёт, и нету уже чувства, что она переусердствовала с мерами воспитания. Но боюсь, что воспитать своих малышей так я уже не сумею – видимо, духу не хватит.
Делитесь своим мнением в комментариях.