Внезапно копнул завнутрь советского подсознания. Подраскопал Египет, так или иначе сформировавший меня сегодняшнего, созерцательно отпивающего капучино с корицей на вынос; медленно идущего по февральскому Новосибирску 2020 года. Как стал вслух читать сыну про Мересьева, так и не остановился. Повесть-то однако оказалась преизрядной романной толщины.
"– Вот что, Маринушка, а огурчиков случайно нет? – спросил он.
– Случайно есть, – тихо улыбнувшись, ответила девушка.
– А картошечки вареной не найдется хоть штучки две?
– Попросите – найдется.
Она вновь исчезла из комнаты, ловко перепрыгивая через спящих, бесшумная, легкая, как мотылек.
– Товарищ старший лейтенант, как это вы можете с ней так? Незнакомая девушка, а вы с ней на «ты», огурчиков требуете и...
Мересьев раскатисто расхохотался.
– Старик, ты где находишься? Это тебе фронт или что?.. Бабка, хватит ворчать, слезай, есть будем, ну?
...Вчетвером они сели за стол и под разноголосый храп и сонное бормотанье остальных жильцов с аппетитом и вкусно поужинали.
...Чем больше разговаривал Алексей с девушкой, тем чаще и чаще посматривала она на Петрова, и во взглядах ее, задорных и робких, было трудноскрываемое восхищение.
Незаметно ужин был съеден. Остатки Маринка хозяйственно завернула и сунула в мешок Мересьеву: дескать, солдату все пригодится. Потом она пошепталась с бабкой и решительно сказала:
– Вот что: раз вас сюда комендант поставил, тут и живите. Лезьте на печку, а мы с мамой в каморе переспим. Отдыхайте пока с дороги. А завтра найдем вам местечко.
Так же легко ступая босыми ногами через спящих, она принесла со двора охапку яровой соломы, щедро разбросала ее по просторной печи, подмостила в изголовье какие-то одежонки, и все это быстро, ловко, бесшумно, с кошачьим изяществом.
– Хороша, старик, девушка! – заметил Мересьев, с таким удовольствием растягиваясь на соломе, что захрустели суставы.
– А, кажется, ничего, – деланно равнодушным тоном отозвался Петров.
– И как на тебя смотрела!..
– Уж и смотрела, скажете! Она все с вами разговаривала...
Через минуту уже слышалось его ровное сонное дыхание.
...Под утро, отправляясь на аэродром, Мересьев с Петровым невольно задержались у развалин домика, где ночевали. Из хаоса бревен, теса саперы выносили носилки, на которых лежало что-то прикрытое окровавленной простыней.
– Кого несете? – спросил Петров, весь побледнев от тягостного предчувствия.
– Да вот бабку какую-то да девчонку откопали в подвале. Каменьями пригрело. Наповал. Девчонка то или девка, не поймешь: махонькая такая; видать, пригожая была. Камнем в грудь хватило. Дюже пригожа, точно дитя малое."
Мы тоже "проходили" Мересьева. Помню, отпечатлелось, как полз он. Как выжил. Возможно, это был отрывок из "повести" в учебнике. Полностью не читал. А ведь это советский литпамятник. Шесть частей: выползание из тыла противника, госпиталь и встреча со святым комиссаром, мытарства, санаторий и танцы с Зиночкой, тренировочный лагерь и - «— Коля, жми, а я накрою! — Ваня, бей, а я прикрою!».
Что поражает? Блеск в глазах моих предков. Сейчас, дескать, победим непрошенных гостей и снова отстроим мир. Без всякой тоски и сомнения..
И самая главная метафора книги - комиссар Воробьёв. Настоящий чеloveк. Умирающий герой, отдающий всего себя другим. Улыбающийся медсестре, стиснув зубы от невыносимой боли. Возьмите, я не хочу, вам нужнее, я-то что.. Бодрые прибауточки с осознанием собственной обреченности..
Это тип советского человека, святого - благородного, широкой души человека, молча жертвующего собой ради потомков, Родины, так чаямого нами из покон веков Китежа. (Кто не увидел такого в наших родителях?!) За окном весна, в палате все предвкушают жизнь, а комиссар тихо, незаметно "отходит".
["И вот тогда я кой-чего пойму и кой о чем серьёзно пожалею.."]
На освободившееся место поступает новый больной, жизнь идет своим чередом. Но все "прилипли к окнам". - Эй, кого хоронят, братцы?.. Все молчат. И лишь красивая медсестра сквозь слёзы произносит: "настоящего человека"...
Безусловно, это памятник сталинской эпохи. Монументальная эпическая мотивация. Написанная густыми крупными мазками советским ван гогом. Госпропаганда? Да. Сталинский заказ? Да. Прямолинейный советский реализм? Да.
Но и.
Запечатленное на бумаге пламенное русское сердце. На память нам, насекомым, устраивающим истерики от царапины на бампере, от тесного лабутена, мучительно переживающим съеденную конфету в пост; с увлечением смотрящим шоу: чужие против хищника (малахов против корчевникова, сванидзе против шевченко, стасмихайлов vs михаилстасов и т.д.).
"Полетим, – ответил Алексей.
– А как же? У него только одной ноги не хватает, а у тебя обеих? - спросил комиссар.
– Так ведь я же советский, русский, – отозвался Мересьев".
В наш век дезинтеграции лайки и репосты становятся экзистенциальными жестами неравнодушия. Не стесняйтесь, СТАВЬТЕ ЛАЙКИ, ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА МОЙ КАНАЛ
Буду признателен за донаты на новые книжки: