«Следы на снегу» — первая книга о сибирском музыкальном андерграунде, охватывающая период от зарождения панк-сцены в Сибири до смерти Янки Дягилевой. В основу книги писателя Владимира Козлова и музыканта Ивана Смеха легли интервью, взятые для одноименного фильма, и разнообразные архивные материалы. Публикуем фрагмент из книги, рассказывающий, почему «Гражданскую Оборону» считали фашистами-диссидентами, как КГБ преследовал Летова и людей его круга, о карательной психиатрии, и о том, как была придумала строчка «Мы — лёд под ногами майора».
Иван Смех: Выбранный Дискурсом фрагмент нашей с Владимиром Козловым книги «Следы на снегу» посвящён событиям, ставшим уже легендарными — речь идёт о репрессиях, свалившихся на участников группы «Гражданская Оборона», которые привели к отправке Кузи УО в армию, а Егора Летова — в психлечебницу. Герои повествования прошли испытание с честью: вскоре после освобождения Летов развернул активную деятельность (Кузя УО также присоединился к нему, вернувшись через два года). Тогда, во время концерта на квартире у Александра Рожкова в Новосибирске, и была сделана по сути первая полноценная запись «Гражданской Обороны» под названием «Песни в пустоту». Всё творчество группы, имевшее место до заключения, издавалось затем лишь как архивный материал, курьёзы и артефакты, либо в виде позднейших перезаписей.
Из статьи Егора Летова «ГрОб-Хроники»
Журнал «Контр Культ Ур'а» № 3, 1991
С самого же дня рождения «Гражданской Обороны» (8 декабря 1984) мы с Кузей Уо сразу же сделали основную ставку именно на изготовление и распространение магнитно-ленточных альбомов, резонно решив, что «Live"-выступления нам светят весьма не скоро, а в тот насущный момент — так и подавно. Кроме того, так уж установилось, что ЕСТЬ ЗАПИСЬ — ЕСТЬ И ГРУППА, НЕТ ЗАПИСИ — НЕТ и… и т. п. Весь 85-й мы целенаправленно, причудливо и замысловато сочиняли и записывались, как в домашних, так и в полустудийных условиях, лихорадочно и отчаянно разворачивая и примеряя внушительный арсенал идей и средств. Поздней осенью 85-го нашей еретической деятельности был положен свирепый пиздец. По окончании серии задушевнейших бесед Кузю отправили в доблестные ряды Красной Армии (в район Байконура — «закрытый», разумеется), меня же — в психушку.
Константин Рябинов: А потом, уже зимой, стали немного прижимать и в конце концов прижали так, что я пошёл в армию, Игорь тоже где-то там лечился.
— А про это поподробней расскажите. То есть это КГБ?
Константин Рябинов: Это да, не без этого, конечно. У меня ещё было условное, отсрочка приговора на два года, в общем, они мне пригрозили. Пригрозили и пригрозили, но они стали совсем лезть уже и в личную жизнь. Не то что бы я там показания какие-то дал. В конце концов, конечно, дал, и все дали. Все уже такие показания пораздавали, что я, спасая какую-то свою личную жизнь глупую… Но это меня не спасло, потому что я всё равно в армию загремел. Прямо под Новый год, да. А вернулся уже в 87-м году, когда половина классических альбомов уже была записана, собственно, самим Игорем Фёдоровичем.
— А в КГБ какие были вопросы? Ведь там никакой особой политики не было…
Константин Рябинов: А там совсем глупые, да-да. Или там: «Почему в этой песне „Прохожие идут на выбора — в руках листки, в глазах тоска“?» А я говорю: «Нет, не так, „В руках листки, в устах УРА!“» Как к ним эти записи попали — совершенно непонятно. Но то, что разговоры прослушивались, — это понятно. Все мы под колпаком были — это совершенно точно. Ну что там ещё? Как-то так.
В психлечебнице, если верить Wikipedia, Егор Летов пролежал с декабря 1985-го по март 1986-го.
— Насколько вы в курсе той ситуации, когда вашего брата преследовало КГБ?
Сергей Летов: Я очень хорошо знаю эту ситуацию и в определённой степени был с этим связан. Я могу изложить эту ситуацию очень подробно. Началось с того, что после выпуска какого-то из первых магнитоальбомов моего брата сотрудниками госбезопасности, которые, видимо, уже надзирали за нашей семьёй, это связано, прежде всего, думаю, с моим исключением из школы. Я был исключён из школы, исключён из комсомола с формулировкой «за пропаганду религии» — это было публичное чтение журнала «Москва» с «Мастером и Маргаритой». Это считалось пропагандой Иисуса Христа детям в советской школе. И «за распространение буржуазной музыки». Так или иначе, определённый надзор имел место. Кроме того, я жил в Москве, я думаю, что переписка наша люстрировалась. Где-то с начала 80-х письма вообще перестали доходить. Мои письма родители, да и часто мой брат, не получали. Я думаю, что они очень быстро вычислили, кто создатель этого альбома, я имею ввиду компетентные органы, и осуществили давление на всех участников. И практически, насколько я знаю от брата, что все участники первых проектов брата пошли на сотрудничество с органами, все его предали. И началось дальнейшее массированное воздействие. По словам моего брата, работой с ним занимался некто майор Мешков.
Вот есть песня «Лёд под ногами майора» — это имеется в виду вот этот как раз майор Мешков, который, если не ошибаюсь, в 87-м году был уволен из органов за превышение власти или за что-то такое.
Как рассказывали мне родители, однажды, придя домой, они не обнаружили брата дома, своего сына. Соседи сообщили, что приезжала чёрная «Волга» и моего брата увели. Не в наручниках, но тем не менее увели какие-то люди, посадили в чёрную «Волгу». Так он исчез. Так он попал на принудительное лечение. Была найдена записка, я не знаю, сделана ли она была под диктовку или под давлением, о том, что он покончит жизнь самоубийством. Возможно, такой вариант компетентными органами тоже прорабатывался. Естественно, родители мне сообщили об этом, о том, что он находится на принудительном лечении. Мама рассказала мне о том, что она связалась с докторами, она врач-невропатолог, работала на призывной комиссии. Ввиду того, что у многих врачей-психиатров были дети, которые должны были идти в армию, у них было совершенно естественное советское желание заручиться с ней хорошими отношениями. Между собой врачи поговорили, и они пообещали ей, что ничего, кроме витаминов, никаких галоперидолов, никаких отупляющих лекарств он получать не будет. Пробыл он в психиатрической лечебнице в Омске три месяца. Более того. В самом конце его пребывания в этой психушке я устроил в Москве провокацию вместе с Виктором Клемешевым, гитаристом, саксофонистом и певцом группы «ДK». Мы устроили концерт, в котором исполняли песню, посвящённую Малкольму Иксу, американскому борцу за гражданские права негров, где мы пели «Brother Malcolm» и постепенно перешли на «Братец Игорь». Публика в аудитории была подготовлена, нам начал в такт хлопать весь зал, все понимали, о ком идёт речь. Ну и я по секрету рассказал нескольким своим знакомым о том, что я собираюсь устроить пресс-конференцию в 86-м году относительно того, что никакой перестройки и гласности нет, а в Сибири держат людей за их музыку на принудительном психиатрическом лечении. Что если вот через две недели мой брат из психушки не выйдет, я собираю журналистов и устраиваю пресс-конференцию. Для чего я это сделал? Я знал, что среди рок-музыкантов и им сочувствующих очень много стукачей, осведомителей. Поэтому это моя была непосредственная весточка, отправленная в комитет госбезопасности.
Дальше я отправился в командировку в Новосибирск. Из Новосибирска, отметив командировку, я тайно на поезде съездил в Омск, и отец устроил нам встречу. Дело в том, что в этой психушке родители договорились о том, что брат будет мыть полы, и за это его будут отпускать на два часа погулять. Отец пришёл с одеждой, взял такси и привёз брата домой, к родителям, куда я как раз приехал. Мы переговорили о такого рода стратегии, и буквально через неделю его отпустили. Он был в курсе, что он не брошен, что люди знают о нём, что определённая деятельность ведётся. У меня даже сохранились фотографии с того концерта с Виктором Клемешевым, на котором мы как раз поём эту песню.
Насколько я знаю, это было последнее заключение брата в психушке. Его планировали арестовывать снова, и связано это было с делом о тунеядстве. Если я не ошибаюсь, это был уже 88-й год. В советское время все должны были где-то официально работать. Ввиду того, что у моего брата не было зарегистрированной работы, то — я думаю, что это компетентными органами было устроено — было какое-то устроено судилище, по которому моего брата должны были отправить как тунеядца на принудительные работы, как говорили в советское время, на химию, на поселение. Тогда вступился мой отец, который был ветераном войны, и он всячески упрашивал, умолял отсрочить этот суд. В это время мой брат пустился в бега. Они вместе с Янкой Дягилевой путешествовали автостопом, уехали в Крым, ночевали у меня в это время. Вот это было довольно-таки страшное и опасное время. 87-й год, 86-й — это были наиболее тяжёлые времена. В декабре 86-го на принудительное лечение в психушку посадили мою первую жену Людмилу «за распространение нелегальной литературы», имелись в виду самиздатовские книги. Я ездил в Севастополь, чтобы её вызволить из психиатрической лечебницы. Подписал тогда о том, что я беру её на поруки. А буквально через два месяца, в 87-м году приходилось также ездить за моим братом, решать как-то вопрос с ним. Вот такая была нелёгкая ситуация. Я думаю, что это было последнее его столкновение с властями. Это был 87–88-й год. Впоследствии, в 90-е, когда уже брат занимался такой партией Лимонова, Анпилова, то к моему отцу приходил уже сотрудник ФСБ, который предостерегал о том, что и моего брата, и отца ждут неприятности, так что эта история продолжалась и в постсоветские времена.
Также сохранились подробности репрессий от Курта Васина.
Из интервью Андрея Васина
Журнал «О.Р.З.» № 1, 1992
— В выходных данных твоего магнитоальбома ты поместил стихотворение Е. Летова. Это просто строки или они посвящены кому-либо?
Андрей Васин: Оно посвящено мне. У меня даже есть его стихи с упоминанием моего имени, они относятся к 1986 году примерно. Вообще с Летовым я знаком с 1984 года. Он в то время слушал музыку 60-х, имел представление о панке. Тогда это входило в моду, он, видимо, решил не отставать.
А его проекты типа «Посев» уже реализовались?
Андрей Васин: Да.
— В одном из альбомов ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ ты даже участвовал. Как указывал Летов в своих «Хрониках», ты был на подпевках…
Андрей Васин: Не совсем. Я там спел как-никак две песни. Мы писались в домашних условиях, вместо ударных был портфель. Кроме песен я прочёл один стих. Летов потом эти песни переделал и спел сам. А в первоначальном варианте пел я. Стих был, по-моему, Кузи УО. Я помню лишь первую строку — «Теперь я более недужен…»
— А то, что Летов в стихотворении, посвящённом тебе, упоминает про «колёса» — это поэтический образ или это было на самом деле?
Андрей Васин: Он имеет в виду транквилизаторы — у кого этого не было? Но ничего страшного мы не глотали. Мы спасались ими. Сейчас я свободен от этого.
— Ой ли? Летов утверждает, что он и сейчас пользуется наркотиками весьма активно…
Андрей Васин: Это его проблемы.
— Ну, а почему ты всё же с Летовым разошёлся?
Андрей Васин: Мы разошлись в 1986 году, после гэбистского погрома. Тогда всех прессовали. Это началось перед 7 ноября то ли 1985, то ли 1986 года. Я позвонил Летову, мы договаривались о репетициях. А к тому времени мы в телефонных разговорах, перед тем как говорить, поздравляли «товарища майора», т. к. были подозрения, что нас подслушивают. Я тоже поздравил «майора», мы поговорили, и всё. Через два дня в 9 часов вечера — звонок в дверь. Я открываю, смотрю — стоят двое в дублёнках, норковых шапках. Я понял, что к чему. Спросили меня. Я ответил, что это я и есть. Они по-простецки говорят: «Собирайся…» Когда я на третий раз спросил, кто они такие, они показали ксиву, где внизу ЖИРНО так было написано «УКГБ». Они вновь предложили собраться, сказали, что, мол, «созрел уже давно». Предложили собрать «железки». Я вначале не понял, что они имеют в виду, а потом сообразил, что они намекают на железный крест Третьего Рейха и ПРЯЖКУ с надписью «Gott Mit Uns». Сейчас всё это выглядит забавно, а тогда воспринималось всерьёз. Мы вышли, у подъезда стояла «Волга» N 21-12 ОМШ, водила открыл дверь, а товарищ майор Мешков, как потом выяснилось, это был он, усадил меня. Сели, поехали. Первой фразой, с КОТОРОЙ обратились ко мне, было: «Ты, сука, что выёбываешься? За решётку захотел?» Я думал, мы поедем в КГБ, а мы отъехали на набережную, заехали за трансформаторную будку, и мне стали чинить допрос. Это продолжалось часов до 11 вечера.
Гражданская Оборона — «Мы — лёд под ногами майора» (Москва, 30.12.1988)
— О чём спрашивали?
Андрей Васин: Спрашивали про Летова. Что, где, когда познакомились и всё такое. Как я понял, многое им было уже известно, кто-то им многое уже осветил. Допрос сопровождался фразами типа: «Не будешь „колоться“, отвезём в ментовку и пизды дадим». А до этого уже были случаи, когда на улице приставали беспричинно какие-то мужики, у Летова это было, у меня тоже. Машковцева таким же образом отправили в больницу. Делалось всё это по одному сценарию: подходит кто-либо и говорит: «Мне не нравится твой внешний вид» и — бац по очкам! У меня такое было дважды, но один раз мне удалось убежать, а ВТОРОЙ раз, когда в подъезде один полез со словами: «Земляк, дай 50 копеек», а потом зашли ещё двое, спасла соседка.
— А сколько времени продолжались эти «встречи»?
Андрей Васин: Первый раз это было под 7 ноября, а второй 22 января. Ко мне на работу вновь приехали и взяли подписку «Обязуюсь не общаться с такими-то людьми». Начиналась она со слов «Прошу не привлекать меня к уголовной ответственности, я обязуюсь быть таким-то, ХОРОШИМ, не общаться с Летовым…» Настойчиво предлагали ещё встретиться, но я отказался. А первый допрос, тот, который был в машине, был обширнейший, ПРИХОДИЛОСЬ говорить обо всём. Я не хотел, чтобы меня отбуцкали в ментовке, я не Зоя Космодемьянская и не молодогвардейцы. Все протоколы я подписывал, каждую страницу. Вообще дело это было не чисто «оборонное», там были и другие люди задействованы. Там были не только музыкальные дела. Шили такое, что мрак — создание подпольной организации фашистского типа с целью свержения советского конституционного строя и физического уничтожения Генерального Секретаря ЦK КПСС, ха-ха-ха. Того, КОТОРОГО сейчас уже нету. Сейчас это смешно, но тогда… Вот после всех этих прессовок мы и разошлись. Настроение было стрёмное, всюду серые «Волги» мерещились.
— А чем занимался после этого Летов?
Андрей Васин: Я не знаю, по-моему, загремел в дурдом на три недели. Мне кажется, его туда пристроил один из его знакомых в качестве меньшего из зол.
— А сейчас контактов с Летовым нет?
Андрей Васин: Нет. Звонил как-то Машковцев, просил гитару мою убогую, «Тонику», купленную за 50 рублей, сказал, что с Кузей УО хочет записываться. У меня гитары уже не было, гитару взяли у Фрэнка, оказалось, она была нужна Летову, и Фрэнка мурыжили около полугода, пока он получил назад свою гитару.
После освобождения Летов на время оказывается в определённом вакууме.
Из беседы «Панки в своём кругу»
«Сибирская язва» №1, 1993
Егор Летов: Да. В марте 1986-го я вышел из крейзы и решил, что надо продолжать. Никто со мной играть не хотел, я ещё ПИK ЭНД КЛАКСОН не знал и вообще никого не знал.
Роман Неумоев: А те, кто с тобой, после подписки не играли?
Егор Летов: Больше со мной так и не контактировали. Очень много дерьма вышло, их запугали. Они подписались в том, что было и чего не было, в общем-то, залажали всю нашу компанию.
Роман Неумоев: Испугались.
Егор Летов: Да, а после этого им уже как-то самим неловко было.
Артур Струков: Ты после крейзы вышел ещё более?
Егор Летов: Ещё более после крейзы. Вот решил я записать альбом летом 1986-го: «Красный альбом». Мне не дали. То есть человека, который мне принёс аппаратуру на дом, взяли в ГБ и пригрозили тем, что если он не заберёт у меня аппаратуру, то у него будут неприятности с работой, с женой, с детьми и т. п. Он пришёл, у меня всю аппаратуру забрал, извинился и ушёл. Потом про нас появилась статья в местной газете, которая называлась «Под чужим голосом», поносная статья. Это было в конце мая 86-го. Статья обошла весь Омск, после чего появился очень нездоровый ажиотаж. Меня поставили в статье как фашиста-диссидента какого-то, дебила совершенного. Причём именно как фашиста. Про нас стали ходить слухи, что свастики на домах рисуем огромные, вызывают бригады маляров, которые эти свастики закрашивают, то есть бред пошёл. Тут я познакомился с одним человеком, у него была студия своя, подпольная. И он предложил нам свои услуги. Мы с ним поговорили, во многих вопросах сошлись. И записали в 86-м году совместно «Красный альбом» в акустическом варианте. И как раз мы познакомились с этой группой ПИK ЭНД КЛАКСОН. <…>
В августе 86-го года Летов и Джефф записали второй релиз, имевший дальнейшее хождение в полном виде — это акустическая запись «Игра в бисер перед свиньями».
Из статьи Егора Летова «ГрОб-Хроники»
«Контр Культ Ур'а» № 3, 1991
Записано в период моего вынужденного одиночества в лаборатории Омского политехнического института неким Евгением (тоже «Джеффом») Филатовым, местным поэтом, футуристом и фолк-рокером, который по собственной инициативе, несмотря на обещанные «неприятности» и попросту пиздюли со стороны «органов», весьма отечески опекавших меня в это достопамятное время, предложил и оказал мне посильную и непосильную помощь. Результатом нашего знакомства и сотрудничества явилась эта смешная (хоть и очень качественная) запись. Я играл на гитаре, басе и пел, а Джефф подстукивал на бонгах и подыгрывал на китайской до-мажорной губной гармошке. Кстати, именно он придумал фразу: «Мы — лёд под ногами майора». <...>
Из статьи Егора Летова «ГрОб-Хроники»
«Контр Культ Ур'а» № 3, 1991
Ноябрь или октябрь 86. Акустический квартирник, состоявшийся в Новосибирске, домау Саши «Иваныча» Рожкова, моего друга, поэта и флейтиста психоделической группы «ШИФЕР «(в своё время в ней играли Д. Селиванов, Д. Воронов, Д. Пай, Джекл и прочие легендарные личности). Так вот, я бренькал на гитаре и отчаянно вопил «Посевские» и «Г. О."-шные песни 84–86 гг. Женя Филатов — иногда подыгрывал лишь на гитаре, преимущественно же — постукивал по её оборотной стороне, а Иваныч — атонально и вдохновенно витийствовал на флейте. После этого концерта я буквально чуть не повесился, так как был крайне энергетически опустошён по причине отсутствия контакта с аудиторией. Отсюда и такое трагическое название название этого бутлега. Оригинал я уничтожил, но кто-то, видимо, всё-таки успел перекатать его себе, и вот он, к моему глубокому удивлению, недавно «всплыл» (правда, в сильно прорезанном виде) в Иркутске.
Валерий Рожков: Первый концерт я придумал Летову в Новосибирске на квартире у своего брата. У брата была квартира, он болел тогда туберкулёзом, и ему выделили квартиру как больному туберкулёзом. Мы её так обставили более-менее. Нормальная квартира, однокомнатная, правда, но всё равно. На первом этаже, но ничего. Летов говорит: «Я буду в Новосибирске». Просто познакомиться, поездить. Я говорю: «Давай концертик сделаем». «Ну давай, кто-то придёт». Иваныч поговорил. А тусовка вся академовская, она слушает только западную музыку, интеллектуальную, а тут под гитару какие-то панковские песни. Единственное — там был Димка Селиванов, пришёл со своей подругой. А Летов приехал с Джеффом, то есть не Джефф, которого мы сейчас знаем, а другой Джефф, такой полный. Он на бонгах играл, свою песенку спел. Пришло где-то человек десять к моему брату на концерт. Я уже умел записывать, всё сделать, ревер организовать на двух магнитофонах, микрофон подставить, чтобы нормально звучало. Брат мой играл на флейте тогда. Летов спел довольно много песенок, он потом этот альбом назвал «Песни в пустоту». Я его записал, сохранил, копию отдал Летову. Тогда уже какой-то слух пошёл, что вот он песенки сочиняет. Они почему-то не понравились.
Почему «Песни в пустоту»? Потому что там никакой реакции на песни Летова не было. Все ушли, мы там переночевали, и на следующий день он сказал: «Слушай, хуйнёй я занимаюсь, они даже никак не отреагировали. Хоть бы плевались, хоть бы ногами топали, хоть бы хлопали».
Я тогда не придал этому значения: «Мне понравилось, чего ты». Они же академовские, они же, говорю, там сдвинутые все. «Ты же, — говорю, — их видел, Игоря Рагулина, который не в себе всегда».
А мы потом развеселились что-то. У брата квартира находилась между городом и Академгородком. Мы потом бежали с Летовым на автобус, поскользнулись, упали, уф, в автобус заскочили. Я запомнил, он фразу мне сказал: «Мы лёд. Мы лёд под ногами майора». Я что-то не придал этому значения, а потом через какое-то время я услышал эту песенку — «Мы лёд под ногами майора». А он мне говорил как раз прямо фразу из этой песенки. И вот я понял, что мы ходили где-то, а у него на заднем плане, в мозжечке проигрывались тексты новых песен. Бывает такое, особенно у гениев — ты можешь картошку варить, разговаривать с кем-то, но постоянно у тебя обрабатывается, оттачивается то, чего ты хочешь добиться. Я тогда удивился, вернее, я потом понял, что это у него так работает здорово, очень действенно. Вот так мы в основном очень весело проводили время.
Из книги «Следы на снегу. Краткая история сибирского панка» Владимира Козлова и Ивана Смеха (Common place, 2020).
Хотите больше интересных статей? Заходите на сайт Дискурса и подписывайтесь на наши каналы в Яндекс. Дзен и Телеграм и на страницы Дискурса в Фейсбуке и во ВКонтакте.