Турбаза, о которой пойдет речь, была ведомственной, от организации, которой мой папа приходился директором. Честно говоря, я никак не могу вспомнить, в первое Бобье лето мы туда приехали, или во второе. Мне все же кажется, что в первое, но я не уверен, да и это не так уж важно.
Так получилось, что в летние каникулы мне совершенно было некуда деваться, о поездках за границу, или о морских курортах люди моего лишь временами мелькавшего пару секунд в кармане извечных треников достатка и не помышляли. У Димана, который работал в те годы простым милиционером, тоже в общем финансы перманентно исполняли небольшие музыкальные сочинения для голоса в сопровождении инструмента, основанные на стихах лирического содержания. Возможность поехать на турбазу, пусть самую незатейливую, где нужно самостоятельно готовить и мыть посуду, зато есть озеро, речка и лес, стала для нас троих настоящей находкой.
Как что устроено на этой турбазе мы с Диманом не имели ни малейшего понятия, поэтому всю дорогу, пока нас вместе с Бобой, запасом продуктов, сигарет и алкоголя вез лесной дорогой УАЗ-ик, шутили, что мы типа как космические десантники, высаживаемся в неведомые земли.
Турбаза находилась в лесу, на краю горы, откуда открывался волшебный вид на Волгу, Жигулевские горы, озеро, на котором летом организовывалась всероссийская тусовка и многотысячная попойка под видом фестиваля авторской песни.
По тропинке вдоль склона горы можно было уйти в лесную чащу, где по слухам водились грибы и ягоды, а если не вдаваться в лес, можно было остановиться на одной из многочисленных полянок с видом на реку и горы, и, развалясь прямо на траве, курить и наслаждаться незабываемым пейзажем. Но об этом чуть позже.
Сначала мы выгрузились из УАЗ-ика, и отправились представиться директору турбазы, милой тихой пожилой женщине, которой теперь давно уже нет в живых, если я правильно помню. Она немного удивленно посмотрела на Бобу, но ничего не сказала, видимо ее интеллигентное воспитание, а также высокое положение моего отца, перевесили ее сомнения в возможности нахождения «бойцовой» собаки на территории базы отдыха и туризма.
Кстати я не случайно постоянно говорю «турбаза», поскольку многие из ее обитателей – научных сотрудников разной величины и значимости – являлись в прошлом заядлыми туристами, и даже будучи уже в зрелом, а то и в почтенном возрасте, большую часть времени предпочитали проводить в прогулках по горам и лесам, окружавшим турбазу. Жены их делились на два типа: первый составляли «боевые подруги – туристки», проводившие время вместе с мужьями в поисках грибов, ягод и съедобных, шучу, целебных кореньев; второй: дамы, которые проводили весь отпуск на кухне базы отдыха, с утра накрывали завтрак своему семейству, потом долго мыли посуду, тут же рядом в душевой стирали вещи, и принимались готовить обед, после которого мыли посуду и брались за ужин, лишь по окончании которого позволяли себе посидеть на веранде кухни-столовой и посмотреть старенький, плохо показывавший телевизор с часик - другой, а затем, шли спать, чтобы утром попасть на новый виток своеобразного ежедневного «колеса сансары», я, признаться, не силен в буддизме, и надеюсь, никого не обидел этим сравнением.
Вот эта самая вторая категория женщин отнеслась к появлению Бобу крайне настороженно.
В полдень, когда мы радостные выгрузились из УАЗ-ика и покидали вещи в небольшой однокомнатный деревянный домик, дамы отставили свои стирки в тазах и провожали нас внимательными настороженными взглядами. Буквально сразу стало ясно от чего такое внимание. Из-за угла соседнего домишки высыпала стайка мелких детишек и моментально окружила Бобу. Детям было вообще невдомек про «бойцовских» собак, они смело атаковали Бобу ненасытными ладошками, хохотом и восторженным визгом.
Боба отнесся к этому безобразию вполне себе нейтрально. Позволял себя гладить, щипать, трепать по голове и даже тянуть за хвост. На удивление этот подросток, буквально вчера еще шаловливый щен, вел себя совершенно по-взрослому, держался с достоинством, вытерпливая навязчивое детское внимание, и даже старался получать удовольствие: вилял хвостом и улыбался во всю пасть.
Как это часто бывает, вскоре детям он надоел, и они с не меньшим энтузиазмом унеслись с воплями куда-то по своим детским делам. Боба, привязанный поводком к дереву, улегся в его тени и принялся жевать палочку. Тетки принялись снова за свою стирку, вернувшиеся с грибной охоты их мужья закурили, а кто не курил, налили себе чаю, а мы с Диманом потащили на общую кухню продукты, которые надо было распихать по холодильникам. И тут появилась она. Женщина, которую вскоре мы прозовем «Фумигатор».
Если вы когда-нибудь смотрели замечательный фильм «Добро пожаловать или Посторонним вход воспрещен», вы, наверное, помните момент, где врачиха пионерлагеря замечает на территории притворившихся больными детей, открывает рот и раздается пронзительный вой сирены.
Примерно такой же эффект произвела Фумигатор, ворвавшись в нашу с Бобой и Диманом отпускную жизнь.
Женщина примечательная во всех отношениях. Крупногабаритная, жидкие волосы сведены в невразумительный пук, острый нос торчит из-под толсто-стеклых очков в некрасивой пластмассовой оправе. Даже под очками видно, что глаза навыкате. Тонкие губы искривлены. В общем, дама достойная кисти фламандца, если, конечно, фламандец пьян, одинок и несчастен.
Она приходилась дочкой начальнице вооруженной охраны организации, если я правильно помню, и считала себя персоной весьма значительной. Мы с Бобой ей сразу очень не понравились.
Фумигатор устроила буквально дикий хай. Она носилась по территории турбазы, захлебываясь в воплях, что, дескать, «собака-убийца» (тогда, кажется, я впервые услышал этот отвратительный в своей хамской нелепости термин), что ей, мол, (собаке) запрещено должно быть с людьми рядом находится, что тут дети и их несчастные родители в опасности. Тетушки-хозяюшки вновь прекратили стирать и уставились на нас. Грибники, глотнув чаю и затянувшись сигаретами, зашушукались. Истерика Фумигатора набирала обороты. Особенно ее изводило то, что мы с Диманом ей не отвечали и вообще никак на нее не реагировали. А Бобе, как вы догадываетесь, было вообще по барабану. В отличие от многих собак, он вообще никак не реагировал на скандалы, вот и в данном случае был всецело поглощен раздербаниванием своей палочки.
Скандал этот, однако, разгоревшись не на шутку, никак не мог найти своего логического завершения, пока на крыльцо не вышла директриса турбазы. Фумигатор вприпрыжку подомчалась к ней, и повторив содержание всех своих ранее выданных тирад, сначала в кратком изложении, потом в полном, с комментариями, немного выдохлась, а под занавес безапелляционно заявила: «Либо я, либо эта собака!» Мне уже стало смешно, но я благоразумно продолжал помалкивать. Директриса взяла Фумигатора под локоток, увела в сторону от домиков и что-то ей долго и сердито выговаривала. Вероятно, разъяснила правила хороших манер, основы профилактики психических заболеваний и особенности в иерархии волчьих стай.
После этого Фумигатор заткнулась, но не навсегда. А кличку свою получила от нас с Диманом, потому что от нее, по нашим наблюдениям, даже комары дохли.
Любопытно то, что вскоре выяснилось два существенных обстоятельства о Фумигаторе. Первое, она отдыхала на турбазе дикарем, жила в палатке и пользовалась благами турбазной цивилизации минуя кассу, то есть незаконно, и качать права в такой ситуации было особенно стремно. Второе, у нее самой на турбазе была собака – долбанутое на всю голову существо породы «огромный колли», видимо психику ее Фумигатор здорово расшатала, поэтому колли носился по турбазе с громким лаем и вел себя вообще крайне непредсказуемо. Бобу, как несложно догадаться, он, как и хозяйка, сразу невзлюбил, но подходить, к счастью, опасался, и правильно делал.
На турбазе у нас было два основных занятия: выпивка и сигареты (зачеркнуто) прогулки и пляж. Часто мы гуляли по горам, заросшим густым для наших мест лесом. Там Боба вольноотпущенный с поводка бегал среди кустов и деревьев, Диман пытался обучить его команде: «ищи машрумы!»
На английском mushroom – это гриб. Но то ли машрумов не попадалось, то ли Боба не очень владел английским, а дрессировщик из Димана был так себе, короче, грибов Боба не искал.
Его любимым занятием было освобождать от веток какое-нибудь дерево. Если нам хотелось покурить на полянке с чудесным видом на Волгу, мы просто трясли перед Бобьим носом веткой какого-нибудь дерева, после чего ветка бывала атакована и можно было спокойно валяться, или даже задремать, будучи абсолютно уверенным, что, проснувшись, найдешь Бобу у того же самого дерева, занятого делом.
Другим местом прогулок были перелески вокруг озера, которые к огромному сожалению были сильно загажены фестивальным мусором, и буквально представляли собой свалку. Поэтому там мы в основном бродили по дорожкам. Спускались с горы на прогулку или на пляж мы всегда следующим образом. Я держал Бобу наверху горы, откуда вниз вела довольно крутая деревянная лестница. Диман уходил вниз. По крику о готовности я кидал повод, и Боба мчался восторженно в сторону озера. Задачей Димана было наступить на поводок и быстро подхватить его. Поймать самого Бобу не было ни малейшего шанса. Как я уже говорил, команда «рядом» Бобе была чужда абсолютно, а водоемы чудовищно манили и возбуждали его, поэтому наш выработанный практикой способ оказался и единственно возможным.
Вскоре мы облазали с Бобой все окрестности, перекупались во всех окрестных водоемах, перележали на всех полянках, перегрызли сотню веточек, и даже нашли немного земляники и ежевики. Боба по-прежнему не уважал сухой корм, поэтому мне приходилось варить ему гречневые и рисовые каши, проводя время на коммунальной кухне в обществе турбазовых домохозяек. Они как-то попривыкли к Бобе, дети к нему частенько походили погладить и поглазеть. Фумигатор со своей дикой собаченцией по-прежнему злобно шипели за нашими спинами. Книжки читались, сигареты курились. Лето пробегало привычным спринтом.
Однажды мы обнаружили, что у нас закончилась водка, и мы поперлись с Диманом за пять с лишним километров пешком в поселок. Не то, чтобы она составляла ежедневную потребность, но отпуск подходил к концу, и нам хотелось немного отметить это дело. Это был самый долгий на тот момент Бобий пеший переход. Да и нам досталось без привычки так много ходить.
Вернувшись, Боба сразу отправился спать. У него на турбазе на этот счет обнаружилась смешная привычка. Стаффовладельцы знают, достаточно взять собаку один раз в кровать и все, кровать становится для него разрешенным местом, с того момента он полагает, что вполне законно имеет право претендовать на лежание в ней. Я тогда этого не знал, Диман – тем более, и как-то, уже не помню, то ли ночью было холодно, то ли шла гроза, я пустил Бобу в ноги, в кровать. Разумеется, я постелил какое-то старое одеяло, и утрамбовал молодую тушку поближе к своим пяткам. Боба на следующий же день отправился в кровать, и был весьма удивлено снова возникшим запретом. Возмущаться эдакой сегрегацией он не имел возможности. На тот момент он уже однажды пытался показать характер, получил моральный и физический отпор, и более никогда подобного себе не позволял.
Зато Боба прекрасно понимал, что там, где нельзя пройти напором и силой, всегда можно попробовать хитрость и упорство. Однажды оставив его днем в домике, мы пошли готовить обед, и, вернувшись за забытой тушенкой, я обнаружил Бобу валяющимся на своей кровати, правда аккуратно с краю в ногах.
Я поругался на него, выпроводил с кровати, и почти забыл об этом. Если б не Диман, обнаруживший его в кровати на следующий день, зайдя пополнить запас сигарет. Боба был немного подвергнут критике и вернут в «предбанник» домика, где имел шикарную, кстати, подстилку. Все было бесполезно. Максимум, чего удалось добиться от хитрого пса, это что он ретировался обратно, когда слыщал открывающуюся дверь. Но шерсть и следы на кровати выдавали там только что произошедшее нарушение дисциплины.
Поймите нас с Диманом, мы, отнюдь, не дрессировщики, а довольно безалаберные парни, возраста слегка за двадцать. Боба нам очень нравился и наказывать его не хотелось, провинность была явно не такой ж существенной, а заниматься воспитанием любимца на отдыхе не было вообще никакого желания. Короче кончилось все тем, что Боба стал лазать на кровать каждый раз, когда мы оставляли его в домике, и слазать при нашем возвращении. Мы с Диманом шутили, что если стоять возле домика и просто открывать/закрывать дверь, тот Боба будет старательно запрыгивать на кровать и слазать с нее без передыху.
Но я опять, похож, отвлекся, в общем, Бобу мы оставили залазать на кровать, а сами, выпив по рюмке, пошли посидеть к костру.
Это была такая турбазовая традиция. На краю холма, где стояли домики, уютно располагался стол с лавочками. Так, что можно было пить чай, или вообще не чай, и смотреть на расстилавшиеся внизу перелески, протоки Волги, вдали уже сама река, и за ней на том берегу опять горы.
Рядом заложено было кострище с бревнами по бокам, чтобы было удобно расположиться у костра разному турбазному народу, жарить сосиски, травить байки и петь душевные песни под гитару.
Вечером аборигены собирались у костра, общались, или просто смотрели, как неспешно прогорают бревна, и пучки искр улетают в темноту летней ночи. Потом уводили спать детей, возвращались, говорили уже более откровенно, немножко выпивали, кто хотел, потом народу оставалось все меньше, общение все душевнее, пока оставшиеся, раззевавшись окончательно, не тушили костер и расползались по домикам.
Продолжение следует...
(с) Александр Елисеев