Продолжение
Во глубине сибирских руд…
В 1908 г. Иосиф Джугашвили был арестован и отправлен в ссылку на север России. Там, в Туруханской ссылке он продолжит знакомство с таёжными людьми, которых рекомендовал ему сибирский старец-отшельник. Таких ведунов на тысячи вёрст – единицы и они ведают друг о друге и вести передают с посыльными по земле Сибирской.
Йосиф узнал, что когда-то, огромную территорию Российской империи, вплоть до Тихого Океана, включая Монголию и Дальний Восток… называли Рассенией, землёй, где проживали многочисленные славянские племена. В тоже время, они соседствовали с другими народами и племенами, имевшими равные права с основным населением. Земли восточнее Урала до Тихого океана и далее, от Лукоморья до Центральной Индии, носили имя Земля Свята Расы… Позже происходило дальнейшее обособление славянских племён друг от друга, когда, спасаясь от холода и голода, возникшего в Сибири во время последнего похолодания, часть славянских родов покидала родные места в поисках новых земель для обитания. Так образовывались новые народы, а затем, и нации.
Уклад общества и государства наших предков был более эффективным, гармоничным по сравнению с иными народностями. В древнерусском обществе не было смыслом жизни накопление богатства и передача его наследникам, это явно не приветствовалось и презрительно порицалось. У славян, а затем руссов, были другие ценности. Это видно из того – чем клялись русские, ибо клялись самым ценным. Русы клялись не золотом, не матерью и не детьми, а «оружием своим, и Перуном, Богом своим, и Волосом и другими богами. Их боги были для них наставниками и учителями. Христианство, пришедшее с Запада, буквально, выкорчёвывало традиции и верования руссов. Вера Запада насаждалось силой; при этом уничтожались культовые сооружения, идолы, капища, волхвы и ведуны, сопротивлявшиеся объявлялись вне закона, уничтожались и подвергались репрессиям. Крещение выкашивает Древнюю Русь. С одобрения Европы сжигались поселения и города. Западное «просвещение» превращает земли руссов в бесплодную пустыню. Листая, чудом сохранившиеся книги, Йосиф жадно впитывал в себя ценнейшую информацию, то о чём нигде и никогда не говорилось. Но вот, что поразило Йосифа больше всего. Когда у северных общин Рассении выискивались отщепенцы и негодяи – их изгоняли сначала на окраины, а затем и вовсе, подальше от проживания племени. Их высылали из рода; и этих выродков лишали длинных волос, что считалось позором у северян. Бритым под страхом смерти было запрещено приближаться к жилищам бывшего племени. Бритые или «бриты» уходили далеко на запад и расселялись на островах, где их не могли достать соплеменники. Так из негодяев и отщепенцев появлялась народность – «британцы».
Йосиф медленно прохаживался по избе, вспоминая прочитанное и ещё раз переосмысливая. —То-то они от рождения уже негодяи, эти англичане…Ах, мерзавцы, насколько пакостлив этот народец…на небольшом островке…Вспомнилась русская поговорка: «Мал клоп, да вонюч».
Опираясь на знания древних лет и труды летописцев, написанные далеко не глупыми людьми, а также на собственный процесс мышления, Йосиф делает соответствующие выводы, которые помогут ему разобраться в сложных обстоятельствах на его жизненном пути. Разное было в этих ссылках, но никогда не забыть, побывавшему там, сурового края русской земли – Сибири, где мозги могут превратиться в лёд… Где было уже совсем не до шуток южному горцу. Вот и приходилось искать горячие темы, чтоб согреваться. И где только не довелось побывать…
Здесь он познакомится с Яковом Свердловым, с которым его схлестнёт судьба позже. Находясь в Сибирской глуши, ссыльные Яков Свердлов и Йосиф Джугашвили совместно планировали побег, да не удалось. Педанта и чистюлю, мещанина из богатой еврейской семьи, Якова-Арона Моисеевича Свердлова, воспитанник улицы Йосиф Джугашвили, невзлюбил при первой встрече. Таких революционеров он называл интеллигентами, которые предпочитали действию – празднословие. Аккуратный в одежде, манерный и начитанный интеллигент раздражал его. Таких чопорных маминых сынков, любителей наушничать, семинарист Йосиф ещё помнил с Тифлисской семинарии и не доверял им. Возможно, таковым Яков ему лишь показался, но стереотип уже отложился в голове. Ссыльные приписаны были оба к крестьянской семье и коротали свои срока в одной из комнат старой избы. Яков, в свою очередь, начал относиться к сожителю с неким высокомерием, проявлялось это в его показной эрудиции и в слегка заметном превосходстве интонации. Общался он так со всем окружением. Обедая за столом, он закладывал за воротничок платок, подобие салфетки и не спеша приступал к трапезе. Йосифа, сидевшего напротив, это смешило, но тот невозмутимо пояснял.
—Этикет за столом — это тот минимум, который должен соблюдать всякий культурный человек.
В это время Йосиф наворачивал деревянной ложкой парующую наваристую уху. На рыбалку он ходил почти каждый день, и рыба в хозяйской избе не переводилась. Яков, между тем, продолжал нравоучительным театральным тоном и поставленным голосом:
—Не приветствуются дутье на горячую еду, «чавкание», прихлебывание.
Йосиф парировал ему, заученными ещё с семинарии, Чеховскими цитатами: «Хорошее воспитание не в том, что ты не прольешь соуса на скатерть, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой». После еды, Яков демонстрировал уборку со стола и мытьё посуды, это должно было восприниматься, как правило.
—Прислуги у нас нет, поэтому всё придётся выполнять самостоятельно.
Йосиф, в ответ на это, демонстративно облизывал ложку.
—А у нас прислуга имеются.
И подзывал сидящую рядом сину, выставляя перед ней пустую тарелку. Собачка тут же старательно вылизывала её, а Йосиф театрально говорил:
—Не приветствуются «чавкание», прихлебывание.
Хозяйской детворе это импровизированное представление очень нравилось. Особенно, артист Яшка, так Йосиф прозвал кобелька. Кличка прочно закрепилась за проворным пёсиком. И когда тот преданно вилял хвостом, Йосиф весело поговаривал, прикармливая уловом: «Рад Яша, что с маслом каша?». И посматривал краем глаза на Свердлова. Якову Свердлову это было не по нраву, зато нравоучительные беседы прекратились.
Была и такая история. Так как ссыльные находились на минимальном гособеспечении, то изыска в питании не предусматривалось. Однако, товарищи должны были выслать сторублёвую ассигнацию для поддержания штанов в ссылке, о чём и уведомили Йосифа в предыдущем письме. Но денег на почте ему не было и, естественно, под подозрение попал интеллигентный и отменно питающийся квартирант Яков, получивший сторублёвку от нерадивого почтового служащего, для которого все ссыльные были на одно лицо.
Отношения у них и вовсе разладились. Яков отрываться на Йосифа не решался, но отыгрывался на кобельке. Норовил гаркнуть на него своим зычным голосом или пнуть.
Разные интересные и всякие непонятные люди встречались в этой глуши на пути Йосифа Джугашвили. Был как-то даже бывший священник, с которым они познакомились после его очередного побега, и нового срока, прямо в кабаке в Вологде. Бывший священник анархист, приверженец Бакунина и Кропоткина, рассуждал здраво, даже будучи в хорошем подпитии.
—Вот скажи, зачем тебе, кавказцу грузину, всё это надо?
Он обнимал Йосифа крепкой рукою, добродушно разглядывая пьяными глазами.
—С революционерами-евреями всё понятно, они живут по Талмуду и Пятикнижию Моисееву, для них коммунизм по заветам Торы в крови от рождения, как и у твоего Маркса. Карма у них такая, выискивать и смущать народы разными проповедями о сладкой и справедливой жизни, зарабатывая на хлеб с маслом.
—У всех евреев такая карма?
Поп-расстрига кивнул, опрокидывая содержимое кружки и пытаясь встать из-за стола.
—А у Христа?
Расстрига кивнул, и голова его упала на стол, он уже храпел, завалившись на деревянную плоскость и шевеля пухлыми губами во сне. Снилась ему, должно быть, сладкая анархистская жизнь, где он за одним столом запросто с Михаилом Александровичем Бакуниным и Петром Алексеевичем Кропоткиным брагу ковшами черпают.
В одной из ссылок у Йосифа появляется молодая зазноба. Жил он тогда в бедной крестьянской избе. Да и у самого из вещей были только книги. Из убогой обстановки: стол, сбитый на скорую руку, спальный топчан да печь посреди комнаты. Всё было покрыто слоем сажи. Йосиф начал понемногу обживаться, забил доской разбитое окно, на другом лопнувшие стёкла склеил газетами. Привёл в порядок стены и подлатал дощатый пол. Хозяйская дочка, Лидия, начала интересоваться квартирантом. Жила она со своей семьёй и двумя братьями в другой, большей комнате, но ей всё было любопытно и непонятно, что делает и как живёт черноглазый постоялец. Йосиф редко обращал на неё внимание, считая подростком. С самодельными снастями он ходил на рыбалку, а то и появлялся в деревенском кабаке, где пил вино и пел песни на непонятном для них языке так, что замирало женское сердце. Тогда и собирались вокруг него сельские девахи. Можно только вообразить, какое впечатление молодой горец мог производить на крестьянских барышень. Вечером, слегка под хмелем, он возвращался к своему крыльцу в компании некоторых. Но Лидия заприметила его раньше. И не упускала возможности пообщаться, когда братьев не было. Она стояла у его двери улыбаясь.
—А что господин революционер читают?
Понемногу Йосиф стал общаться с крестьянской дочкой. Зная какой эффект на неё производит, постоялец рассказывал о далёкой Грузии, о гордых горцах и воинствующих абреках, подстерегающих путников с кинжалами на дорогах и тайных тропах. Как-то Лидия скроила ему рубашку и сама села за шитьё. К вечеру всё было готово. И Йосиф примерил обновку.
— Красавец, горный орёл! Правда?
Девушка радостно смеялась. Он поставил на стол бутылку вина, а Лидия побежала в свою комнату за закуской. Йосиф напевал что-то по–грузински, потом стал читать стихи:
—Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной:
Напоминают мне оне
Другую жизнь и берег дальный.
Он небрежно разливал, меняя интонацию и продолжая:
—Увы! напоминают мне
Твои жестокие напевы
И лес, и ночь — и при луне
Черты далекой, бедной девы!..
—Бедная дева, это ты… и лес и ночь…
Он указал на окно, где начинались медленные сумерки, окуная тайгу в ночную пустоту.
Молодая девушка была, как во сне, слушая его голос и непонятные слова, которые страстно выговаривал этот симпатичный постоялец.
—Я призрак милый, роковой,
Тебя увидев, забываю;
Но ты поешь — и предо мной
Его я вновь воображаю…
Тут он театрально привстал на колено, словно моля:
—Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной:
Напоминают мне оне
Другую жизнь и берег дальный.
Говорил он с завораживающим акцентом. Лидия уже висела на его шее.
—Это ты для меня насочинял?
Йосиф утвердительно кивал головой, слыша запах её волос и бережно укладывая на топчан. А в избу уже входили её братья. Это не предвещало ничего хорошего, отношения со ссыльными здешняя молва осуждала. Радости братья Лидии по поводу связи сестры со ссыльным не высказали, но и не били. На семейном совете порешили, всё уладить миром.
Молодой грузин силой не брал деревенскую девушку, и искуситель Лель не блуждал в сибирской тайге. Всё стало, как должно было быть. Провинциальные сельские невесты, разумеется, влюблялись в искушенных и образованных революционеров, появлявшихся в этих дремучих краях, словно ангелы, посланные богом для семейного счастья. И невдомёк им было, что счастье революционера, это бесконечная дорога судьбы, по которой скитается его каторжная душа. Его семья – это его боевые товарищи и дамы-революционерки, с которыми они иногда сожительствуют, идя плечом к плечу, по этой дороге жизни.
И не кому не понять сердца горца, которое он как Данко отдал людям, и повёл очарованных людей вперёд, освещая путь пылающим сердцем. Так никто из женщин, встречающихся на пути Сталина, и не смог принять этого большого человека, положившего всю свою жизнь, без остатка, служению великой мечте – освобождению человечества от рабского угнетения в любом его проявлении.
Находясь в очередной ссылке, Йосиф Джугашвили снова перечитывает писателя Александра Емичева о судьбе русского каторжанина Сталина.
Вот, как о нём пишет автор: Сталин был один из тех загадочных людей, которых скрытный, решительный характер вы сравнили бы с кипящим ключом под землею…
Это, и весьма гармонически вписывавшаяся в кавказский сентиментально-романтический настрой, картина народного борца, в конце XIX — начале XX веков. Впрочем, как и герой грузинского литератора Казбеги, Коба.
Псевдоним, «Сталин», Йосиф принял в начале 1913 года, вскоре после своего побега из Сибири. Став большевиком, он твердо решил стать во всём русским, пусть и с грузинскими корнями. Джугашвили отождествил себя вместо кавказского мстителя Кобы с русским мстителем — Сталиным, сосланным в те же края, что и он.
«Стальной» характер и «стальная» воля сильных людей всегда импонировали Йосифу, который своей жизнью утверждал и оправдывал данный псевдоним, а затем и фамилию из несгибаемого и прочного металла – Сталин.
В том же году Джугашвили-Сталин был вновь арестован и отправлен на холодный север енисейской Сибири. И только после Февральской революции 1917 г. года он вернулся в Петроград в сибирских валенках и с печатной машинкой под мышкой. Владимир Ильич в то время находится в своей Европейской ссылке, и Йосиф Сталин берет на себя руководство Петроградским комитетом большевиков и Центральным комитетом партии.
Продолжение следует.
А так же, полностью книгу Юрия Слободы «Советский бог Сталин» можно прочитать здесь :