Интересный факт про самую лучшую няню!!!
Арина Родионовна родилась 21 (по старому стилю 10-го) апреля 1758 года в очень ламповой деревне под названием Лампово. Её родители – Лукерья Кириллова и Родион Яковлев. То есть фамилия няни – Яковлева.
Но по мнению языковедов: «Как крепостная крестьянка, няня фамилии не имела». В быту её называли Родионовной по отчеству. Но по факту фамилия есть! В девичестве – Яковлева, после замужества – Матвеева.
Няню звали не Арина
По метрической записи у Родиона Яковлева родилась дочь Ирина, а не Арина. А по записи о браке указано, что венчались Федор Матвеев и Иринья Родионова. Арина – это производное крестьянское имя от Ирины. Раньше Ирина и Арина – это было одно имя, в современной России абсолютно разные имена.
Подобная история случилась и с именами Елена и Алёна. Алёна – крестьянский древнерусский эквивалент.
Как Арина Родионовна попала в семью Пушкина?
Сначала она была крепостной в семье графа Апраксина, затем эти земли выкупил Абрам Петрович Ганнибал, известный прадед Пушкина. Абрам Ганнибал разбогател, потому что сделал крутую карьеру: от военного инженера дорос до звания генерала-аншефа.
Сначала Арина Родионовна была няней матери Пушкина, Надежды Осиповны, затем воспитала её детей Ольгу, Александра и Льва.
В 1807 году семья Ганнибалов продает земли в Петербургской губернии и переезжает в Опочецкий уезд Псковской губернии. Крестьяне тоже продаются с землей, но не Арина Родионовна, она прочно вошла в семью и переехала вместе с хозяевами.
Вот так у А. Пушкина появилась няня, которая знала много народных сказок и преданий, на основе которых и родились знаменитые сказки писателя. Но сам писатель не так уж и много о ней отзывался. Известно только, что она была веселушкой, так её запомнили друзья Пушкина.
Фотографий и картин с ней, увы, нет.
Прототип няни исследователи нашли в некоторых пушкинских персонажах: няня Татьяны из «Евгения Онегина», няня Дубровского, мамка Ксении из «Бориса Годунова», мамка княгини из «Русалки».
Няня доживала свои дни в Петербурге в семье Ольги Пушкиной (сестры поэта), скончалась в возрасте 70 лет.
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя,
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня.
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Глядишь в забытые вороты
На черный, отдаленный путь:
Тоска, предчувствия, заботы
Теснят твою всечасно грудь...
***
Я сам не рад болтливости своей,
Но детских лет люблю воспоминанье.
Ах! умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шопотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы...
От ужаса не шелохнусь бывало,
Едва дыша, прижмусь под одеяло.
Не чувствуя ни ног, ни головы
***
Зимний вечер
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна. –
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя, где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка.
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.