17. Обезьяна меру знает
Рассказы я писал авторучкой в блокноте, затем перепечатывал на машинке. Более трех читаемых копий не пробивалось. В некоторых редакциях принимали только первые копии. Половина моей литературной жизни – это бесконечное колотилово по клавишам пишущих машинок. Но эти машинки еще следовало купить. Первоначально я приобрел пишущую машинку советского производства «Москва» за 165 рублей. Довольно дорого – где-то средняя месячная зарплата. Но она, как водится, оказалась плохой. Затем титаническими усилиями я накопил на югославскую машинку «Эрика». Она стоила уже 230 рублей. Обладатели югославских машинок считались настоящей элитой. Какая это была красота! Оранжевого цвета корпус. Плоская, легкая… На перепечатывание уходило много времени. Хотя иногда в процессе перепечатывания ты что-то исправлял, без конца улучшая и улучшая текст.
…А поездка на реку Амур удалась. Город Хабаровск поразил зноем и протяженностью вдоль огромной реки. Мы зашли в редакцию журнала «Дальний восток» и вальяжно побеседовали с главным редактором. Хотя у нас еще не было литературных имен, с нами беседовали благосклонно. В редакции я оставил рассказ под названием «Последний тайфун». Написал я его со слов отца, который служил моряком во время войны на Северном флоте, а затем участвовал в войне с Японией, плавая на охотнике за подводными лодками от Камчатки до Курил. Эту деталь я вспоминаю не просто так – она еще мне пригодится для более точной прорисовки прошлого.
В Советском Союзе ленинградцев любили. Когда узнавали, откуда ты, голос человека теплел, он произносил что-то вроде: « А, питерский!». И улыбался тебе. Если почитать классиков, Гоголя или Достоевского, то Петербург представал городом мало симпатичным. Действительно, был он военно-чиновничьим лагерем. Жить тут было дорого. Да и жилья не хватало. Другое дело – хлебосольная Москва. Ситуация изменилась, когда в 1918-м столица вернулась в Москву. Ленинград стал беднее и захолустней. Немецкая блокада и сталинские репрессии, особенно, так называемое «ленинградское дело» конца 40-х добавили городу на Неве героической мифологии – тогда и стал Ленинград всесоюзным любимцем. А теперешние попытки называть Петербург северной столицей, перенос некоторых столичных функции, проникновение многих бывших ленинградцев в верхний слой московской власти любовь к нам со стороны соотечественников почти уничтожили…
Вернемся, однако, на Амур накануне Московской Олимпиады. Мне много где удалось к тридцати годам побывать, но на Дальнем Востоке я получил совершенно новое знание. В Хабаровске мы сели на теплоход и доплыли до Комсомольска-на-Амуре. Этот город стремительно возвели перед войной вместе с заводами военно-стратегического назначения. С одной стороны город строили восторженные комсомольцы, с другой стороны – безымянные зэки. Комсомольцев, как водится, славили на всех углах, а про заключенных не вспоминали. Думаю, основной массив населения Советского Союза предвоенных лет находился в состоянии некоторой героической экзальтации. Росли заводы, рылись каналы, бились рекорды и в труде и в спорте. Иногда желание удивить народ и товарища Сталина принимало совсем уж экзотические формы. Одним словом, в мае 1937 года по договоренности с ЦК ВЛКСМ из Комсомольска в Москву выехала группа велосипедистов. Всего пять человек. До Хабаровска шоссейной дороги не имелось, поэтому спортсмены просто прошли триста пятьдесят километров с велосипедами по шпалам. Тысячи километров, бездорожье, даже стихийные бедствия! Измученные велосипедисты к сентябрю добрались до Москвы. Въехав в город, нашли телефонный автомат и позвонили в ЦК комсомола. Там не поняли, о чем идет речь. Прошло время, про спортсменов с Амура успели забыть, возможно, кто-то из столичных организаторов уже попал под каток репрессий. Когда в ЦК осознали информацию, то велосипедистов вывезли на окраину столицы, почистили, переодели, собрали толпу встречающих. Велосипедисты финишировали второй раз и их фотографии попали в центральные газеты.
…Полные новых жизненных впечатлений трое ленинградцев долетели до Москвы, где посетили редакцию журнала «Литературная учеба». Это было, возможно, самое слабое звено в цепи советского литературного застоя – в этом столичном журнале с готовностью беседовали с начинающими. В редакции мы познакомились с прекрасным человеком – Вардваном Варжапетяном. Он редактировал нашу коллективную публикацию в «Литературной учебе» про Комсомольск. После я с Вардваном даже подружился, мы обменивались вышедшими книгами, а затем я потерял его из виду. Недавно прочитал в Интернете - Варжапетян создал новый перевод Библии, потратив на этот колоссальный труд много лет!
Продолжение тут
Здесь выложен пост о Первом Национальном музее Реалии Русского Рока
- Предыдущая глава
- Спасибо, что дочитали до конца! Если тебе, читатель, нравится, жми палец вверх, делись с друзьями и подписывайся на мой канал!