Сначала была темнота. И потом темнота, и потом. Сначала она спала, а потом проснулась.
И когда проснулась, не могла вспомнить свое имя. Не могла вспомнить, и никого не было рядом, чтобы спросить.
Внутри дома было сухо и приятно. Сначала она не могла шевелиться. Что-то внутри хрустело и срасталось заново, но было хорошо. И пока она не могла шевелиться можно было смотреть на стену и круглое на ней, которое делало тик-так, тик-так, но не пахло теплом.
Когда тело стало сильней, оно поднялось. Рядом лежали круглые и белые. Они пахли сном и темнотой. А еще шуршащие с синими узорами. Она начала водить пальцем по последнему узору "больше никого не остало", но не знала зачем это делает. Он был теплым и другим. Тем что не она.
Потом был запах. Сладкий и металлический от темного пятна на том, где она лежала. Вкусный запах. Она лизала с урчанием, пока тот не исчез.
Спина не болела, руки не болели, не болело то откуда смотрит. И казалось, что до сна было не так. Раньше плохо. Спать плохо. Не спать хорошо.
Пока она смотрела из головы, тело само начало двигаться. Оно поднялось и стало бродить по комнате. И так прошел день.
Когда стало темно пришел голод, и тело само пошло из комнаты. Казалось, что оно помнит как двигаться, и нужно просто разрешить.
На веранде стояли потертые галоши. Она вышла из дома и села на низкую табуретку рядом с ними. Тело слегка сжалось ожидая боли в пояснице, но боли не было. И это было хорошо. Тогда она надела сперва левую галошу, а потом правую. Встала и пошла к входной двери. Там на гвозде висела уличная синяя куртка. Потертая и привычная. Руки сами потянулись и надели. Тело узнавало каждую складочку, и это тоже было хорошо. Уютно и правильно.
Потом она открыла дверь и вышла туда где ветер и другой запах. Верхняя ступенька заскрипела высокой нотой под ногой, нижняя зазвучала гулко. Тело привычно притворило дверь и прислонило за собой палочку.
Она пошла искать пищу к другим большим и квадратным, которые пахли старым дымом и прелым сеном. Но никого не было, а есть хотелось. Сильно хотелось есть. И тогда тело вспомнило про длинных и красных, которые всегда лежали под досками. Это было скользко и вкусно, но мало. Потом она увидела другое. Оно прыгало в траве и было больше и вкуснее. Потом еще таких же, и от каждой прибавлялось силы. Потом она поймала сразу нескольких маленьких и пушистых. Они пищали и кусали ее руки, но боли не было, а на вкус они понравились больше всех остальных. И это было совсем хорошо.
Так прошла ночь.
И потом все начало повторяться. Она лежала на кровати. Она убиралась в комнате. Она ходила в огород и ела.
А когда тело решало что сыто, оно шло вырывать траву в огороде и перед домом, оно шло лить влагу на траву, от которой пахнет, оно смотрело в доме на старые нецветные лица под стеклами. Они были чужими, но смотреть на это было тоже хорошо и приятно. И так было долго.
***
Рычание застряло в горле красным всполохом. Он был очень голоден и жрал, жрал, жрал. Так было когда он впервые понял себя. Руки в красном и липком, он высасывает из разбитой головы вязкое и вкууууусное. Оно заставляет урчать и приплясывать.
Вспышка.
Он догоняет мясо, от которого пахнет теплом и кровью. Он уже не медленный, как в самом начале. Он догоняет и рвет плоть. Кровь. Липкая сладкая кровь напитывает, но урчания нет. И тут происходит страшное. Тело под его руками вздрагивает и начинает подниматься. Горько. Горько. Плохое тело. Тупое тело. Мало пищи.
Вспышка.
Он снова догоняет. Он помнит урчание. Он помнит горечь. Он умный. Нужна не кровь. Нужно не мясо. Он догоняет. Он хватает за длинные волосы. Он разбивает камнем голову, пьет оттуда серое и сладкое. Это вкусно. Это урчит. От этого сила и ум. От этого ноги длиннее. От этого когти. От этого острые зубы.
Он знает сладость. Он охотник. Он следит.
Вспышка.
Крови тут не осталось. Все тихое и холодное. Искать. Идти туда где новое мясо.
***
Мертвец вышел на опушку леса и увидел перед собой небольшую деревеньку. Он потянул воздух и поморщился. Жизнью не пахло.
Тогда он пошел прямиком к домам не опасаясь что будут стрелять, и нужно будет прятаться и затягивать раны, как уже было несколько раз. Он стал опытнее и умнее.
Дома в деревне оказались заброшенными. Добычи не было, и мертвец ускорил шаг, чтобы быстрее пройти это место, когда увидел движение за забором.
Он хищно оскалился и присел. Воздух не пах теплом. Воздух не пах кровью. Воздух пал горьким, как от обычных мертвецов, но еще чем-то странным. Чужим.
Хищник пробрался ближе к дому, где было движение, и остановился у калитки. За оградой была старуха мертвячка. В синей куртке, в платке, со странным выражением на оскаленном лице она ходила и вырывала траву. Вокруг ее дома было чисто и правильно, словно тут живет мясо. Но мяса тут давно не было. Он это чувствовал.
Тогда хищник зарычал и сломал загородку одним взмахом руки.
Старуха обернулась на его рык, увидела сломанный забор, и лицо ее исказилось злобой, словно пришелец покусился на что-то действительно дорогое. Она зарычала в ответ и бросилась в атаку. Чужая и нелепая. Что она могла сделать?
Первый же удар в голову свалил ее на землю, удар ноги сломал шею. Сломал так, чтобы она уже не могла восстать. Никогда не могла.
Хищный не знал, откуда в нем столько злости. Он смотрел на этот дом, на эту траву, на тело под ногами, и ему хотелось топтать и рвать все. Чужое. Чужое. Чужое! Хуже чем у мяса.
Но это было глупо, и он просто пошел дальше. Туда, где за лесом стояли три высоких дома. Туда, где между домами летали белые шуршащие листки. Туда, где пахло кровью и сородичами. Не безмозглыми, а такими как он, которые уже начали медленную и красивую охоту. Такую охоту, которую мог понять только настоящий хищник.