Часть 2. Падение
Это было непривычное утро. Очень непривычное.
Я села на кровати и оглядела комнату. Большая, богато обставленная и пустая. Одинокая. Холодная… Сердце тоскливо сжалось на эту мысль; поведя плечами от зябкого озноба, я плавно соскользнула с кровати и подошла к окну. Там лил дождь. Полупрозрачной едкой стеной он омывал город, проводя длинные мокрые дорожки на моих щеках. Вслед этому странному дождю я плакала, но эти слезы, против обычного, не несли облегчения, скорее наоборот. Внутри, тугой и горячей пружиной закручивалось нечто, огромным комом оно стояло, мешая дышать и думать. В последнее время я итак плакала больше обычного, точнее ревела, чтобы выплеснуть отчаянье и эмоции и, освободившись от них, я всегда успокаивалась и продолжала жить дальше. Но сейчас… эти слезы… они были болезненными, едкими, словно кислота. Я согнулась и тихо, без единого звука опускалась на пол от этих слез. На полу было холодно, но меня крутило и выворачивало от внутренней боли, а на все остальное было плевать… как же мне плохо…. с той стороны окна - дождь, такой же одинокий и никому не нужный, как и я… Он лил все быстрее, набирая темп и стуча по металлическим оградкам скамеек и балконов. Я слышала этот гулкий и мелодичный стук, он эхом, словно бы издалека отзывался внутри резонансом. Я плакала, тихо, скупо, съехав на пол и свернувшись там калачиком, захлебываясь в немом крике, задыхаясь от мысли о собственном одиночестве. Едком одиночестве души. Словно вокруг сгущалась тьма.
Это продолжалось, наверное, недолго… но когда сил плакать уже не осталось, я просто осталась лежать на полу, слушая шелест дождя. Надо вставать и идти работать…
Пустота и спокойствие…
Мне все равно.
Я встала и неспеша побрела к зеркалу. Шаги были медленными и вязкими, словно тело было чужим, и я управляла им своими мыслями.
Нужно взять расческу и посмотреть в зеркало. Нужно дышать. Нужно опускать и поднимать ноги, двигать руками. Нужно жить…
Хочу умереть.
Мысль странной и колкой пылинкой осела в душе, и хотя я отгоняла ее, но она все возвращалась, пока я тихо и неумело одевалась сама. В душе была пустота и пепел перегоревших эмоций. Пустота такая же едкая и противная, как были слезы. Внутри все было выжжено, и после слез, таких горячих, все равно не стало легче.
Может и правда согласится на брак? Это ведь тоже… выход? Кардинальный такой выход… остатки гордости, затихшей под бурей слез, взбунтовались: как так? Чтобы я подчинилась мужчине?! Просто передала всю свою страну и свою жизнь в его руки?.. Хотя у Демира приятные руки, такие теплые… Нет! Я не готова к тому, чтобы просто отказаться от всего и стать послушной марионеткой в его руках. Я не хочу быть вещью, бесправной и бездушной. Нет. Не бывать этому. Если и использовать этот выход только в самом крайнем случае.
И это не будет Демир…
Я посмотрела на свое грустно-отстраненное отражение в зеркале. Фиалковые глаза были заплаканными и словно смотрели сквозь меня, а волосы?... ненавижу себя и свое отражение… эти волосы, темно-каштановые, закручивающие в отвратительные колечки, не мелкие и не большие. Никакие. Они меня так злят… так бесят… Пресвятая Богиня… за что?! Глаза вообще смотрятся нелепо, словно кукольные, а с этим ужасным цветом волос, который похож на не знаю что… точнее знаю, но произносить не буду.
Я отвернулась, обняв себя за плечи, меня била мелкая дрожь. Кому же я нужна такая? Вот если серьезно? Я столько раз запрещала себе об этом думать, а сейчас хочу. Хочу добить себя морально этими мыслями. Родных у меня нет, близких нет, любимых… Тоже нет. И я так думаю, и не предвидится... Никого нет. Только слуги и рабы, а так же люди, которые просто уважают мой статус. Статус…. Верно, им больше и ничего не надо, чтобы я была к ним благосклонна. Так и будет. Мне тоже никто не нужен! Слишком много проблем, чтобы еще заботится о ком-то.
Я завесила зеркало покрывалом, как оно и стояло раньше, напоследок с грустью отметив, что глаза от этого решения у Правительницы почему-то счастливее не стали.
Я вышла из комнаты, неслышно и невесомо, оглянулась, и уже хотела разозлиться на Дэвида, но вдруг поняла, что он спит под моей дверью, съежившись в маленький комочек на пушистом коврике. Несколько секунд я просто смотрела на него, сердце повторно за утро сжалось тоской и болью, и я, присев и с трудом сдерживая слезы, застилающие взор, погладила его по щеке. Он тут же проснулся и уставился на меня своими серыми глазами. Так мы и сидели. Пока я, поняв, что сейчас вот-вот разревусь снова, не проговорила, отвернувшись, срывающимся и дрожащим голосом:
- Завтрак. Быстро.
- Госпожа… - в его голосе была жалость или мне послышалось?! Да конечно! Меня теперь каждая дворовая собака жалеть будет?
- Быстро!
Топот сзади возвестил, что приказание начало исполняться. Мои плечи как-то сами собой опустились, хотелось, чтобы кто-то обнял меня и сказал, что все будет хорошо. Но это были лишь мечты и в это холодное, дождливое утро я поняла это почему-то с особой четкостью. Выше меня в этой стране, только Пресвятая Богиня, но она, увы на небе и заправлять здесь всем не может, а никому другому управлять мной и делать меня слабее я не позволю… А то, что любовь это слабость, по-моему, знают даже дети.
Зло взмахнув подолом платья, я отправилась завтракать.
- Моя Госпожа, - едва я закончила завтрак, склонился Дэвид в поклоне, - Информатор ждет Вас в кабинете.
- Ах, да, конечно.
Настроение мое после чашки кофе несколько улучшилось, хотя сердце подозрительно тянуло при редких мыслях об одиночестве и почему-то о смерти.
Однако моим предположениям о том, что я сейчас все узнаю и закончу эту проблему, было не суждено сбыться. Почему же все идет не слава Богине? Шпион был мужчиной, вором и в принципе, неплохим человеком, несмотря на его пол. В свое время я относилась к нему нормально, и даже взяла его к себе на работу, и он ее всегда выполнял качественно, но вот именно сегодня, именно в этой ситуации, у него сработала так называемая мужская солидарность, и он банально заупрямился. И все. Из него не удалось ни капли информации вытянуть. Он просто отказался! Покричав на него от души и вновь чуть не разревевшись от отчаянья, я пинком выгнала его за дверь, а Дэвида наблюдавшего это со спокойным выражением, попросила мне срочно найти нового информатора, желательно девушку.
Настроение снова попыталось упасть ниже уровня городской канализации, голова кружилась и даже подташнивать начало. Я подумала-подумала, и все-таки решила сходить к лекарю. Не люблю лекарей и всех этих травников, я не понимаю смысла их существования. Зачем что-то лечить, ведь все может пройти само. Но этого лекаря я в каком-то смысле любила.
Им была высокая и строгая женщина, которая неплохо разбиралась как во внутренних болезнях, так и во внешних. Ее черные как смоль волосы были заплетены в сложную прическу из косичек, а яркие голубые глаза за стеклами очков сияли счастьем и чем-то еще, что я до сих пор не могла понять. Едва я зашла в ее светлую комнату, от сердца отлегло и мне стало как-то даже весело. Я любила приходить к ней, особенно в последние месяцы, я отдыхала душой здесь. Однако из-за проблем уже как несколько недель не приходила, и вот сейчас моя радость выползла на свет не такой уж и вымученной, как обычно, улыбкой.
- Здравствуй, Олея.
- Это ты, Лексана? – Олея приподнялась из-за стола и улыбнулась ласковой, почти материнской улыбкой, внутри от этой улыбки все запело. – Садись.
Она никогда не обращалась ко мне, как к Правительнице, она была приверженцем одной из теорий или религий, я не вдавалась в подробности, но как Олея мне объяснила, для нее титулы лишь звук, а потому мне было, наверное, с ней так просто и уютно.
- Да, конечно, - я улыбнулась еще шире, меня отпускало все то отчаянье, бурлившее во мне месяцами, оно казалось таким ничтожным, таким не существенным.
- Рассказывай, как твои дела? Сны улучшились?
Я помрачнела, но кивнула. Какие там улучшились… Я могла просыпаться два или три раза за ночь, проживать один и тот же сон несколько недель подряд. Причем я уже наизусть помнила сценарий, знала, что и как произойдет, но никак его изменить не могла, а потому просыпалась. Но стоило заснуть – все начиналось заново. Это здорово выматывало. А если у меня и получалось заснуть без снов, то это больше напоминало провалы в памяти: я закрывала глаза – был вечер, а открывала – утро, но отдохнувшей я себя не чувствовала. Словно просто моргнула, а день уже сменился.
- Депрессия ушла?
Снова кивок. Я ей откровенно врала, но почему-то я не испытывала никаких угрызений совести по этому поводу, может, потому что мне казалось, что правду она и так знает?
- И все в порядке?
Я киваю и отвожу глаза. Олея сняла очки и облокотилась на стол; она была старше меня и намного, и я точно знаю, еще при моем рождении была акушеркой.
- Не верю, тогда почему-то твои глаза полны тоски? И почему тогда?..
Я не дала ей закончить, властным жестом остановив этот поток:
- Нет, у меня все хорошо. Я не за этим пришла.
Грубо, кто ж спорит? Но слушать лекции, как в прошлый раз, я не хочу. К тому же мы с ней по-разному оцениваем матриархат и его ценность. Кое-кто, вроде Олеи, считает, что это глупость, разрушающая женскую психику, а я вот нет. Поэтому наш прошлый разговор превратился в горячий спор, и мы едва не разругались, хотя мне казалось, что это невозможно. Можно даже сказать, что именно из-за этого я и не приходила сюда так долго.
- Хорошо. А зачем?
- Ты проводила сканирование по моей просьбе, помнишь? И ты сказала, что надо будет время, чтобы подсчитать, когда я смогу забеременеть.
Я внимательно посмотрел на Олею, но она вдруг опустила глаза, надела очки и поспешно встала. Я следила за ней. Но она отчего-то молчала и не смотрела на меня, перекладывая вещи на своем столе туда-сюда. Она, наконец, села, сняла очки и снова одела. Но все так же молчала.
Сердце пропустило удар. Еще один. Его, этот комок мышц, вдруг сковал ужас. Та самая пророческая женская интуиция вдруг завопила, что нет, мне не надо это знать.
Нет…
Я встала, шагнула назад, к двери, как бы защищаясь от этого света, счастья, от Олеи, всего другого, чего мне, по-видимому, никогда не получить. Я почувствовала себя вдруг такой беззащитной. Олея сделала ко мне шаг, и я увидела, что ее глаза полны слез и сострадания.
Олея, не говори этого, прошу…
- Молчи… - Я не узнала своего хриплого голоса, волосы на голове, я чувствовала это, шевелятся от ужаса, леденящего кровь ужаса. Такого ужаса, о котором пишут в книгах, когда кажется, что по венам движутся кристаллы льда, и ты весь цепенеешь, как кролик перед удавом, и мысли тоже… они мерзнут и не хотят двигаться…
Она еще не сказала этого, но я уже почувствовала это, все эти слова, тяжелые, как каменный плиты склепа. Едва в голове комом промелькнула эта мысль, я даже смогла почувствовать этот могильный запах сырости и смерти с легким солоноватым вкусом крови на пересохших губах.
- Лексана, сядь, - она взяла меня за руки, заглянула в глаза и, словно не замечая, что я вырываю их и мотаю головой, продолжила. – Ты и сама поняла, да? Тише… Прости, дорогая, но ты не можешь иметь детей.
Ее голос поплыл… Я теряла связь с реальностью. Темнота и холод. Как в склепе. Внутри все сдалось, словно меня убили. Каждое это слово острым кинжалом врывалось внутрь и рвало, резало мысли и темноту. Острыми осколками яркие картинки плясали перед моими глазами… Я столько раз мечтала о маленьком малыше, просто сходила с ума от счастья при мысли, что буду ласково держать его на руках, целовать в маленький лобик, заглядывать в глазенки, яркие и любопытные, как он будет расти рядом со мной, как я буду посвящать ему все свободное время, как он станет для меня смыслом жизни. Да это будет девочка, маленькая моя…
Дочка…
И сейчас обрывки моих собственных фантазий горели в моем сознание, плавились, перетекая одно в другое, и доставляли мне нестерпимую боль. Хотелось кричать…
Эти слова, такие простые, сколько их там? Пять? Шесть? Но их смысл… он меня убивает, без яда и ножа…
Я открыла глаза и посмотрела снизу вверх на Олею. Моя голова лежала у нее на коленях, и Олея бережно перебирала мои волосы одной рукой, что-то напевая себе под нос, а второй вытирала дорожки слез.
- За что мне это, Олея?
- Что?
- Все это… как дальше жить? Это ведь суть женщины, да? Ее смысл…
- Да…
- Я хочу умереть…
- Умирать слишком легко. Знаешь… у каждого свой путь, и мы все…
- Я не хочу терпеть все это! Не буду!
Я вскочила. Мне больно! Больно жить на этом свете. Точнее мне было больно, а сейчас стало просто невыносимо, если раньше у меня была хоть слабая надежда, что все изменится в какую-то минуту, в какой-то день или час. И пусть даже тогда Демир захватит власть в моей стране, пусть! Но у меня осталась бы дочка… это маленькое и нежное сознание…
Картинка девочки с золотыми волосами и большими зелеными глазами в моей голове потекла красными разводами, оплавляясь и превращаясь в ярко-алое месиво, и я, едва не взвыв, схватилась за волосы. Ей не понять… ни за что не понять! Она словно живет в нирване! Ей все равно! Как и всем, ей плевать на меня!
Отрезвляющим ведром воды в сознании мне стала вполне ясная мысль: “А кто я ей, чтобы она переживала из-за меня?”
Развернувшись, я вылетела за дверь и громко хлопнула дверью.
Пусть все они сдохнут! Умрут! Пусть! Пусть…
Меня колотило, как в лихорадке, тело то горело, как в адском костре, то наоборот становилось холодно, словно в горах ночью. Так прошло несколько часов. Я бродила по коридорам, словно привидение. Было плохо, очень плохо… Когда становилось совсем невыносимо, я била красивые, яркие стены, оставляя синяки на руках, сползала на пол, беззвучно содрогаясь в рыданиях и срывая дорогие картины, потом снова так же безмолвно поднималась и шла, не смотря ни на что.
Я так хотела быть матерью, и никогда теперь не смогу ей стать. Эта перспектива меня убивала, уничтожала и не давала шанса жить.
Один из слуг, увидев меня, побледнел и, затрясшись, как осиновый лист, отошел в сторону, прижавшись к стене. Даже Дэвид посмотрел как-то странно, но впрочем, даже не пытался что-то спросить, все-таки знал, что под горячую руку соваться не стоит. Он молча поддержал меня за руку, проводя до моей спальни. Там он уложил меня и накрыл одеялом.
Я закрыла глаза и опустилась в темноту, чувствуя, как слезы прожигают дорожки на моих щеках.
