Недавно был День матери. А я опять не нахожу времени, чтобы позвонить маме. И за это нет мне прощения.
Знаю, что если всё же так и не позвоню, она меня не заругает, моя мама. Она никогда не бранится, хоть я и порчу ей жизнь с самого своего рождения.
Худенькая, как девчонка, она трудно рожала меня, бутуза. Младенцем, однако же, я был слабеньким, и часто болел. Когда выздоравливал, маме становилось ещё хуже - я рос неслухом.
Всех своих проказ, понятное дело, я уже не вспомню. Взрослые рассказывали, как четырёхлетним огольцом я взбунтовался, отказавшись спать днём, выскочил в окошко нашего сельского дома и рванул по дороге куда-то в сторону Астрахани… Пухленькая бабушка-наседка, переполошившись, тогда еле догнала меня. Предъявила беглеца маме. А та, замотанная хлопотливой работой деревенского ветеринара и домашним хозяйством, только взъерошила мне волосы на макушке.
В шесть лет я объявил домашним, что ухожу служить в армию. В десант! Вооружился пластмассовым автоматом, маминым зонтиком, взобрался на крышу дома. И ухнул вниз!
От стремительного падения спицы зонта выкрутились и захрустели, словно ломающиеся макаронины, болоньевый купол с треском разорвался, автомат от удара о землю раскололся на части… А мне хоть бы хны.
Через год мы с друзьями-первоклассниками бегали на стройке, и нас поймала великовозрастная шпана. Получить щелбанов по макушке и горсть снега за шиворот я не захотел. Рванулся и сиганул в окошко второго этажа. На кучу кирпичей. И опять всё обошлось. И дома не влетело.
Дальше было хуже. В отрочестве я обрывался с крыши нашего старого Дома культуры, однажды сверзился с башенного крана. Как-то раз упал с теплотрассы, тонул в речке, пруду. Однажды, возвращаясь из школы, решил перейти вроде надёжно замёрзшую лужу, обширную, как озерцо, и ухнул по пояс, едва портфель не утопил.
И ладно бы, если б я был школьным хулиганом. Так нет же! Пионер Саша Белов числился у учителей на хорошем счету. Почти отличник, активист, книгочей, председатель совета отряда. Но после уроков в меня как будто вселялся мелкий бес, и влекли мальчишку непокорённые высоты, неизведанные глубины, дальние дали.
Вечером я притаскивался домой в изодранных штанах, промочивши ноги, с шишкой на лбу, а то и расквасивши нос. Мама бросала сыновьи хохоряшки в стирку, прижигала ссадины йодом и никогда, никогда, ни разу меня не заругала. А потом я поступил в университет и с головой ушёл в учёбу, забывая черкнуть письмецо домой. После учёбы случилась армия с долгими учениями, полевыми выходами и марш-бросками. И всё равно ведь можно было найти минутку, послать весточку домой! А я всё откладывал на потом. Мама терпела и всё прощала. Только (я знаю, соседка потом призналась) тихонько плакала украдкой.
Она теперь заметно стареет, моя мама. Стала быстрее уставать. А я, отделённый от неё тысячами километров, не могу не что обнять, погладить по реденьким седым волосам - даже позвонить лишний раз никак не соберусь. Всё какие-то дела. Даже по вечерам.
Знаю, я плохой сын. И только одно меня извиняет. В зыбком, пропахшем воском полумраке церкви, перед иконой Пресвятой Богородицы, творя молитву о здравии близких, я прошу Бога, чтобы мама жила ещё долго.
Мам, я тебя люблю. Только сказать об этом всё никак не решаюсь.
Вместо послесловия:
Дорогой читатель, возьмите сотовый телефон, перелистайте список контактов до буквы М.
И позвоните своей маме.