Первый удар всегда самый сильный. Жгучая боль проникает сквозь кожу, доходит до костей и внедряется в мозг. Дальнейшие удары – это лишь логическое продолжение первого. Он несёт и боль, и обиду, и гнев. Кровь пульсирует в висках, сердце разгоняется, почувствовав выброс адреналина. Удар. Темнота настилается на глаза, но, по мере её отступления, происходит перерождение: сначала возвращается свет, возвращаются чувства и мысли. Приходит осознание наступившего события.
Он лежал на земле, сжимая в кулаках опавшую листву и хвою. Во рту вкус крови смешивался со вкусом сырой земли. На зубах скрипели частицы песка. Карусель вращалась, как вращалась она за долго до того момента, как Г оказался лежащим рядом с ней. Тени обидчиков удалялись, растворяясь в приближавшихся сумерках. Как это произошло?
- Дети жестоки. Не могу судить о всех детях мира, но тогда, в моём детстве, они были самыми злыми и жестокими существами.
Г пришёл в компании других детей за теннисный корт, где была площадка с качелями, лестницами, но самой главной была карусель – большой цветной круг, вмещающий с десяток детей, с металлическими поручнями и дощатым полом. Они залезли на круг и катались на нём, воображая сюжеты и фантазируя о чём-то. Потом пришли другие.
- Их было трое, если я точно помню. Я их не знал, и, как потом оказалось, они были из соседнего лагеря. Просто пролезли через одну из многочисленных дырок в заборе.
Незнакомые ребята подошли близко к карусели и сказали, что это их карусель, и они сейчас будут кататься на ней. Испуганные дети, нехотя, начали слезать с круга, в то время как один оставался на карусели, держась крепко за поручень.
- И я кричу им такой смело: «Разве на ней написано, что она – ваша?» Дурень.
Самый крепкий из незнакомцев схватил карусель и остановил её, другой обошел с сзади и приказал слезать с неё, что, разумеется, было проигнорировано. Г полетел на землю, ударившись спиной при падении. Открыв глаза, он увидел как те дети, с кем он пришёл убегают прочь, оставив его на прохладной земле. Незнакомцы запрыгнули как ни в чём ни бывало на карусель и, смеясь, раскручивали её сильнее и сильнее. Злоба и ненависть заполонили детское сердце. Широко открывая рот, Г кричал на них.
- Я же тогда, наверное, впервые матерился, - Г замолчал на мгновение, уставившись в стакан. – Нет, не впервые.
Удар в живот. Удар в лицо. Детский кулак ложится в грудь, передавая свою кинетическую энергию. Вкус земли и крови из разбитых губ и носа. В волосах застряли пожелтевшие сосновые иголки. Силуэты незнакомых детей пропали, а карусель продолжала крутиться, как заколдованная. Но Г уже не хотел кататься на ней.
- Самое отвратительное то, что я не смог дать отпор, понимаешь? – Г отпил из стакана, выдохнул и прикусил губу. – Я даже не попытался. Я был уверен в силе своего слова.
Г засмеялся вдруг, когда услышал сам себя. Он потянулся к бутылке, издав протяжный стон.
- Сила слова! Слово ребёнка – это смешно. Само по себе слово ничего не значит, - он сделал жест руками, символизирующий взрыв, и издал соответствующий звук: «Пффф!»
Г побрёл к корпусу, даже не отряхнувшись. Он встретил глазами убежавших детей и прошёл мимо них, не обращая внимания на вопросы. Он больше никогда не ходил туда. Та карусель стала для него символом поражения, олицетворением несчастья и слабости.
- То же самое, - Г начал стучать пальцем по столу. – Ровно то же самое было в средней школе.
Скрестив руки на груди, Г стоял напротив другого парня, который вызвал его на драку. Г случайно обронил слово в отношении другого мальчика, не имея намерений обидеть или задеть. Слово. Противник вприпрыжку оказался на расстоянии удара, и вот Г лежит на снегу. Он встаёт и бежит дать сдачи, ответить на удар ударом, ведь тормоза спущены: первым ударил не он. Безрезультатно махая руками, Г пытался достать до головы, тела или хотя бы руки, но раз за разом падал, роняя капли крови с кончика носа.
- Я вставал и падал, вставал и падал, снова вставал и кричал ему: «Сдавайся!» - выпив остаток содержимого стакана. – «Сдавайся!» Ха, ха! До тех пор, пока не добился своего я падал и чувствовал тупую стонущую боль на лице и теле. Он сказал таки, не желая втаптывать меня в талый снег и дальше.
Хромая и держа ноющее плечо, Г шёл домой в приподнятом настроении. Он пожаловался на боль в плече родителям. Рентген показал – перелом ключицы. Г сидел дома две недели, перемотанный в плечах простынёй.
- Я торжествовал поражение, - Г положил руки на стол, растопырив пальцы в стороны. Он посмотрел на стакан, в котором снова была жидкость. – Может быть это изменило меня? Нет! Я же христианин, слава Богу: «Ударили по правой щеке – подставь левую».
Г работал у своего деда: возил на тачке камни на огород. Он сидел на камнях и отдыхал, когда на дороге показались двое. Подойдя вплотную, один из них в приказном тоне обратился к нему: «Извиняйся». «За что я должен извиниться?» - спросил Г. «Раз», - гаркнул парень. «Не хочешь пояснить?» - продолжил Г.
«Два», - отсчитал тот и нанёс удар.
- Ты помнишь, что я говорил про первый удар? Он самый больной и обидный, потому что наносишь его не ты. Даже сейчас, когда я вспоминаю тот день, моё сердце колотится, а руки дрожат как листья на ветру.
Парень буквально сел на Г и бил кулаками в голову. Г закрывал голову руками, уходя глубже в кучу камней, утопая в них. Когда всё кончилось, дед отвёл Г в дом. Череп, казалось, трещал по швам. Неистовая злость и желание навредить как можно сильнее сжали душу. Если не собственноручно, то иным способом, хоть как, но совершить возмездие, сотворить ответное зло.
- Гнев. Он накапливался в моей душе всё это время, как радиация накапливается в теле человека, в его тканях, костях, волосах. Он пронизывает меня всего, медленно убивая. Что мне принесла добродетель? Я не знаю получу ли я что-то потом за всё это, я знаю то, что получил прямо сейчас за своё преступное бездействие – жалость и презрение к самому себе, унижение и чувство слабости. Какой смысл в великой награде в конце, если на пути к ней ты хуже чем животное, животное будет защищаться, даже умирая, оно будет когтями и зубами давать отпор!
Закончив монолог, Г закрыл глаза и выдохнул, мотая головой и приговаривая: «Нет, нет, нет. Больше – нет».
