20 февраля 1933-го произошла секретная встреча промышленников Германии с Гитлером . В ходе общения с главой Национал-социалистической немецкой рабочей партии промышленники пообещали выделить 3 млн марок на его избирательную кампанию, и уже вскоре Густав Крупп возглавил Фонд Адольфа Гитлера.
«В ходе подготовки к Нюрнбергскому процессу сложилась интересная ситуация. На скамье подсудимых должен был оказаться кто-то из представителей германской военной промышленности, и американцы предложили судить Густава Круппа. Всем было очевидно, что у него наблюдались все признаки приближающегося маразма, но западных союзников это почему-то не смущало. И вот в последний момент американцы всё-таки объявили, что Густав Крупп не осознаёт реальности и его нельзя судить. А времени заменить его на кого-то другого, например на сына Альфрида, уже не было. Таким образом, документы о германской промышленности были выведены за рамки Нюрнбергского процесса», — отметил Залесский.
Впрочем, немного позднее под эгидой американцев прошла серия малых процессов над нацистами, в том числе над промышленниками из окружения Гитлера. На одном из них разбиралось и дело Альфрида Круппа. 31 июля 1948 года он был приговорён к 12 годам лишения свободы с конфискацией имущества.
Уже 31 января 1951 года, менее чем через три года после суда, Альфрид Крупп был освобождён по решению американского верховного комиссара в Западной Германии, бывшего нью-йоркского банкира Джона Макклоя. Кроме того, комиссар вернул Круппу конфискованное у него имущество, сославшись на то, что сама идея конфискации противоречит американскому праву. После освобождения Крупп подал апелляцию и даже частично аннулировал приговор 1948 года.
Итак,что же такое фашизм, как его определить и откуда взялся?Нашел в сети интереснейшую и подробнейшую статью.Предлагаю вам ознакомиться:
«Марксизм-ленинизм давно определил, что есть фашизм, четко и ясно изложив его сущность и вскрыв его классовые корни. Он показал, что фашизм появляется не сам по себе, не потому что так захотелось кому-то во власти — фашизм к жизни вызывают сами условия существования капиталистического общества, когда оно находится в завершающей стадии своего развития – в стадии полного загнивания и умирания, когда жизнь в таком обществе становится невыносимой подавляющему большинству населения страны, и когда капиталистическое общество вплотную подходит к пролетарской революции. Это означает, что фашизм (иначе — правый радикализм) как политическое течение есть непременный атрибут империализма, той самой эпохи, в которой мы ныне живем.
На VII Конгрессе Коминтерна в 1935 году выдающийся болгарский коммунист, борец-антифашист, на своей собственной шкуре испытавший все «прелести» фашистской диктатуры, Георгий Димитров в своем докладе дал такое определение фашизму: «Фашизм — это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала… Фашизм — это не надклассовая власть и не власть мелкой буржуазии или люмпен-пролетариата над финансовым капиталом. Фашизм — это власть самого финансового капитала. Это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике — это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть против других народов.» Это определение и по сей день считается в марксизме-ленинизме наиболее полным и точно отражающим классовую суть фашизма.
Главное действующее лицо в этом определении – финансовый капитал, т.е. крупнейшие торгово-промышленные и банковские монополии, тесно сросшиеся с государственной властью, упрощенно говоря — олигархия. На современном языке это всем известные ТНК — транснациональные корпорации. Именно они экономически господствуют в эпоху империализма, переходя в определенных случаях, когда что-то угрожает их экономическим и политическим интересам, к прямой, не прикрытой никакой демократией, террористической диктатуре – к фашизму. Вот тогда реакционное политическое течение праворадикалов (по сути, фашистов) становится господствующим, получая с всемерной помощью монополий государственную власть. Они перестраивают государство так, как наиболее удобно ТНК и олигархии, и проводят ту политику, которая им наиболее удобна и выгодна.
Приход фашистов к власти не является простой сменой одного буржуазного правительства другим, а представляет собой замену буржуазно-демократической формы правления формой террористической диктатуры, угрожающей ликвидацией всех демократических завоеваний трудящихся и самым жестким режимом эксплуатации.
Выше мы сказали — «переходя в определенных случаях к фашизму», так какие же это случаи?
Только один — когда рост революционного движения в стране и стремление трудящихся масс избавиться от гнета монополий становятся столь высоки, что методами обычной буржуазной демократии справиться с ними уже невозможно. Вот тогда олигархат (финансовый капитал) применяет последнее средство — прямое и ничем неприкрытое насилие, широко поставленный государственный террор, иначе говоря — переходит к контрреволюции, главная цель которой — во что бы то ни стало остановить и задавить назревающую революцию. То есть фашизм устанавливается всегда в преддверии революции, когда возникает прямая угроза политической власти капитала. Осознают ли это сами участники революционного движения или нет, не суть важно, важно то, что это отлично осознает господствующий класс монополистической буржуазии, классовым чутьем понимая, что если не предпринять срочных мер, ему придет конец. Вот эти «срочные меры» и есть фашизм. Последнее замечание — пояснение к возможным возражениям некоторых наших левых, не способных смотреть на вещи диалектически и обнаруживающих только те явления в нашей общественной жизни, которые уже проявились в полной мере, а не на этапе их зарождения и развития, как диалектики.
Поскольку господствующий класс при капитализме вообще, и особенно в эпоху империализма, численно ничтожен, свои интересы он всегда проводит в жизнь чужими руками, используя для этого темноту и политическую неразвитость пролетарских и мелкобуржуазных масс, которых он запутывает и одурманивает особой формой буржуазной идеологии, известной как «идеология фашизма».
Тогда же, в 1935 году, в резолюциях Коминтерна было особо подчеркнуто, что недопустимо недооценивать серьезную опасность реакционных действий буржуазии, которая подготовляет приход фашистов к власти постепенно, раз за разом проводя все более жесткие мероприятия, по крохам урезая права и свободы трудящихся и усиливая репрессии против революционного и рабочего движения. Бороться с фашизмом следует уже на этих начальных этапах, ибо подобные действия буржуазных правительств облегчают приход фашистов к власти. «Кто не борется на этих подготовительных этапах против реакционных мероприятий буржуазии и против нарастающего фашизма, тот не в состоянии помешать, тот наоборот, облегчает победу фашизма», – говорил Г.Димитров.
Коминтерн особо подчеркивал связь фашизма и оппортунизма, указывая, что в некоторых европейских странах фашизм смог победить только потому, что было расколото рабочее движение, и назвал главную причину этого раскола – оппортунизм, который всегда в той или иной форме проповедует политику «классового сотрудничества» с буржуазией. Выступать оппортунизм может в любой форме, но это всегда есть и будет буржуазная политика в рабочем движении, задача которой и идейно, и организационно расколоть единство пролетариата, сделать его полностью неспособным к сопротивлению наступающей буржуазии.
«Каждое из многочисленных проявлений оппортунизма… во всех европейских странах были ручейками, которые все вместе «сразу» слились теперь в большую, хотя и очень мелководную – (а в скобках добавить: мутную и грязную) – социал-националистическую реку».
Последнее как нельзя лучше доказали события конца XX века, когда многократно превосходящий по численности советский рабочий класс, одурманенный оппортунистической позднесоветской пропагандой, оказался неспособным противостоять наступающей буржуазной контрреволюции (по сути, мировому фашизму), разрушившей СССР и уничтожившей советский социализм.
Особенно страшен и опасен фашизм тем, что он не имеет единого лица. Фашизм многолик, он способен надевать на себя самые различные одежды, в связи с чем распознать его сразу очень нелегко, особенно если не обладаешь необходимым политическим знанием (в первую очередь, знанием марксизма-ленинизма) и не способен разглядеть его классовую суть. История и современность дают нам многочисленные примеры такой мимикрии. Это и «национальный социализм», как было в гитлеровской Германии, это и «корпоративное государство», как в фашистской Италии, и «исламский фундаментализм» в лице ИГИЛ, движения талибан и т.п., выступающий под лозунгами создания «Великого Арабского Халифата», очень распространенный в мусульманском мире. Европейский и американский фашизм действует под прикрытием «защиты европейской цивилизации и ее «святынь» — демократии, свободы, справедливости». Из той же «оперы» и «православный социализм», активно рекламируемый сейчас в России КПРФ вкупе с русскими националистами. А есть и просто кощунственные варианты, например, «восстановление Советской «империи»», чем нередко прикрывается российский империализм.
Обращает на себя внимание тот факт, что в этой внешней оболочке всегда присутствует часть, свойственная эксплуататорским обществам — либо религия как основа мировоззрения всех эксплуататорских классов, либо в той или иной форме национализм как идеология конкретно класса буржуазии. Практически всегда там встречаются и ссылки на социализм, разумеется, в его реакционном, мелкобуржуазном, а не научном понимании — как «социальное государство». Но этот «социализм» всегда предполагается для не для всех, а только лишь для какой-либо изолированной группы населения — «нации», «братьев по вере», русских или славян, «европейской цивилизации», «арабского мира» или мусульман и т.п.
Идеология фашизма имеет колоссальное значение для установления фашизма, ибо без нее праворадикалам невозможно мобилизовать массы населения на поддержку нового фашистского режима. Это показывает не только пример гитлеровской Германии, но и всех последующих фашистских диктатур, которые предъявил мировой истории XX век и которые стремится продемонстрировать нам век XXI.
Разгром фашистской Германии тогда в 1945 году, к сожалению, не уничтожил главного — технологий одурманивания трудящихся масс, а ведь они оказались очень эффективными — напомним, что немецкий рабочий класс был на тот момент времени одним из самых революционных в мире, и он не смог им ничего противопоставить. Вот это бесценные для мирового капитала открытия гитлеровских фашистов — технологии манипуляции массовым сознанием и насаждавшаяся с их помощью идеология фашизма, мировым империализмом были бережно сохранены и приумножены, что в значительной степени и позволило ему позднее, в конце XX века, уничтожить мировую систему социализма.
Вопрос как сумел фашизм подчинить себе революционный и достаточно организованный немецкий рабочий класс многие десятилетия беспокоил мировое коммунистическое движение. Исследования советских марксистов частично дали на него ответ.
Коротко он звучит примерно так: потому, что немецкий рабочий класс был организован. Но одной организации рабочего класса мало. Не менее важно и то, кем ты организован, кто тебя ведет и главное — куда ведет. Лидеры немецкого рабочего класса — оппортунисты, проявившие себя «во всей красе» еще в Первую мировую, повели его не туда, куда было нужно самому рабочему классу — к социалистической революции, а куда было угодно немецкой буржуазии — к подчинению рабочего движения ее интересам. Оппортунисты проводили предательскую политику в рабочем движении — буржуазную, а не рабочую, не пролетарскую. Они сумели дезориентировать немецкий рабочий класс, расколоть его, что не позволило выступить ему единым фронтом вместе со всеми трудящимися массами против крайней реакции. И этим немедленно воспользовалась фашиствующая буржуазия. С помощью социальной демагогии и технологий управления массовым сознанием она сумела оторвать от рабочего класса значительную часть трудящихся с мелкобуржуазным сознанием и увлечь их своей гнилой фашистской идеологией.
Идеология фашизма
Еще в 1923 г., оценивая политическое положение в Италии, Клара Цеткин, выступая на расширенном пленуме ИККИ, обратила внимание на определяющее значение идеологического фактора в победе итальянского фашизма над организованным итальянским пролетариатом и всеми демократическими силами страны. «Не следует забывать, — говорила она, — что задолго до подавления рабочего движения при помощи террористических актов фашизм сумел одержать идеологическую и политическую победу над движением, и надо отчетливо понять, чем это объясняется. Весьма опасно пренебрегать значением идеологической и политической победы над фашизмом».
На эту сторону дела обращал внимание и Г. М. Димитров, подчеркивавший на VII конгрессе Коммунистического Интернационала, что фашизм не только разжигает глубоко укоренившиеся в массах предрассудки, но и играет «на лучших чувствах масс, на их чувстве справедливости и иногда даже на их революционных традициях». «Фашизм, — говорил он, — стремится к самой безудержной эксплуатации масс, но подходит к ним с искусной антикапиталистической демагогией, эксплуатируя глубокую ненависть трудящихся к хищнической буржуазии, к банкам, трестам и финансовым магнатам и выставляя наиболее заманчивые для политически незрелых масс в данный момент лозунги». И далее: «Силу идеологической заразы фашизма мы ни в коем случае не должны недооценивать». Речь идет о безжалостном, циничном и жестоком враге, который очень изощренно и по-иезуитски эксплуатирует национальные чувства и предрассудки масс, и их антикапиталистические настроения в интересах крупного капитала.
Однако сказать, не значит сделать. Хотя VII конгресс Коминтерна в своей резолюции обратил серьезное внимание на необходимость систематической идеологической борьбы против фашизма, тем не менее, коммунисты на практике идеологическую борьбу против фашизма проводили из рук вон плохо, а то и не проводили вовсе, полагая, что вопрос идеологии — второстепенный вопрос по сравнению с вопросом организационным. (Полная аналогия с нашими современными меньшевиками-«экономистами» — РКРП, ФРА и пр.)
Но дело не в том, что они были плохими коммунистами. Такое отношение к идеологической борьбе с фашизмом было обусловлено рядом причин, как субъективных, так и объективных.
Немалую роль, например, играло то, что коммунисты, идеология которых основана на строго научном учении, привыкли понимать под ней более или менее обоснованную или, по крайней мере, стройную и логическую систему взглядов, а идеологическую борьбу с противником рассматривать как доказательство ложности его взглядов путем выявления их противоречивости, научной несостоятельности, неверности исходных предпосылок и т. д.
Но фашистская идеология с самого начала не отвечала ни одному из этих критериев. Априорная ненаучность ее посылок были очевидны любому мало-мальски образованному человеку и уж тем более специалистам. Отдельные составные части идеологического «учения» фашизма не только противоречили друг другу, но были просто несовместимы. Беспринципная, прагматическая смена одних лозунгов другими, осуществлявшаяся по мере изменения политического курса, еще больше запутывала картину. Как бороться с такой идеологической кашей, было неясно. (К сожалению, это неясно до сих пор. Как пример, как бороться против лозунга «кто не скачет, тот москаль»? А ответ нужен, он жизненно важен. Ибо этот лозунг типичный пример идеологии и политики фашизма. Чуть ниже мы объясним почему.)
На эту особенность фашистской идеологии — противоречивость, изменчивость до противоположного, крайнюю эклектичность и заведомую глупость — обращали внимание и многие критики из буржуазных рядов (из тех, что поадекватнее):
«Смесь бушующих чувств и необузданного стремления к активности играющих в индейцев детей с цинизмом, оппортунизмом, жестокостью, лживостью, ненавистью, завистью, честолюбием, бесчестием, интригами и повышенной сексуальностью. Варварство, порожденное не незрелостью, а ленью. Отвратительное рыло недоучки, прикрывающегося псевдонаучными формулами. Истерический транс безответственных и декадентствующих интеллектуалов, подстегивавших массы своими фразами, морочивших им головы при помощи фразеологии, к которой когда-то прибегали Лессинг, Гете и Шопенгауэр» — так характеризовал фашистскую идеологию Вильгельм Репке, швейцарский экономист, профессор Института международных исследований в Женеве, один из создателей теории «социального рыночного хозяйства».
«Критика идеологии… не может быть применена к идеологии правого радикализма, ибо у нее нет рациональной сердцевины, которую можно было бы подвергнуть критике. Уровень праворадикальной идеологии просто ниже любой критики… Задача этой идеологии не убеждать людей, а организовывать их»,— пишет западногерманский философ и социолог, профессор Петер Фурт.
Последнее — очень важно! Не убеждать, а организовывать! Организовывать любым способом, все равно как — прыгая ли вместе или болея за футбольную команду… Это взывание не к сознанию, а опора на эмоции, на единение все равно с кем и ради чего!!! Это паразитирование на тяге людей к коллективизму как состоянию человека, обеспечивающее ему бОльшую безопасность. Для тех, у кого есть возможность реализовать это свое стремление в настоящем коллективе единомышленников, такая идеология опасности не представляет (пример, коммунисты, рабочие, объединенные в свои организации и пр.). А вот люди духовно одинокие — одинокие по разным причинам, например, безработные длительное время, занятые не полный рабочий день и нестабильно, деклассированные, учащиеся в учебных коллективах, где нет тесного духовного единения и пр. — все они подвержены ей очень сильно. (Здесь имеет смысл подумать над таким решением вопроса — а может каким-то образом объединять их, сплачивать, организовывать в нормальные коллективы, занятые каким-то хорошим, полезным для рабочего класса делом, давая тем самым возможность этим людям удовлетворить свою потребность в коллективизме? Создавать свои организации, правильные, в интересах трудящихся масс, в их собственных классовых интересах, и тем самым вырывать из фашистских? Вот где был прокол украинских оппортунистов — полное отсутствие работы с молодежью! То же и в России — тут полная аналогия с Украиной и другими странами мира: огромные массы брошенной на произвол судьбы молодежи, которую отлично подбирают праворадикалы — те же объединения футбольных фанатов, байкеров, которые уже проявили себя как крайние реакционеры, и т.п.)
Эта особенность фашистской идеологии — то, что она «ниже любой критики» — порождает недооценку эффективности ее воздействия на массы, а в некоторых случаях даже стремление отрицать сам факт ее существования.
Следствием недооценки воздействия фашистской идеологии на массы (ввиду ее заведомой глупости!) и отрицания ее существования и было недостаточное внимание к идеологической борьбе против фашизма. Сравнительная легкость доказательства ненаучности фашистских «теорий» создавала иллюзию их сокрушительного разгрома, исключающего возможность нового их возрождения. Возникал соблазн упрощения позиций идейного противника. Атакам подвергались наиболее уязвимые, но далеко не самые важные стороны его мировоззрения. Не учитывалась его способность к лавированию, к быстрой трансформации оказавшихся несостоятельными позиций и лозунгов, к тотальной лжи и циничной, прямо-таки беспредельной демагогии.
Не было обращено достаточно внимания и на то, что ненаучность идеологии фашизма, являясь причиной ее слабости в стратегии, с точки зрения тактики, особенно в исторической перспективе, оказалась очень выгодной. Исторический опыт показал, что эта сторона дела сыграла большую роль в успехах, достигнутых фашистами.
«Неясная программатика позволила национал-социалистам выступать одновременно и в антикапиталистическом, и в антипролетарском облачении, изображать себя в качестве и реставраторской, и революционной силы, провозглашать себя националистами и в то же время социалистами. В результате партия сумела приобрести себе сторонников во всех социальных слоях немецкого народа», — с полным основанием отмечает немецкий исследователь Вальтер Хофер. (Всеядность!!! Подбор по принципу практического эффекта, позволяющего собрать массы. Н-да, это проблема… Тут думать надо, что можно противопоставить.)
На эту сторону дела указывал и немецкий политический деятель, политолог Герман Раушнинг, сам состоявший одно время в нацистской партии, встречавшийся неоднократно с Гитлером и хорошо знакомый с особенностями ее идеологии. Для национал-социалистов, писал он, «чем противоречивей и иррациональнее учение, тем оно лучше, эффективнее». Национал-социалистское руководство полностью отдавало себе отчет в том, что его сторонники «воспринимают какую-либо одну сторону учения, что масса никогда не в состоянии охватить его в целом. Тот, кто в состоянии сделать это, должен был либо войти в состав элиты, либо подвергнуться избиению как интеллигент и либерал».
О противоречивости и ненаучности фашистской идеологии как выражении ее «жизненности» и «силы» не раз откровенно говорили и сами нацистские лидеры. В официальных тезисах, разработанных так называемой Высшей политической школой национал-социалистской партии, постулировалось: «Национал-социализм не может быть доказан и не нуждается в доказательствах. Он обосновывает сам себя своей деятельностью, обеспечивающей жизнь общества. Тот, кто пытается прийти к национал-социализму лишь при помощи ученических (теоретических) доказательств, тот не ощущает непознаваемого духовного смысла истинной, то есть национал-социалистской политики».
Голый идеализм, как видим. Сродни идее Бога. При таком подходе даже самое убедительное доказательство ненаучности фашистской (национал-социалистской) идеологии не могло быть решающим фактором борьбы с ней, ибо большинство ударов заведомо шли мимо цели.
Важной чертой фашистской идеологии, вытекавшей из ее противоречивости и непоследовательности, была особая приверженность к примитивизации, рассчитанной на эффективное воздействие на пассивные, политически неопытные и отсталые слои населения. С этим было связано и характерное для идеологии фашизма подразделение на идеологию масс и идеологию элиты. Обе эти идеологии не были полностью оторваны друг от друга. Многие из фашистских идей, рассчитанных на массовое потребление, определяли мировоззрение и соответственно поведение представителей элиты. Антигуманизм, расизм, преклонение перед грубой силой были рассчитаны на потребление не в массах, но и внутри руководящего слоя. Тем не менее, фашистская идеология, рассчитанная на элиту, во многом отличалась от «массовой продукции». «Доктрина существует для массы… Она инструмент господства над массами. Элита сама стоит выше доктрины. Она использует ее наиболее целесообразным путем для осуществления своих стремлений», — рассказывал об этом Раушнинг.
Для идеологии фашистской элиты был характерен аристократизм, основанный на ницшеанском презрении к простому человеку, к плебсу, к больным и слабым. Идеология, рассчитанная на массовое потребление, выдвигала на первый план принципы примата простого человека, человека труда, социальной справедливости и народности. Для элиты расовая теория нужна была потому, что оправдывала ее особое положение в обществе с помощью дополнительных, биологических аргументов. Для массового потребления внутринациональная сторона расовой теории всячески затушевывалась. Зато постоянно подчеркивалась ее межнациональная сторона, позволявшая воспитывать чувство превосходства своего народа над другими и тем самым подводить идеологическую базу под политику агрессии и национального угнетения и так далее.
Не меньшее значение имели различия в форме выражения идеологии для элиты и масс. В рамках элиты допускалось идеологическое мудрствование, попытки логического обоснования тех или иных положений, разработка аргументации и так далее. В идеологии, рассчитанной на массы, это считалось не только излишним, но и вредным.
В одной из своих речей, произнесенных в конце 20-х годов в Гамбургском национальном клубе перед представителями местной крупной буржуазии, Гитлер излагал взгляды на массовую идеологию следующим образом: «Прежде всего, необходимо покончить с мнением, будто толпу можно удовлетворить с помощью мировоззренческих построений. Познание — это неустойчивая платформа для масс. Стабильное чувство — ненависть. Его гораздо труднее поколебать, чем оценку, основанную на научном познании… Широкие массы проникнуты женским началом: им понятно лишь категорическое, «да» или «нет»… Массе нужен человек с кирасирскими сапогами, который говорит: этот путь правилен!..» (Очень страшно, когда понимаешь, глядя на нашу современную жизнь в России, что в какой-то степени (разумеется, со своей буржуазной классовой позиции) он прав — обывательское сознание явно стремится к «сильной руке», «лидеру нации», к «порядку», причем всё равно какому, и т.п., на чем отлично спекулируют российские пропагандисты выдавая нынешнего Президента РФ за такую «сильную руку». «А кто, кроме него? Ведь нет никого больше? Он — вон какой решительный, молодец! Крым взял!» Это все потенциальная социальная база фашизма в России, стране, победивший в 1945 году германский фашизм. Страшная ирония судьбы. Но это факт — за оппортунизм приходится платить очень жестоко.)
Соответствующий принцип был положен фашистским руководством в основу пропаганды, технологий управления массовым сознанием. Но не только пропаганда, но и сами идеологические концепции подгонялись под эту установку. «Мы, национал-социалисты, — писал Геббельс, — не отцы церкви, а агитаторы и борцы за наше учение». Под предлогом борьбы с опостылевшей народу пустой высокопарной болтовней, ставшей неотъемлемой отличительной чертой Веймарской республики (буржуазная республика, существовавшая в Германии до прихода фашистов к власти), «агитаторы и борцы» из НСДАП низводили любую концепцию до простого лозунга, ощущение неопровержимости которого создавалось путем непрестанного повторения.
Подобным предельно очищенным от осмысления лозунгам, действовавшим не столько на разум, сколько на чувство, антифашисты часто противопоставляли убедительные, хорошо аргументированные, научно обоснованные возражения, обладавшие, однако, одним существенным недостатком: они просто не воспринимались большинством из тех, кому они были адресованы.
В пополнении идейного багажа германского фашизма сыграли и некоторые отдельные теоретики, прежде всего, конечно, Ницше. Антидемократизм, отрицательное отношение к парламентаризму, презрение к слабым, апологетика аристократии тела и духа — это все у германского нацизма из учения Ницше.
Ницшеанский взгляд на действительность воспринимался главным образом через призму его последователей и толкователей, среди которых особо выделяется О. Шпенглер. Как оригинальный мыслитель Шпенглер в подметки не годился своему духовному наставнику, но в роли компилятора и популяризатора его идей он добился больших успехов. Шненглеровские работы сыграли решающую роль в подготовке значительной части немецкого бюргерства к приятию нацистской идеологии.
Шпенглер спустил с небес абстрактного и полуутопического ницшеанского сверхчеловека. Он придал ему вполне земную стать современного цезаря и кондотьера, которому выпала «историческая задача» — взять на себя ответственность за судьбы цивилизации в условиях «заката Европы». При такой трактовке несколько абстрактные призывы к насилию и отрицание гуманизма, характерные для Ницше, приобрели вполне конкретный смысл.
«Человек — это хищное животное. Я буду утверждать это постоянно, — писал Шпенглер в одной из своих книг, оказавших наибольшее воздействие на идеологию национал-социализма. — Все эти добродетельные ханжи и проповедники социальной этики, которые пытаются закрыть глаза на данный факт, тоже хищные звери, но с вырванными зубами, ненавидящие других за агрессивность, от которой они сами благоразумно воздерживаются… Называя человека хищным зверем, кого я обижаю: человека или зверя? Ведь великие хищные звери — это благородные создания совершенного типа, чуждые лживой человеческой морали, порожденной слабостью».
Ничего знакомого нам,современникам,не находите?
Причем Шпенглер делал из такой декламации конкретные, практические выводы. Он рекомендовал «во имя оздоровления общества» полностью свернуть социальное законодательство и социальную благотворительность, ликвидировать общественные заведения, облегчающие жизнь слабым, больным и неполноценным и тормозящие тем самым естественный процесс освобождения общества от всего, что ему мешает.
Отношение Шпенглера к борьбе, воспринимаемой как неограниченное применение насилия во имя реализации стремления к власти и господству, — это тоже перепев Ницше: «Борьба — основной источник жизни, сама жизнь. И даже жалким пацифистам не удается вытравить из собственных душ позывы к борьбе». То же самое можно сказать об отношении Шпенглера к народным массам: «Рожденный для господства может использовать массу, но он презирает ее».
«Социализм — это сила, сила и еще раз сила». «Социализм, если рассматривать его с технической точки зрения, — это принцип чиновничества. В конечном итоге каждый рабочий приобретает статус чиновника вместо статуса продавца. То же самое происходит с предпринимателем. Подобно тому, как существуют военные и транспортные чиновники, появляются промышленные и торговые чиновники». Слышится явный перепев итальянских фашистов с их «корпоративным государством» и явный намек на столь любимый сердцу мелкобуржуазного обывателя «порядок».
Далее тема «порядка» звучит гораздо более откровенно. Для Шпенглера социализм — это антипод «либерализма», то есть капитализма на стадии свободной конкуренции, и его порождения — парламентской системы. Центр «либералистского» общества, по-Шпенглеру, индивидуум, личность. Поэтому социализм — есть отрицание индивидуума, его поглощение обществом, персонифицированным в лице государственного руководства. ««Либерализм» — это анархия, отсутствие ясно выраженной цели, свободная игра сил. Социализм, напротив, — это дисциплина, твердый государственный порядок, иерархия». (Вот он и появился, фашистский «новый порядок», стоивший десяткам миллионов людей их жизни!)
Аналогичную метаморфозу Шпенглер пытается произвести и с другими понятиями, похищенными им из арсенала революционного пролетарского и демократического движения. Так, наряду с социализмом он охотно оперирует термином интернационализм. В отличие от примитивных шовинистов, просто отвергающих интернационализм, он пытается приспособить его к нуждам германского империализма. Для этого он призывает на помощь расовую теорию. На ее основе Шпенглер строит «новую» концепцию «расового интернационализма»: «Истинный интернационал, — пишет он, — возможен лишь в результате победы идеи одной расы над всеми другими, а не путем растворения всех точек зрения в едином, бесцветном целом».
Итак, не просто замкнутость в национальных рамках, а фашистский «интернационал» на службе империалистической Германии. Этот идеал Шпенглера стал впоследствии основой практической политики эсэсовского руководства, пытавшегося расширить массовую базу своего «государства в государстве» путем создания инонациональных фашистских организаций и воинских соединений (РОА, ОУН-УПА и т.п.)
Практическая цель шпенглеровского «социализма» очевидна: объединить, как он пишет сам, «наиболее ценную часть немецких рабочих с лучшими носителями старопрусской государственной идеи». Это объединение «должно покоиться на едином чувстве долга, осознании величия задачи, готовности подчиняться, чтобы господствовать, умереть, чтобы победить, на способности принести величайшие жертвы для достижения своей цели». Иными словами, речь идет о том, чтобы, используя популярность идеи социализма среди немецкого рабочего класса, повести его по пути, угодному правящим классам, заставить его во имя социализма подчиняться чужому господству, умирать ради чужой победы и нести величайшие жертвы для достижения целей господствующих классов. (Очень «мило»! Но ведь сработало. Вот что страшно!)
Поскольку рабочий класс Германии представлял собой хорошо организованную, мощную силу, бывшую главным препятствием для осуществления воли власть имущих, подобная теория была для реакционной буржуазии истинной находкой. В несколько модифицированном виде она стала идеологическим стержнем, обеспечившим относительную стабильность национал- социалистского режима, в значительной степени нейтрализовав с помощью оппортунистов идеи научного социализма.
О крайней противоречивости тезисов нацистской идеологии мы выше говорили. Она действительно создает ощущение беспрецедентного эклектизма. Аристократизм и «народность», национализм и идея наднациональной общности фашистов, антикапитализм и теория созидательного капитала, проповедь автаркии и идеи единого европейского рынка, расистское оправдание кастовости и проповедь народной общности, возведенное в теорию презрение к массе и провозглашение человека труда солью фашистского общественного строя. И все это в одной «кастрюле».
Однако есть во всех этих идеях и нечто общее. Они явно тщательно отобраны, причем под определенным углом зрения. Главным принципом этого отбора был антимарксизм. (И пой сей день это главный принцип, на основании которого формируется любая фашистская доктрина, хоть православный социализм, хоть исламский фундаментализм.)
Нацистские руководители постоянно подчеркивали особую важность этой стороны своей идеологии. Выступая в мае 1933 г. на конгрессе Немецкого трудового фронта в Берлине, Гитлер говорил: «14—15 лет тому назад я заявил немецкой нации, что вижу свою историческую задачу в том, чтобы уничтожить марксизм. С тех пор я постоянно повторяю сказанное. Это не пустые слова, а священная клятва, которую я буду выполнять до тех пор, пока не испущу дух».
Определяя задачи нацистской идеологии, главный идеолог нацистов Розенберг подчеркивал: «Выбор пути всеми государствами и народами зависит в первую очередь от их отношения к марксистской идеологии… Мы, национал-социалисты, можем с гордостью сослаться на то, что с самого начала наша борьба (против марксистского мировоззрения) велась с неуклонной целеустремленностью и неослабевающим ожесточением».
Антимарксизм нацистской идеологии позволял создавать видимость ее цельности. Но главное, разумеется, заключалось не в этом. Главное состояло в том, что только под лозунгами антимарксизма и можно было в тех условиях хотя бы временно объединить в интересах правящих классов различные социальные группы тогдашней Германии с их противоречивыми экономическими и политическими интересами.
Прежде всего, антимарксистские лозунги полностью устраивали германскую крупную буржуазию, позиции которой постоянно подвергались атакам со стороны организованного рабочего движения, выступавшего под знаменем марксизма.
Антимарксизм открывал путь для сотрудничества, а затем и слияния НСДАП с дворянством, высшим кайзеровским чиновничеством и другими социальными группами, тесно связанными в прошлом с феодальной государственной машиной. Для всех них Веймарская республика была не только прямым следствием «ноябрьского преступления» (так в крайне правых кругах называли ноябрьскую революцию 1918 г.), но прежде всего порождением марксизма, результатом «марксистского эксперимента».
Для мелкобуржуазных масс, недовольных своим положением в обществе, озлобленных экономическими неурядицами и явной неспособностью веймарского режима справиться с ними, антимарксизм национал-социалистов был формой выражения оппозиции к государству, которое благодаря активному участию социал-демократов (оппортунистов II Интернационала) в создании и деятельности республики расценивалось многими как «марксистское». Враждебность нацистов к «марксистскому государству» воспринималась этими массами как свидетельство совпадения их интересов с теорией и практикой национал-социалистов.
Культ силы, проповедуемый национал-социалистами, включал в себя определенный набор примитивных идей: восхваление зверских инстинктов, утверждение, что борьба (понимаемая как применение грубого насилия) является важнейшим фактором развития и совершенствования человечества, а гуманизм, отрицающий насилие, — выражением либо полного непонимания человеческой натуры, либо теоретическим оправданием трусости.
Распространение подобных взглядов сыграло важнейшую роль в подготовке населения, особенно молодежи, к восприятию идеи агрессивной войны и широкому развитию неприкрытого садизма, нашедшего свое выражение в зверствах по отношению к военнопленным, на оккупированных территориях, в концентрационных лагерях и лагерях смерти.
Закономерно возникает вопрос — почему пропаганда культа силы, культа зверя с самого начала, еще до того, как была осуществлена массовая пропагандистская обработка, не оттолкнула, а привлекла широкие слои населения Германии?
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо иметь в виду общую психологическую атмосферу, царившую тогда в Германии. Попранное чувство национального достоинства, связанное с проигранной войной, было обострено бесцеремонным обращением победителей с поверженной Германией. Непрерывные дополнительные требования со стороны стран-победительниц создавали постоянное ощущение беспомощности страны перед лицом ее вооруженных до зубов противников. В этих условиях проповедь идеи вечного мира и господства разума в отношениях между народами, с которой выступали многие представители Веймарской республики, в том числе и теоретики социал-демократии (оппортунисты), вызывала внутреннее сопротивление и раздражение. Малая эффективность проводимой ими политики способствовала распространению отрицательного отношения к мирным путям решения национальной проблемы. А компрометация мирных лозунгов создавала условия для благожелательного отношения к методам крайнего насилия.
Ничего не напоминает?Проигравших в «Холодной войне» с США и оттого ущемленных в материальном плане из-за давления МВФ и других Западных структур?
Аналогичная роль отводилась в идеологии фашизма и расовой теории.
Национал-социалистские идеологи превратили ее в основу основ своего мировоззрения. Однако фашистская расовая теория не была простым повторением взглядов «основоположников» расизма. Свойственная идеологии фашизма склонность к упрощению, примитивизации, превращению идей в предельно доступные лозунги проявилась и здесь. Для национал-социалистов расовая теория свелась к чистой биологии, а учение о расах приобрело все внешние признаки племенной селекции на людях, в первую очередь, на своем собственном народе.
Раса идеологам нацизма представлялась как сумме внешних признаков, определяемых кровным родством. Решающее значение среди этих признаков придавалось форме черепа (различие между брахицефалами — круглоголовыми как представителями низшей расы и долихоцефалами — представителями высшей), цвету волос, глаз, форме носа, осанке и так далее. Представители высшей расы, к которой были в первую очередь отнесены германцы, наделялись всеми добродетелями, в то время как низшие расы, которыми были объявлены все цветные народы, евреи, славяне, изображались носителями всевозможных пороков. На этих «принципах» основывались все многочисленные псевдонаучные исследования фашистских специалистов «по расовой гигиене», а также ряд практических действий нацистского правительства в области расовой политики, подчас доходившие до откровенного маразма.
Из расовой теории вытекал и тезис о «недочеловеке», одним из ярых сторонников которого был руководитель СС Генрих Гиммлер. «Недочеловек, — утверждал он, — это биологически на первый взгляд полностью идентичное человеку создание природы с руками, ногами, своего рода мозгом, глазами и ртом. Но это совсем иное, ужасное создание. Это лишь подобие человека, с человекоподобными чертами лица, находящееся в духовном отношении гораздо ниже, чем зверь. В душе этих людей царит жестокий хаос диких необузданных страстей, неограниченное стремление к разрушению, примитивная зависть, самая неприкрытая подлость. Одним словом, недочеловек. Итак, не все то, что имеет человеческий облик, равно. Горе тому, кто забывает об этом».
Отсюда делались и весьма конкретные выводы. «Живут ли другие народы в изобилии или дохнут от голода, — говорил Гиммлер, — интересует меня лишь в той степени, в какой мы нуждаемся в рабах для поддержания нашей культуры… Мы, немцы, единственные в мире, кто хорошо относится к животным. Мы будем прилично относиться и к этим людям-зверям. Однако было бы преступлением перед собственной кровью, заботиться о них и внушать им какие бы то ни было идеалы, и тем самым еще больше затруднять нашим детям и внукам обращение с ним».
В такой трактовке расовая теория превращалась в универсальную отмычку, позволявшую объяснить в интересах фашистов любое явление, подтвердить любую политическую линию, найти оправдание любой неудаче, любому провалу. Направленная внутрь, она служила объяснением реальных противоречий, существующих в обществе (борьба различных расовых элементов). При ее помощи оправдывались любые репрессии (борьба против расово чуждых элементов, подрывающих жизненную силу и будущее нации). Примененная в области внешней политики она создавала выгодные позиции для воинственной и экспансионистской пропаганды (право высшей нации повелевать низшими, происки низших наций, обусловленные завистью к высшей, и так далее).
В этом важнейшая причина того, почему расовая теория с самого начала заняла такое видное место в идеологии германского фашизма — она просто была очень удобна реакционной буржуазии и позволяла ей достичь своих целей!
Расизм — не просто лжетеория, порожденная фантазией квази-теоретиков-реакционеров. Это еще и наиболее крайнее выражение национализма и шовинизма, носителями которого, как известно, в массовом масштабе являются наряду с остатками феодальных классов и консервативным чиновничеством широкие круги мелкой буржуазии. Крайний национализм переходящий в расизм — своеобразная форма преодоления «комплекса неполноценности», свойственного мелкому буржуа и вообще обывателю, особенно остро воспринимающему неустойчивость своего социального положения, свою неспособность одолеть барьеры, отделяющие его от того общества, того образа жизни, к которому он стремится. Для этих категорий населения расизм — это метод самоутверждения, позволяющий даже самому опустившемуся обывателю — люмпену — чувствовать себя существом высшего порядка по сравнению с другими — быть может, более умными, образованными и даже преуспевающими людьми, но зато не имеющими «привилегии» родиться от лиц объявленной более ценной национальности или расы.
Расовый фактор трактовался фашистскими идеологами как решающая движущая сила развития нации и человеческого общества. Согласно утверждениям Розенберга, борьба различных рас всегда составляла основное содержание мировой истории. Гитлер использовал расовую теорию для объяснения всех происходящих в мире идеологических процессов. Все мировоззренческие проблемы, по его мнению, носили сугубо расовый характер. Он утверждал, что единственной предпосылкой выработки правильного мировоззрения является степень чистоты расы. Мысль опыт, знания, исследования — все это имеет второстепенное значение по сравнению с инстинктом, если это инстинкт чистого в расовом отношении народа. Заслуга национал-социализма по Гитлеру, прежде всего, в том, что он помог одержать победу мировоззрению, отражавшему инстинктивные потребности германской крови.
Стоит отметить также следующее, как расизм, так и культ насилия, чтобы быть эффективными с точки зрения сил, их использующих, должны иметь конкретную сферу приложения, объект, на котором они сфокусированы. В качестве такого объекта фашистами с самого начала были избраны, с одной стороны, евреи и цыгане, с другой — славянские народы. Выбор этот был не случайным. В Германии имелось значительное еврейское меньшинство. В результате ноябрьской буржуазно-демократической революции 1918 г. евреи получили гражданское равноправие, а значит их экономическая активность в сфере мелкого предпринимательства и торговли значительно усилилась. Евреи заняли заметные позиции в области культуры, в публицистике, в политической жизни страны.
Консервативная часть населения Германии были очень этим недовольны. Бытовой антисемитизм, укоренившийся в сознании части населения страны еще со времен средневековья, вновь оживился. Социальная неудовлетворенность, характерная в те годы для самых различных слоев населения, находила свое отражение сначала в куче мифов типа «заговор евреев», который нередко отождествлялся с «заговором масонов», а потом и в нарастающей враждебности к согражданам еврейской национальности. (Аналогии с сегодняшней ситуацией в России тоже имеются, не так ли? Причем антисемитизмом у нас «пострадывает» немалая часть «коммунистов», что тем более позорно. Но этих оппортунистов это ничуть не смущает — что такое на самом деле быть коммунистом, они давно забыли, или скорее — и не знали никогда. )
Досталось в гитлеровской Германии и цыганам. Но их было сравнительно немного. Н них «разозлились» из-за их особого образа жизни, упорного сопротивления ассимиляции, и потому цыган быстро отнесли к категории «расово вредных элементов».
Несколько по-иному обстояло дело со славянами. Антиславянская направленность в фашистском расизме была изначально ориентирована на «внешние» объекты. Славяне — восточные и юго-восточные соседи Германии — населяли те земли, которые, по замыслу фашистов и империалистического капитала, должны были стать ее первоначальной добычей. Провозглашение славян низшей расой, призванной унавозить почву для германцев, было в этих условиях, с одной стороны, формой психологической подготовки к нападению на восточных соседей, «недостойных» той земли, которую они населяют, а с другой, — создания атмосферы, делающей возможными не только завоевания на Востоке, но и «очищение» от местного населения захваченных территорий. При этом употребление широкого понятия «славяне» расширяло масштабы предполагаемых завоеваний до предела.
НСДАП стремилась выдать себя за партию прогресса, партию революции, партию социальных изменений и тем самым подчинить себе трудящиеся массы. Потому она старательно прикрывала реакционные идеи старого прусского национализма, противопоставляя ему «национализм социальный», якобы опирающийся не на узкую касту, а на широкие массы, национализм, проникнутый «сознанием своей ответственности перед обществом». Таким способом они перебрасывали мостик ко второй части своей мировоззренческой пирамиды, которую кощунственно называли «социализмом».
Нет смысла доказывать, что гитлеровский «социализм» не имел ничего общего с научным социализмом, социализмом Маркса, Ленина, Сталина, СССР. Социализм был для национал-социалистов лишь популярной этикеткой, призванной скрыть государственно-монополистические отношения в их специфически германской бюрократической форме.
Соответственно основное ядро, основной стержень нацистского «социализма» составляла не антикапиталистическая демагогия, а этатизм — высшая форма апологетики всеобъемлющей, тоталитарной роли централизованной власти. Сам социализм фашистские идеологи определяли как форму общественной организации, при которой государству принадлежат важнейшие функции во всех областях жизни — начиная с политики, кончая культурой и личной жизнью граждан. (Точно так же, если вспомним, подается сейчас российской пропагандой и советский социализм! Одно сплошное централизованное государство без какого-либо самоуправления. Вот оно, уравнивание фашизма и коммунизма! И осуществляется это ни кем-нибудь, а самой российской властью.)
«Государство, — подчеркивал официальный историограф «третьей империи» Г. Рюле, — представляет собой организационную форму народной жизни. Оно — предпосылка народной жизни и уходит своими корнями в народ. В национал-социалистском государстве преодолено противоречие между государством и народом. Государство — это организованный народ. Поэтому-то в национал-социалистском государстве нет места для либеральной многопартийной системы». (В каком-то смысле подобный уклон имела и позднесоветская пропаганда (хрущевско-брежневская), итогом которой стала полная неспособность советских граждан бороться за свою страну в Перестройку. Но это тема для отдельного большого разговора.)
Антикапитализм.
Значение антикапиталистической демагогии в нацистском социализме было разным на различных этапах. Особенно сильно проявлялся антикапитализм на первом этапе. Это было время, когда национал-социалисты делали главную ставку на завоевание организованного рабочего класса, шедшего за левыми партиями. Именно тогда и приобрели среди нацистов особую популярность взгляды Г. Федера, его гневные писания против власти денег, ростовщичества, против всесилия монополий, против униженного положения истинных создателей реальных ценностей рабочих, трудящихся.
Уже на самых первых порах «антикапитализм» национал-социалистов сопровождался такими оговорками, которые практически сводили его к пустому сотрясению воздуха. С самого начала в программе нацистской партии в качестве одного из важнейших пунктов фигурировало признание принципа частной собственности и обязательство обеспечить ей государственную защиту. На «реабилитацию» капитализма как системы в теории Федера была направлена концепция, различавшая так называемый созидательный и паразитический капитал. Согласно ей, борьба должна была вестись не против всего капитала как такового, но лишь против паразитического капитала (преимущественно банков). С этим была связана и другая идея Федера — относительно ликвидации «процентного рабства» как средства освобождения от «паразитического капитала». (Эти концепции до сих пор активно использует чуть ли не всякий фашизм, рвущийся к власти. Что интересно, наглядно видно, как теории современных левых, делающие аналогичные уступки буржуазной идеологии, полностью укладываются в фашистскую идеологию, что лишний раз доказывает, что действительно левыми могут быть только коммунисты =марксисты=большевики. Все остальные — правые, и в конечном итоге, пособники или даже идеологи фашизма. Вот так ловко империализм научился ставить себе на службу любое откровение от научного социализма.)
После прихода фашистов к власти и подчинения своим интересам государственной машины, общественных организаций и управления экономикой антикапиталистическая струя в фашистской идеологии еще больше ослабла. Нацистское руководство заявило, что антикапиталистическая часть национал-социалистской программы уже фактически реализована в результате ликвидации еврейского паразитического капитала, унификации предпринимательских организаций и передачи национал-социалистскому государству основных функций управления экономикой. Остальные обещанные мероприятия (например, ликвидация «процентного рабства») были объявлены программой дальней перспективы. Антикапиталистические лозунги вытаскивались на поверхность только в отдельных случаях — прежде всего, когда возникала необходимость припугнуть некоторых чересчур строптивых капиталистов, т.е. при переделе собственности.
При всем этом антикапиталистические лозунги составляли важную часть идеологической деятельности национал-социалистов, особенно, их так называемого левого крыла, которое больше всего и импонировало рабочим массам. Однако добиться успеха НСДАП в среде организованных (сознательных и объединенных в свои рабочие организации) рабочих не удалось. Нацистская антикапиталистическая демагогия не находила среди них большого отклика. В то же время чрезмерный упор на антикапитализм отталкивал от НСДАП мелкую городскую и сельскую буржуазию и вызывал настороженность в наиболее влиятельных кругах монополистического капитала. Поэтому уже к концу 20-х — началу 30-х годов нацисты произвели определенную идеологическую перестройку. Антикапиталистические лозунги формально были сохранены, но отодвинуты на второй план с тем, чтобы не пугать ни богатых покровителей НСДАП, ни ее мелкобуржуазных последователей. В целом, как в политике, так и в идеологии курс был взят на завоевание в первую очередь мелкобуржуазной массы. Практически это нашло свое выражение в том, что антикапиталистическая агитация была сведена почти исключительно к нападкам на банки и универсальные магазины, деятельность которых вызывала ненависть разорявшихся мелких буржуа. При этом был резко усилен антисемитский элемент, с самого начала доминировавший в антикапиталистической пропаганде национал-социалистов. В таком виде «антикапитализм» НСДАП оказался вполне приемлемым и для крупной буржуазии.
Вот вкратце об идеологии фашизма.
Фашистская идеология — это буржуазная идеология, вынужденная выступать неоткрыто, а под чужим флагом. Само по себе явление это не новое. Еще Плеханов, ссылаясь на Маркса, постоянно подчеркивал, что, «чем больше развивается противоречие между растущими производительными силами и существующим общественным строем, тем более пропитывается лицемерием идеология господствующего класса…».
Фашистская идеология возвела подобное лицемерие в систему и довела его до высшей степени изощренности. Истинное классовое содержание фашистской идеологии внешне или вообще не проявлялось, или проявлялось очень неясно. Это, естественно, создавало особенно благоприятные условия для ее распространения. Речь при этом шла не о простом мелочном обмане, который было легко разоблачить при первом же сопоставлении обещаний и действительности. Специфика нацистского лицемерия состояла в том, что игра велась по крупному счету: фальсифицировались направление движения, цели и идеалы; непосредственная же социальная демагогия в той или иной степени подкреплялась соответствующей социальной практикой — мелкими подачками, государственной благотворительностью, не существенной, но широкорекламируемой, и т.п.
Типично фашистская идеология отражает далеко идущую готовность господствующих классов принять даже претящие им, частично идущие против их интересов, элементы идеологии других социальных сил во имя упрочения своей власти. На этой базе и возникает беспринципный конгломерат идей и взглядов, полностью лишенных нравственной основы, подобранных исключительно прагматически, по принципу наибольшей результативности. А в области идеологии прагматизм, освобожденный от морали, неизбежно аккумулирует все самое низменное, все идейные отходы тысячелетнего развития человечества.
«Подобно изысканному джентельмeнy, нанимающему убийцу, чтобы убрать с дороги неугодного человека, правящие классы, чтобы достичь цели, разбавляют свою «аристократическую» систему ценностей идеологической мутью, порожденной дикостью и невежеством не пробужденной к интеллектуальной жизни толпы. Иногда, морщась от гадливости, они принимают это месиво, ибо при определенных условиях без этого они не могли бы сохранить своих позиций.»[1] — пишет А.Галкин, ведущий советский исследователь германского фашизма.
Естественно, что на этот путь правящие классы в своем большинстве становятся лишь при крайних с точки зрения их интересов ситуациях.
К сожалению, в наше время — в период умирания капитализма и острейшего его кризиса, такие ситуации возникают и будут возникать достаточно часто, и потому знать, что такое фашизм и уметь бороться с ним и его идеологией, особенно в самом начале их зарождения, жизненно необходимо как для нас самих, так и во имя будущих поколений.» (с)