Я давно люблю Хармса. Я вырос на его детских стишках и рассказах, а когда я открыл его взрослое абсурдистское творчество - оно меня весьма забавляло. Однако пару дней назад я прочёл самый длинный его рассказ (в сравнении с остальными часто называемый повестью) - "Старуха". И он заставил меня посмотреть на его творчество серьёзнее. Если рассказики пролетают быстро как анекдоты, так что лишь задаёшься вопросом "Что это было" (хотя порой встречаются и довольно мистичные, заставляющие задуматься о высоком - вроде "Макаров и Петерсен №3" о загадочной книге МАЛГИЛ), то в повести множество символов, кажущихся смешными и абсурдными, обретают плотность, вроде бы становятся осмысленными. Может, "Старуха" послужит ключом к остальным рассказикам Хармса.
Я попробую разобрать смысл "Старухи". Из её анализа другими людьми я пока видел лишь одно пятиминутное видео, явно от знатока Хармса. В нём в сущности высказывалась одна мысль - о своеобразном изображении Троицы. В конце герой молится Отцу, Сыну и Святому Духу. И по-своему Троица - это автор, сам Хармс, герой рассказа и чудотворец - герой ненаписанного "рассказа в рассказе". И вымышленный, и вымышленный в квадрате герои автобиографичны: первый ненавидит детей и стариков, повторяет Хармса в некоторых других мелких деталях, о втором единственная написанная строка - "Чудотворец был высокого роста" - явный намёк. Таким образом, Хармс, его герой и герой его героя представляют триединство. И если чудотворец никаких чудес не совершает, то герой "Старухи" и сам Хармс как бы совершают чудо - тем, что в конце появляются строки "На этом я временно заканчиваю свою рукопись, считая, что она и так уже достаточно затянулась.", как бы материализуя рассказ перед читателем в виде рукописи и объединяя автора и героя в одну сущность. Любопытно перекликается с судьбой творчества Хармса, которое долго оставалось как бы несуществующим - в столе и самиздате, пока во время Перестройки наконец не обрело популярность.
Не знаю, мог бы я додуматься до этого сам, даже при том, что недавно мне и самому приходила в голову схожесть триады "автор-автобиографичный персонаж-чудеса в произведении" с Троицей. До того, что "материализация рукописи" - чудо - я бы точно не додумался. Но в любом случае, далее я постараюсь разобрать рассказ исключительно сам, не читая других анализов и не уточняя ничего о биографии Хармса. Может, многим это покажется профанным подходом, однако мне кажется, произведение должно жить и само по себе, хоть оно и всегда остаётся в контексте жизни автора и другого его творчества. К тому же, такой "слепой анализ" позволит сделать независимые выводы, которые потом могут быть уточнены дополнительными знаниями.
Кто такая старуха?
Я почти уверен, что старуха - это Смерть. В самом начале герой встречает её с часами без стрелок и спрашивает, который час. Несмотря на отсутствие стрелок, она смотрит на циферблат и уверенно говорит "без четверти три". Часы символизируют время и его неумолимый ток. Отсутствие стрелок говорит о том, что мы не знаем, когда придёт наша смерть, но в то же время старуха точно называет время - что говорит нам, что рано или поздно смерть всё-таки явится.
Позднее герою "становится приятно" при воспоминании, что на часах старухи не было стрелок - как приятна иллюзия, что жизнь продолжается, а смерти не предвидится, и будто бы её и нет. Сразу он с отвращением вспоминает, как видел в комиссионном магазине часы со стрелками в виде ножа и вилки. Вроде просто смешная бытовая "пошлая" деталь, но в таком контексте навевает мысль о том, что мы живём в биологическом цикле, в котором необходимо отводить время еде, а кто-то только жратвой и живёт - должно быть у него на кухне и стоят такие часы.
Впоследствии мотив еды ещё встречается - в магазине и в сцене с Сакирдоном Михайловичем, где однако еда сочетается с философскими разговорами (может говорить о двойственности нашей жизни - что как ни крути, а духовное неотделимо от телесного).
И дальнейшие злоключения со старухой также говорят о неумолимости смерти. Она заявляется в дом героя без проса, заставляет его бросаться на пол - что он и делает, хоть и считает это абсурдным (как нам приходится делать абсурдные вещи просто из страха смерти), умирает в его доме против всего желания и удобства героя, он не может понять что делать с ней, она мешает ему привести домой милую даму (кстати о жизненном цикле), управдома на месте не оказывается, чтобы разобраться с мёртвой старухой, и в конце концов герой таскает её с собой в чемодане. То есть, смерть всё время с нами, наша жизнь - это избегание смерти. Ещё вспомним, как ближе к началу герою кажется, будто старуха ему лишь приснилась - однако нет, вот она, на полу. Как порой и нам смерть может показаться далёким сном.
В конце герой уходит в лес, смутно надеясь, что по украденному чемодану со старухой его всё-таки не вычислят и не поймают, и читает молитву. Может намекать на христианское представление о спасении от смерти, в котором однако мы всё равно не можем быть уверены.
Кто такой чудотворец?
Что ещё происходит в начале рассказа - герой хочет написать рассказ о чудотворце, который может сотворить любое чудо, но не делает этого и в конце концов погибает. Герой полон сил, уверен, что будет писать сутки напролёт и получит шедевр. Но пишет лишь слова "Чудотворец был высокого роста". Это состояние наверное знакомо любым писателям кроме графоманов - творческий кризис, "неписец", прокрастинация.
И всё ещё хуже. Затем героя отвлекает поход в магазин (пресловутый мотив еды), милая дама (ну тут можно поспорить, что лучше) и наконец - ужасные проблемы со старухой. И ещё вспомним сон героя, где всплывают те стрелки от часов - вилка и ножик - которые становятся его руками. И во сне герой как бы оправдывается перед своим приятелем Сакирдоном Михайловичем (прототипом которого считается другой писатель - Николай Олейников) словами: "Видите какие у меня руки?" А ещё вспомним, как они с Сакирдоном Михайловичем решали - варить сардельки или съесть сырыми, поначалу подумали варить, а пока что есть мясо (распределение времени на еду), но потом под обстоятельствами стали есть сырыми. И в конце рассказа это аукнулось - в поезде (кстати, раз уж это было в конце перед освобождением от старухи, не был ли поезд символом перехода в потустороннее царство?), извините, из песни слов не выкинешь, у героя страшно заболел живот, и ему захотелось в туалет, чему мешали правила санитарных зон, и когда всё же удалось, он сравнил это с наслаждением любви.
То есть, писатель неизбежно вовлекается в круговорот жизненных проблем и просто в жизненный цикл с едой, противоположным полом, болезнями и туалетом, что препятствует творчеству, и в конце концов писателя, как и любого человека, настигает смерть, и ему не удаётся реализовать себя полностью. Тут снова возникает триединство: чудотворец, хоть и может совершить любое чудо, не творит его и повинуется жизненным обстоятельствам и умирает, и герою основного рассказа не удаётся творить из-за прокрастинации и жизненных обстоятельств, и его настигает старуха, очевидно подобное было и в жизни Хармса. Кстати, то что сардельки возникли в середине, а аукнулись в конце (может, подобное было и в других местах рассказа) может намекать на то, что мелочи влияют на дальнейшую судьбу, и неизвестно когда последствия нас настигнут - может на коварной санитарной зоне... А судьба и смерть - две стороны одной медали.
Раз уж творчество здесь подаётся как нечто аналогичное творению Бога, вспомним ещё некоторые моменты, когда герой волей-неволей выдумывал что-либо. Их было минимум два, может какие-то я запамятовал. В начале герой слышит с улицы крики ненавистных ему детей и лежит и выдумывает им "казни", лучше всего столбняк, при чём красочно рисует себе длинный процесс мучений мальчишек, как бы творя альтернативную реальность. Казнь в этом смысле - библейское слово. Также вспоминаются соляные столбы. И превратить кого-то в столб силой мысли - это конечно же чудо.
Второй случай такого творения альтернативного мира - когда в ужасе перед старухой мысли героя начинают путаться и как бы сами ему рассказывать о том, что "покойники на самом деле беспокойники" и приводить нелепые примеры из жизни. С одной стороны эта неподконтрольность говорит о стихийном характере творчества, что оно живёт как бы отдельно от нас - и один раз ты не сможешь сам написать великий рассказ о чудотворце, а в другой из тебя фонтаном польётся бред о мертвецах. С другой - это может быть ещё один намёк на одновременную раздельность и единство Троицы.
Но вспомним также содержание мыслей героя. Там один мертвец выходит из мертвецкой, забредает в родильное отделение, пугает роженицу до выкидыша и сгрызает её младенца. Это конечно очень мизантропический момент, как впрочем и весь рассказ, отражает характер Хармса. Но также можно обратить внимание, что в нём весь жизненный цикл - от рождения до смерти - как бы замыкается в петлю, нарушая все правила - что мертвецы не должны вставать, и что младенцы должны рождаться вовремя и жить. Тут герой тоже как бы уподобляется чудотворцу, замыкая цикл жизни и нарушая его правила.
Вспомним и злую фантазию о столбняке. Там детей вынуждены кормить искусственно, потому что их рты не размыкаются. То есть, стобняком герой по-своему выводит их из цикла жизни. Да и сама по себе ненависть к детям и старикам или мертвецам, свойственная Хармсу и проходящая лейтмотивом через весь рассказ - не ненависть ли это к крайним точкам жизненного цикла? Гностическая ненависть к жизненному циклу, противоположному "духовной" жизни с творчеством и философией. Я слышал, для Хармса характерны отсылки на эзотерику (да и когда я прочитал "Асклепия" Гермеса Трисмегиста, мне сильно казалось, что "Макаров и Петерсен №3" - это ироническая пародия на него). Поэтому гностический смысл "Старухи" вполне вероятен.
Наконец, о чём герой спрашивал Сакирдона Михайловича? Верите ли вы в Бога - на что собеседник ответил, что это очень невежливый вопрос - и тогда герой поправился, что он имел в виду, верит ли Сакирдон Михайлович в бессмертие, верят ли в него вообще разные люди. Ну и нужен ли был бы такой диалог, если бы бессмертие не было одной из центральных тем рассказа? И всё противостояние старухи - то есть противостояние Смерти - не попытка ли достичь бессмертия? То есть чуда, которое мог бы совершить чудотворец, но как мы помним по ненаписанному "рассказу в рассказе" - не совершил и погиб.
Таким образом в конце, когда герой теряет старуху, выходит из поезда в лес и молится, он возможно вырывается из жизненного цикла, обретает бессмертие. Мы упоминали нарушения цикла в двух его "миротворениях" - в фантазии о мальчишках он выводит из круга столбняком, но это лишь смерть при жизни, а не бессмертие, в бреде о мертвецах он сталкивает рождение и смерть, что тоже не есть бессмертие. А вот здесь он уже совершает чудо для себя и именно что выходит из круга. И, если верить тому другому анализу, о котором я говорил в начале, это чудо выходит на более высокий уровень - в материальный мир - рукопись, якобы написанная героем, оказывается перед нами, ощутимая. Но ведь как герой "Старухи" создал чудотворца, а Хармс создал героя "Старухи", так и Бог создал Хармса, и вот подействует ли чудо, чтобы выйти на ещё более высокий уровень реальности - это уже другой вопрос... Но во всяком случае Хармс оказался бессмертен хотя бы на уровне нашего материального мира через своё творчество.
Итак...
"Старуха" - рассказ буквально обо всём. Это жизненный цикл от рождения до смерти, судьба в этой жизни, все обстоятельства, проблемы, время, и всё это стекается в одну точку - смерть, которая и изображена в виде старухи, давшей название рассказу. Но также, помимо этого беспощадного круга, есть ещё и творчество. Оно не отдельно от него, оно запинается обо все неровности в этом кругу и рождается им, но всё же оно уподобляет человека Богу.
