Леваки и наши прозападные либералы обычно оправдывают февральскую революцию. При этом как один из аргументов используют мифическое поражение России в мировой войне. Сегодня такие утверждения выглядят более чем странно.
Реальная информация вполне доступна. Германия была истощена, зимой 1916-1917 гг. начался голод, повысилась на сотни тысяч смертность в тылу. И на фронте дела обстояли не лучшим образом. Ген. Гофман, начальник штаба германского Восточного фронта: "После поражения на Марне можно было еще раз попытаться двинуть уже начавшие застывать в позиционной войне армии вперед. Это можно было бы осуществить, если бы было принято твердое решение перевести не менее десяти - двенадцати корпусов с левого фланга на правый и тут начать решительное большое наступление. Этот план, предложенный в свое время генералом Гренером, не был приведен в исполнение по вине верховного командования второго состава. После этого выиграть на западе войну стало невозможным: нужно было искать развязки на востоке, где события в то время развивались таким образом, что обусловливали возможность успешной развязки. Поздней осенью 1914 года и летом 1915 года представлялись две возможности окончательно разбить русские войска. Обе эти возможности генерал Фалькенгайн упустил. Кроме того, на его же ответственности лежит наступление на Верден, неудовлетворительное ведение сербской кампании, нерешимость занять Салоники и отказ от общего наступления на Италию. После того как не были использованы возможности нанести такое решительное поражение России, чтобы довести дело до заключения мира, нужно было сознаться, что "по человеческому разумению" выиграть войну Германия уже не может. С этого момента все внимание имперского правительство должно было быть направлено на заключение мира на началах status quo ante, а верховного командования на то, чтобы не терпеть крупных поражений и удержать занятые войсками территории. Я полагаю, что мы могли бы заключить мир на указанных условиях в 1917 году, если бы мы твердо и определенно отказались от Бельгии. Как раз в это время, против всякого ожидания, произошло событие, которое еще раз дало шансы германской империи победоносно выйти из войны: это была русская революция, которая вывела из строя численно сильнейшего врага и дала нам на западном театре войны численный перевес, несмотря на то, что против нас было очень много противников".
Ген. Людендорф: "Я отнюдь не являюсь сторонником бесполезных рассуждений, но я всё же должен дать себе отчёт в том, как сложилась бы обстановка, если бы русские в апреле или мае перешли в наступление и одержали хотя бы незначительные успехи. Мы оказались бы тогда, как и осенью 1916 г., втянутыми в чрезвычайно тяжёлую борьбу. Наличие боевых припасов у нас также значительно снизилось бы. Когда теперь я мысленно переношу русские июльские успехи на апрель или май, то с трудом представляю, как бы верховное командование вышло из создавшегося положения. В апреле и мае 1917 г., несмотря на одержанную победу на Эне и в Шампани, только русская революция спасла нас от гибели".
Фельдмаршал Гинденбург: "В отношении численного превосходства, казалось, опасность была больше на восточном фронте. Мы предполагали, что русским зимою 1916-1917 гг., так же как и в прошлые годы удастся восстановить свои потери и сделать свою армию способной к наступлению. До нас не доходило известий об особом разложении русской армии". Единственным средством поправить положение он видел подводную войну.
То есть самые авторитетные германские генералы считали положение Германии крайне сложным, пусть и не все полагали, что шансов вообще нет. Нет и речи о том, что поражение потерпела Россия.