Лет в шесть я внезапно начала врать – иногда правдоподобно, иногда наивно. Эта «болезнь» не прошла за пару недель, как какая-нибудь ветрянка. Нет! Она быстро обрела персистирующее течение: я страдала тяжёлым «вралиитом» до двенадцати лет. Хотя… я-то как раз не особенно страдала. В отличие от тех, кому приходилось выслушивать мои бесконечные выдумки.
Из любви к искусству
Всё началось с того, что я выдумала, будто мой дед научил меня плавать. Причем не просто так, а с ластами! Мама поверила — дедушкин дачный участок располагался недалеко от озера, так что летом мы с ним почти каждый день ходили на пляж. Эта фантазия вполне могла бы однажды воплотиться в жизнь, если бы не одно «но»: я, внучка ветерана-морпеха, и по сей день панически боюсь открытой воды – настолько, что при первом же соприкосновении с прохладными волнами мышцы моих ног скручивает сильнейшими судорогами.
Я врала не только маме, но и соседям, подружкам, одноклассникам. Врала каждый день, не имея никакой корысти – что называется, из любви к искусству.
Помню, зачем-то сочинила, что застряла в лифте и едва дозвонилась до диспетчера. Пыталась убедить дедушку, что во дворе видела котов с фосфоресцирующими фиолетовыми глазами. Соседским девчонкам с умным видом рассказывала, что бывала в Африке и пробовала там невероятно вкусный и полезный папоротниковый мёд.
В начале девяностых годов моё внимание привлекла тема «новых русских». Я слышала, как взрослые рассказывали друг другу истории о внезапно разбогатевших знакомых, которые как сыр в масле катаются: «Не жизнь у них, а сказка!». Как же мне хотелось посмотреть на этих богачей!
Но богачи, как назло, не попадались: в нашем доме, где часть квартир занимали переселенцы из снесённой татарской деревушки, а другую часть – работники одного из уральских оборонных заводов, нуворишей не водилось. Следовательно, полагалось как можно скорее их выдумать!
Богачка из соседнего подъезда
На роль богачки я выбрала свою подружку и одноклассницу Ленку. Она жила с родителями и старенькой бабушкой Настей не в банальной «двушке» или «трёшке», а в четырёхкомнатной квартире – и этот факт казался мне достаточным обоснованием статуса «нового русского». Её отец был заместителем начальника цеха, мама – рядовым инженером-технологом, а бабушка – «коммерсантом» (так Анастасию Фёдоровну в шутку прозвали соседи за торговлю жареными семечками на ближайшей троллейбусной остановке).
Лёгким движением мысли я превратила бабу Настю во владелицу продуктового магазина, Ленкиного отца – в бизнесмена, который производит запчасти для автомобилей. Её маме досталась почётная роль богатой домохозяйки – интуитивно я понимала, что если и для неё придумать собственное дело, то количество предпринимателей на одну семью получится зашкаливающим.
И зажила Ленкина семья в моём воображении не хуже, чем семейство Сальватьерра из сериала «Богатые тоже плачут». Она чуть не каждую неделю путешествовала с родителями на Мальдивы, баба Настя летала на личном самолёте за покупками в США, а по выходным у них в квартире (не забываем – в четырёхкомнатной!) собиралась бизнес-элита нашего города на дружеские посиделки за чаем с баранками и семечками.
Конечно, дела у новых русских не всегда шли гладко. Иногда нерадивые рабочие штамповали сплошь бракованные автозапчасти, на Мальдивах бушевали стобалльные шторма, а однажды пилот личного баб Настиного самолёта потерял сознание прямо в воздухе, за штурвалом! В общем, что за жизнь без приключений – просто ужас, а не жизнь!
Меня распирало от этих придумок – нужно было срочно найти свободные уши, чтобы вешать на них лапшу о безбедной жизни «новых русских» из соседнего подъезда.
Я начала было транслировать эту дребедень маме. Её терпения хватило на несколько дней, а потом она не выдержала — сказала: «Дочь, попробуй хотя бы сутки прожить без вранья». Господи, да я бы с удовольствием! Но у меня не получалось остановиться – в моём детском мозгу зрели, в режиме нон-стоп наливаясь сочными деталями, десятки совершенно дурацких, но невероятно занимательных сюжетов.
Тогда я выбрала в слушатели бабушку. Каждые выходные, приезжая к ней в гости, я выдавала очередную порцию россказней. И она …верила! Сейчас-то я понимаю, что она просто подыгрывала, чтобы не обидеть любимую внучку, но тогда я этого не осознавала и увлечённо вещала, не замечая, как бабушка старательно сдерживает смех.
Наверное, я бы ещё долго не затормозила в своём безудержном фантазёрстве – и в конце концов превратилась бы в посмешище среди подросших сверстников. Но всё изменил случай.
Юлька
В шестом классе меня перевели в другую школу – та, где я училась с первого класса, была крайне переполненной. Занятия в моей параллели шли в третью смену, из-за чего я, совершенно выжатая, добиралась до дома не раньше восьми часов вечера.
Новый коллектив отреагировал на моё появление сдержанно: никто меня не обижал, но и не горел желанием принимать в свою компанию.
На переменах я всегда стояла у окна в коридоре – мне было не с кем общаться. Другие девочки о чём-то увлечённо болтали, прыгали в «резиночку», заполняли рукописные анкеты, совершенно не замечая моего присутствия. Это одиночество в толпе давило на меня настолько, что мне даже не больно-то хотелось выдумывать новые истории.
Впрочем, совсем без выдумок всё-таки не обходилось, но они перешли в иную плоскость. Я всех пыталась убедить, что строящееся неподалёку красивое здание банка вот-вот отдадут под школу. «Уж будьте уверены, непременно отдадут! — я многозначительно вскидывала вверх указательный палец. — Об этом уже тысячу раз в газетах писали!»
Довольно скоро я приметила у соседнего окна свою одноклассницу Юльку — она была таким же «человеком-невидимкой», что и я. Никто не звал её в игру, никто не делился с ней купленной в буфете булочкой и даже не просил тетрадку, чтобы списать домашку.
Мало-помалу мы с Юлькой начали болтать на переменах. Сначала наши диалоги сводились к переброске ничего не значащими фразами: «Ух и дождина сегодня!» — «Ага. А я без зонта». Но постепенно мы всё больше открывались друг другу – рассказывали о любимых книжках, о хобби (я, например, неплохо вязала на спицах и крючком, а Юлька красиво лепила из пластилина), обменивались кассетами с музыкой.
Однажды после уроков, когда мы высыпали на покрытый первым снежком школьный двор, Юлька ухватила меня под локоть и утащила в сторонку от гомонящей толпы школяров. «Понимаешь, тут такая история. Ты умеешь хранить чужие секреты?» — несколько смущённо сказала она.
«Конечно, умею!» — заверила я новую подругу и приготовилась слушать.
Зеркало
«Я никому не говорила, потому что это опасно, но вижу, что тебе можно доверять, — прошептала Юлька с заговорщическим видом. — Вообще-то мой папа — мафиози. Слышала, в нашем районе есть крутой бандит Зацепа? Так вот папа – его личный телохранитель и ездит с ним на все разборки».
Я, конечно, ни о каком Зацепе не слышала, но на всякий случай кивнула, чтобы не спугнуть захватывающий Юлькин рассказ. А она пела соловьём – о том, что у папы есть крутой мотоцикл, на котором он гоняет на бандитские сборища. И не просто гоняет, а ещё и Юльку с собой берёт! Под кроватью у её папы хранится целый арсенал оружия – пять автоматов и три пистолета! И каждое воскресенье он везёт Юльку за город и учит её стрелять по мишеням! И она с первого выстрела попадает в яблочко!
Я слушала, слушала, слушала, а потом замерла от ужасного осознания того, что вот прямо сейчас я смотрю не на Юльку, а на себя — отъявленную лгунью. Юлька была моим беспощадным зеркалом. Мне хотелось крикнуть: «Ты всё врёшь!», но я не могла, потому что понимала, что разоблачение больно резанёт по её сердцу. Так больно, что навсегда разобьёт нашу хрупкую дружбу, и мы снова будем проводить перемены, стоя у окна. Каждая – у своего.
Не в силах пошевелиться, я глядела в пылающие бредовым возбуждением Юлькины глаза и слушала, слушала, слушала… Перед моим внутренним взором стояла фигура её отца, которого я однажды увидела на местном рынке. Он продавал на развале подержанные книги. У него был чрезвычайно высокий голос и невнятная дикция, как у многих слабослышащих. Плохонькая одежда, стоптанные сапоги – какой уж там мафиози…
Спустя год я вернулась в тот класс, из которого ушла, – в нашем микрорайоне наконец построили новое здание для моей родной школы. Не такое красивое, как то, в котором разместился банк, но зато просторное и вполне функциональное.
Как сложилась Юлькина судьба, мне неизвестно. Наверное, она однажды переросла свои выдумки. Что касается меня, с враньём с того случая я бесповоротно покончила, но лет в шестнадцать начала писать сказки и маленькие рассказы о том, что было и чего никогда не бывало на самом деле.