Определение "поморы" в документах появляется с начала XVI века, а в речи бытовало и раньше. Поначалу оно относилось к жителям южного побережья Мурманского полуострова и Кондопожской губы. Да и до сих пор продолжаются споры о том, всех ли жителей Беломорского побережья и прилегающих районов считать поморами.
Поморы отличаются от великороссов и обликом, и диалектом, и бытом - отличия не слишком, может быть, разительные, но всё же до сих пор существуют.
В начале II тысячелетия на Белое море пришли русские поселенцы из новгородских и верхневолжских земель и застали широкую землю и широкое море, кормившее здешних саамов и карелов, не слишком, может быть, щедро, но мяса и рыбы хватало всем. Пришельцы, где смешались со старожилами, где поделили берег, а где и потеснили коренных жителей.
Беломорье состояло в новгородском подданстве, а когда московский великий князь Иван III и потом царь Иван IV Новгород разгромили, перешли эти земли под московских воевод.
Селились здесь русские, как правило, кучно: начинали с починка (одной-двух изб на месте поваленного и сожженного леса). А затем вырастали волостки, деревни, посады, усолья, слободы, сёла - самые разные поселения, и у каждого, подобно людям, свой норов и свои правила. Со временем разнообразие уходило, так что к началу XIX века остались только деревни, сёла да посады. Ну и, конечно, города и монастыри. Интересно, что в посёлках и городах всё было деревянным - дома, тротуары, даже дороги. Из камня строили лишь монастыри. Об основании Соловецкого монастыря (XV век) местное предание говорит: "Поморы других старцев (монахов) выгоняли, а толвуйский Зосима Савватия подговорил - да они сходили в Новгород. Дали им войско в охрану, они и поселились. Потом каменный монастырь выстроили".
С XV-XVII веков монастыри начали скупать земли вокруг и заселять их русскими из более южных районов. Скупали, а то и захватывали даже море. М. М. Пришвин, путешествовавший в этих местах в 1907 году, рассказал, как поморы, приняв его за важное начальство - а он был членом Государственной думы по фотографическому отделению, - просили разделить море между ними и монахами, отобравшими самые лучшие тони (удобные для рыбной ловли места).
Поморье дало пристанище ещё одной группе поселенцев. Здесь со второй половины XVII века - начала раскола церкви - укрывались старообрядцы. Собственно, поморы-монахи Соловецкого монастыря тоже отказались признать Никоновскую реформу и долго сопротивлялись царским войскам. Лишь при помощи измены монастырь был взят стрельцами, а монахи замучены пытками и казнены.
С соседями (кроме монахов) старообрядцы уживались: образ жизни тот же, работа таже, одно отличие - вина старообрядцы-поморы не пьют, табака не курят. Разве что, могут бросить щепотку в море вместо других жертв водяному (нечисть любит табак).
А море стало для здешних жителей кормильцем, ведь скудная северная земля и суровый климат не дают простора земледельцам. Родятся только ячмень, рожь, огородные культуры, дикие ягоды и грибы, остальное завозится со стороны или добывается в море.
1 января на берегу увешивали ёлку морожеными рыбинами и возили по селу. Такой обычай существовал, конечно же, недаром.
Главной и наиболее ценной беломорской рыбой была сёмга, но и треска, и сельдь давали хороший доход. В начале XIX века рыболовецкая компания выдавала поморам, ведшим для неё промышленный лов сельди, почётные знаки - изображение селёдки из меди, - которые носили на кафтане.
Из морского зверя здесь охотились на белуху, тюленя ("зайца"), на Новую Землю ходили бить моржей. Необходимость совместной охоты надолго удержала здесь общинные формы, большую семью. Мужчины-родственники иногда составляли целую охотничью артель. Несколько лодочных артелей, отправлявшихся на промысел моржа, назывались "котляна" - от "общий котёл". Поскольку условия охоты определяли и её орудия, и методы, то одних только кораблей на Беломорье было невероятное разнообразие. В 1714-1715 годах Пётр I запретил строить лодьи старых типов, заменив их европейскими образцами: галиотами, гукрами, катами. Петровские администраторы переусердствовали, и в 1719 году царь получил жалобу от поморов о том, что для мореплавания им велят строить речные лодки эверсы. Ошибку Пётр милостиво исправил, разрешив оставить старые карбасы, соймы, кочи, но если кто новые станет делать, то лодки рубить, а хозяев "с наказанием ссылать на каторгу". Впрочем, как и многие указы Петра, этот впоследствии не выполнялся, и поморы сами стали перенимать у соседей, например, у скандинавов, удобные корабли. Так появилась в этих местах норвежская ела ("йола") - лёгкое парусное судно.
Вероятно, самый распространенный вид рыбацкой лодки - карбас, он же "поездник". "Поездовать" на поморском диалекте значит "ловить рыбу". Узкая речная лодка называется "поездница", и про жителей деревни Варзуга на Терском берегу была даже сложена поговорка: "Фараон на колеснице, варзужане в поезднице".
Для прибрежных людей главная дорога - море. Может быть, поэтому во времена парусных судов родилось на Терском берегу название для приезжего - "ветреный человек", то есть пришедший с попутным ветром.
Приезжие же здесь были не в диковинку. Ещё в XVI веке на ежегодную ярмарку, открывавшуюся в Петров день (29 июня по старому стилю) в становище Кегор на западном Мурмане, съезжались и окрестные жители, и купцы из Западной Европы. А позднее на ярмарках в Архангельске и в других городах встречались русские, саамы, карелы, скандинавы, англичане... До петровских завоеваний на Балтике Белое море было "окном в Европу", единственным морским путём России. На карте голландского купца Исаака Массы (начало XVII века) помечена каждая деревушка на северных реках, такие селения Белого моря, как "Варзига" (Варзуга), "Каскарава" (Кашкаранцы), "Кандалакс" (Кандалакша) и другие до наших дней дожившие поморские посёлки.
И поморы плавали в другие страны. В XIX веке даже сложился особый язык из смеси русских и норвежских слов, названный норвежцами "моя-по-твоя". Теперь и этот говор исчез. Ушли и многие "досельные", старинные слова из поморского говора, вытесненные штампованной речью. И всё же можно ещё услышать живое, ёмкое поморское слово.