Людовик сидел на подоконнике в ожидании утреннего выступления братьев Квазимодо, изредка помахивая собравшимся внизу туристам. До одиннадцати оставалось каких-то 5 минут, а звонари ещё не появились. Внезапно до него донёсся свист и вопль : “Э, ты, чтоль, здесь король будешь?” Обалдевший от такого захода Людовик не нашёл ничего лучше, как сказать “Я”, и тут же получил в лицо метко кинутым толстым конвертом.
- Табе пакет - крикнул подросток в арафатке и ввинтился в толпу туристов.
***
Боярин Колотила явил своё усердие, дотянув платную дорогу до самой границы, и теперь мушкетёрские кони теряли подковы, вязнув в разрыхлённом глинозёме. Взимаемая за каждый день пути подать грозила мушкетёрам окончательным разорением уже на подступах к Смоленску, и Атос снова повёл отряд полями, заброшенными крестьянами по причине бесконечной работы по отсыпке и рыхлению дороги. Русский люд успел было наторить порядочно обходных путей, но теперь с полей и окольных троп путников обратно на дорогу кнутами сгоняли стрелецкие разъезды, и мушкетёрам пришлось углубиться в леса и пробираться звериными тропками. Портос, до икоты боящийся кабанов и белок, ехал в середине колонны и обзаводился всё новыми фобиями. Впрочем, остальным мушкетёрам лес тоже не пришёлся по душе, и только Гастон чувствовал себя здесь как дома. По ночам он срывался из лагеря на волчий вой, и ещё долго после них округу терроризировала стая волков с квадратными челюстями, пока не была вытеснена за кордон полномасштабной войсковой операцией.
Очередное утро осветило Гастона, валяющегося на спине поперёк порядком исхудавшего Портоса. Пёстрая птичка прыгала вокруг его морды, склёвывая остатки мяса и жил со здоровущей лосиной кости, которую обожравшийся Гастон не догрыз. Портос привычно своротил со своего пуза пса и начал перебирать перебирать поклажу в надежде на завалявшуюся бутылочку. Деньги, пущенные на сувенирный алкоголь, закончились вместе с алкоголем, и мушкетёры последние дни питались грибами, зайцами и ежами, которых Арамис запекал с зелёными ещё яблоками-дичками, запивая всё это водичкой из ручья. Вчерашний лось оказался небывалой удачей, и мушкетёры решили пару дней провести на одном месте, накоптить впрок мяса и дать роздыху натёртым о скрипучие потёртые сёдла задницам.
Портос нацепил ботфорты, подвязал подошвы верёвочкой (Гастон регулярно метил еу обувь и гвозди заржавели и повыпадали) и принялся оживлять костерок. Накидав побольше дровишек, он отправился на опушку за сыроежками. Проснувшийся Арамис проводил его мутным взглядом. Вставший следом д'Артаньян молча навьючил своего коня и тщательно зассал костерок, окутав лагерь зловонным туманом. На глазах у обомлевшего Арамиса (Атос пребывал в алкогольной коме и ни на что не реагировал) д'Артаньян вскочил в седло и сорвался с места в карьер. Вздохнув, Арамис принялся приводить в чувство Атоса. Побудка старшего мушкетёра всегда была делом непростым, рискованным и неблагодарным. Атос во сне сохранял способность метко плеваться и больно пинаться, брать руку на болевой, а потом весь день третировал разбудившего. Сейчас Атос пребывал в позе боксёра, более присущей обгоревшему трупу, и дышал через раз. "Дыхание Чейна-Стокса" - подумал Арамис и усомнился в своих знаниях. Впрочем, проверить их не было возможности и Арамис, терзаемый страхом перспективы остаться один на один с разбуженным Атосом и невзгодами затянувшегося похода, всерьёз задумался о дезертирстве. Лежащая где-то по ту сторону России историческая родина манила его романтическими фантазиями о чернооких красавицах, домашнем 25-тилетним коньяке, долме и старинных церквях на склонах гор. Вздохнув ещё раз, Арамис срубил орешину подлиннее, расщепил ей конец и вставил в него любимое перо из парадной шляпы Портоса. Это перо, когда-то выдранное Портосом из петушиного хвоста вместо того, чтобы приволочь всего петуха на завтрак честной компании, Арамис ненавидел как никакое другое. Перо было кричащего рыжего и зелёного окраса, а ободранность придавала ему залихватский вид. Но, самое главное, как вынужден был себе признаться Арамис, это перо действительно шло к наглой портосовой роже. Арамис привычно поднял руки, чтобы кожа побелела от оттока крови и с отвращением осмотрел свои кисти. Некогда тонкие, но сильные кисти фехтовальщика превратились в торчащие из разлохматившихся обшлагов ободранные грабки с грязными поломанными ногтями. Желание дезертировать вернулась с новой силой, и Армис принялся злобно тыкать пером Атосу в нос. Великий учитель боевого сна мигом надул из сопли пузырь и намертво приклеил им перо к своей щеке. Чертыхаясь, Арамис кое-как отодрал обгаженное перо и едва успел вернуть его на шляпу, как со стороны леса послышались трубные звуки и команды на неизвестном языке, выкрикиваемые Портосом. Вскоре в какофонии прорезались шлепки оторванных подошв, а затем показался и сам Портос. Взяв на плечо хворостинку, он то чеканил шаг, то сбивался на сложные ужимки и прыжки. Послушав некоторое время его вопли, Арамис не уловил связи между издаваемыми звуками и маневрами Портоса и решил, что тот изъясняется даже не на родном зулусском (или кто он там на самом деле), а на некоем птичьем языке, изобретаемом по ходу дела. По всему выходило, что Портос так и не научился отличать сыроежки от поганок. Наконец Портос по сложной траектории добрался до стоянки. Споткнувшись об Атоса, он взял на караул и командным басом потребовав рапорта о состоянии в лагере. Не дослушав жалобы Арамиса на дезертирство д'Артаньяна, Портос лихо закинул Атоса на плечо и устремился в лес, а за ним увязался Гастон, весело лая и прихватывая мушкетёра за щиколотки. Арамис с тоской посмотрел в сторону (предполагаемую) Армении, прикинул шансы добраться до неё и поспешил за Портосом, который уже успел скрыться в лесу.
Под сенью крон Арамиса ждало продолжение концерта. Портос, заглубившись в лес метров на 10, по-собачьи рыл землю под кустом бузины. Вокруг него суетился Гастон, уже успевший задавить пару мышей, порскнувших из-под куста. Арамис влез на дерево и принялся наблюдать. Разбросав по сторонам прелые листья и землю, Портос уложил Атоса в получившуюся канавку, приложил палец к губам, призывая Гастона к тишине, и аккуратно присыпал Атоса парой пригоршней земли. Воровато оглядевшись, Портос канул в чащу и через некоторое время вернулся с замшелым бревном, которое принялся устанавливать сбоку от тропинки. Бревно падало в опасной близости от Атоса, но Портос не оставлял своих попыток. Наконец, бревно утвердилось с некоторым уклоном в сторону тропинки, и Портос принялся прилаживать к нему очередную верёвочку из своего нескончаемого запаса. Натянув верёвочку над тропинкой и привязав её к кусту, Портос несколько раз переступил через неё и потянул верёвочку обратно к бревну и снова занялся примеркой. В конце концов, навертев поперек тропинки целую паутину, Портос выволок Атоса из загашника под кустом и аккуратно положил поперёк тропинки под бревном, а сам метнулся за куст бузины и стал из-за него настроженно всматриваться вдоль тропинки, приложив ладонь козырьком ко лбу. “Хитрая ловушка для слонопотама” - всплыло в памяти Арамиса сладкое воспоминание из беззаботного детства. Что-то его тревожило, но что… То-ли Атос, лежащий в качества приманки под угрожающе наклонённым бревном, то-ли набежавшие облачка. Арамис отмахнулся от неприятных размышлений и продолжил наблюдать. Тем временем Гастон наигрался с мышами и подошёл проверить, чем это развлекался Портос. Внимательно обнюхав конструкцию, Гастон нашёл её удовлетворительной и принял в эксплуатацию, заверив личной подписью. Заряженный в ловушку Атос тоже получил свою порцию. Подмытое бревно стало медленно наклоняться.