Маргарита молода, красива и добропорядочна, и ей, конечно, необходимо влюбиться в кого-нибудь беспорядочного и неподходящего. Но долог ли век такой любви?
Федор заехал за Маргаритой на следующий день в семь часов вечера, она даже немного принарядилась. По правде сказать, особого энтузиазма по поводу этого свидания Рита не испытывала, но ей хотелось успокоить маму хотя бы временными полумерами. Федор вел себя очень галантно: ухаживал за ней заботливо, но непринужденно, рассказывал что-то, стараясь побороть свою обычную замкнутость, задавал неожиданные вопросы.
- Какой ваш любимый писатель из классиков? - поинтересовался он, когда принесли десерт.
- Тургенев, - почти не задумываясь, ответила Рита.
- А из зарубежных?
Девушка размышляла чуть дольше.
- Пожалуй, Моэм.
- Что ж, пусть и Моэм будет классиком... - пробормотал Федор. - А вы читали Харди?
- Нет, - покачала головой Маргарита, - но я смотрела экранизацию Тэсс, которую снимал BBC - полагаю, довольно близко к тексту. И - нет, мне не по вкусу Харди: он слишком мрачен для меня. Я люблю красивости и счастливый конец.
- Кажется, Моэм тоже не мастер на эти дела, - заметил мужчина.
- Да, возможно, - усмехнулась Рита и зарумянилась. - На самом деле, я ляпнула эту фамилию, потому что она первая пришла мне в голову, а у Моэма я прочитала только "Узорный покров", и то потому, что просто влюбилась в его экранизацию - "Разрисованная вуаль" с Эдвардом Нортоном. И хочу сказать, что экранизация понравилась мне куда больше, чем книга, и несмотря на печальный конец, этот фильм - один из моих любимейших, потому что там победила любовь...
Федор завороженно, молча слушал ее.
- Потом я еще пыталась ознакомиться с "Бременем страстей человеческих", - продолжала Рита, - но оно оказалось усыпляюще скучным, и я не смогла его одолеть. Знаете, все эти описания того, как десятилетний мальчик уснул на столе за чтением псалтыря, отличают настоящую литературу от дешевой беллетристики, но они же убивают все зачатки увлекательности сюжета. Я вот так при помощи силы воли прогрызла первый том "Дэвида Копперфильда", но на второй ее не хватило. Порой действие несется со скоростью призового скакуна, но чаще замирает, словно дохлая кляча у водопоя, и превращает книгу в невыносимую мешанину личных впечатлений и инсайтов автора на тему его долгой и интересной только ему самому жизни. А мне бы хотелось больше внимания к тому, что интересно мне как читателю. Наверно, я эгоистка?
- Если даже и эгоистка, то наилучшего сорта, каких я встречал за последнее время! - восхищенно ответил Федор. - Честно говоря, я не ожидал, что вы читали Диккенса - в наше время это большая редкость.
- Что ж, значит мы с вами два случайно встретившихся раритета, - усмехнулась Маргарита. Ей было приятно, что Федор так высоко оценил ее литературные увлечения, и она не могла остановиться: - Похожее впечатление производит "Сага о Форсайтах", но, видимо, не в такой степени, потому что я каким-то чудом прочитала также и "Человеческую комедию", и даже осталась довольна. Порой невозможно оторваться, а порой помираешь от скуки...
- Может быть, просто Голсуорси и иже с ними старались написать книгу для всех, и те места, которые вам интересны, совершенно не будоражат кого-то другого, и наоборот?
- Это почти наверняка, - согласилась девушка. - Помню, когда мы в школе проходили "Войну и мир", то я сначала прилежно читала все подряд, но где-то к третьему тому стала пропускать огромные куски описания войны, а мой брат, наоборот, читал только их.
Самым интимным жестом, который Федор позволил себе на этом свидании, была просьба перейти на ты - Рита даже засомневалась, нравится ли она ему по-настоящему, иначе как объяснить то, что он ни разу не прикоснулся к ней, не считая руки, поданной, чтобы помочь ей вылезти из автомобиля.
Федор был влюблен в Маргариту, совершенно безнадежно влюблен, как мальчишка - он и не думал уже, что способен так влюбляться. Но в ней не было ни одного качества, которое бы ему не нравилось, вдобавок она любила серьезную литературу, имела доброе сердце и была невыносимо очаровательна внешне. И была еще в ней какая-то детская трогательность - наверно, именно она подкупала Федора больше всего, из-за нее Маргарита казалась ему не совсем обычной женщиной, а скорее неким эфемерным созданием, к которому и прикоснуться-то страшно - вдруг исчезнет. А еще он был уверен, что она не вполне забыла своего вероломного блондина - и боялся слишком давить. Он думал, что они вполне могут какое-то время встречаться по-дружески, а потом, когда она к нему привыкнет и выбросит, наконец, из головы слинявшего в Америку пройдоху, они смогут сблизиться окончательно. Он несколько увлекся возведением Маргариты на пьедестал, и ему не пришло в голову, что физический контакт мог бы как раз ускорить этот процесс.
На второе свидание он пригласил ее через несколько дней после первого, в театр. Тщательно выбрал пьесу - конечно, про любовь, и понял по выражению лица девушки, что она в полном восторге, но снова ничего себе не позволил. Маргарита вызывала в нем просто бурю чувств и желаний, и он опасался, что, позволь он себе обнять или слегка поцеловать ее - и он уже не сможет остановиться, пока не погребет девушку под лавиной своих ласк, к которым она, скорее всего, не готова. Поэтому они сходили еще раз в ресторан и на вечер поэзии - а он все держался на расстоянии, и ничего удивительного, что Рита решила, будто он не ждет от нее ничего, кроме дружбы.
Однажды она снова застала их с ее отцом за поеданием куриных артефактов перед телевизором. На самом деле, Федор не любил пиво, да и к алкоголю вообще относился прохладно, но безропотно соглашался, когда Владислав Евгенич звал его в гости, потому что ему очень хотелось лишний раз увидеть Маргариту в непринужденной домашней обстановке. Ему ужасно нравилась ее реакция на эти посиделки: еще ни одна женщина на его памяти не реагировала на них так легко и непринужденно, обычно все кидались отчитывать мужчин за обжорство и пьянство, а по сути - просто завидовать, потому что сама она только что пришла с каких-то важных и скучных дел, а они тут, видите ли, расслабляются!
Глубоко внутри он считал ее своей девушкой, хотя их взаимоотношения мало напоминали подобную близость. А сегодня Федор решил сделать еще один шаг ей навстречу - принес подарок, очень дорогой - серьги с бриллиантами. Маргарита появилась на пороге гостиной, как всегда, бесшумно - он не слышал, как она вошла в квартиру, и это ему тоже нравилось, потому что подтверждало образ неземного создания. Девушка была немного бледна, но от этого только еще более прекрасна, когда она увидела Федора, то на лице ее блеснула усталая, но приветливая улыбка - он счел это добрым знаком, оставил Владислава Евгенича одного и увел Маргариту на кухню, достал из кармана джинсов маленькую бархатную коробочку.
- Это тебе, - протянул он ее девушке.
На ее лице отразилось сильное изумление и нерешительность, и чтобы развеять ее опасения, Федор открыл коробочку - на белом шелке сверкали маленькие аккуратные сережки из золота благородного, слегка красноватого оттенка в форме сердечек, усыпанных очень мелкими, почти как алмазная пыль, бриллиантами. Маргарита даже приоткрыла рот от удивления, немного нахмурилась.
- Это очень дорогой подарок, - прошептала она хрипло, все еще не принимая коробочку из рук Федора.
Тогда, чтобы ускорить процесс, он поставил ее на стол, достал из ушей девушки простые серьги с фианитами и вдел свои. Было так приятно прикасаться к ее мягкой атласной коже, что у Федора даже слегка подрагивали руки. Маргарита покорно стояла молча, не шевелясь, но опустив глаза и закусив губу, очевидно, мучительно о чем-то размышляя. Потом она прошла в прихожую, включила там свет и остановилась перед зеркалом. Попыталась улыбнуться, но улыбка получилась вымученная.
- Не нравятся? - с тревогой спросил Федор.
- Нет, нравятся, спасибо, - смутилась девушка. - Просто у меня что-то голова разболелась, извини...
Федор, еще когда надевал ей серьги, почувствовал, какая она горячая, и теперь не на шутку обеспокоился. Потрогал лоб Маргариты сначала рукой, а потом приложился к нему губами.
- У тебя температура, - нахмурившись, пробормотал он, - а я тут со своими подарками...
- Что ты, Федя, - покачала головой девушка, - наоборот, это я все испортила, прости.
У Федора защемило сердце от нежности к ней, ему хотелось взять ее на руки, отнести в постель, окружить ее заботой... но она уже была взрослой, а он все еще был для нее чужим человеком. Впрочем, ведь она приняла сережки...
- Пойду найду градусник, - сказала Маргарита и тяжелой поступью отправилась на кухню, а Федор пошел в машину за аптечкой - там нашелся даже фонендоскоп и одноразовые ложки для осмотра горла.
Когда он вернулся, девушка уже лежала в постели, одетая в ночную сорочку, а на краю сидел ее отец и неодобрительно вздыхал:
- Чего это ты придумала болеть, Ритусик? - он поднял голову, и глаза его просветлели, когда он увидел Федора с сумкой, на которой был нарисован красный крест в белом круге. - А вот и доктор! - воскликнул он обрадованно и с готовностью встал, уступая место врачу.
Федор принялся слушать движение воздуха в дыхательных путях Маргариты прямо сквозь тонкую сорочку: попросить ее снять рубашку он стеснялся, да и от одной мысли о ее обнаженной груди его бросало в такой жар, что вряд ли он смог бы вести себя адекватно. Потом он проверил горло - оно было малиново-красным, но в легких, кажется чисто, а значит беспокоиться не о чем.
- Похоже, у тебя просто вирусная инфекция, - сказал он девушке успокаивающе и осторожно погладил тонкую ладошку, беспомощно лежавшую на одеяле. Какая у нее нежная кожа! Как у младенца... ему невыносимо хотелось обнять Риту, прижать ее к себе, поцеловать, но в данных обстоятельствах это было бы глупо: она плохо себя чувствует и совершенно не готова к его излияниям чувств. И все же его подарок победно поблескивал на ее изящных ушках, внушая Федору оптимизм и надежду на будущее.