Помощник оперативного дежурного линейной милиции, сержант Соболев, зашёл в дежурную комнату.
- Сладкая парочка нарисовалась на перроне, мужик ещё держится на ногах, а баба совсем расписалась – постоянно падает. В дежурку потащим, или медотель там пускай их берет?
- В обезьянник закроем, а то будут по перрону шарахаться.- Оперативный дежурный старший лейтенант Кожевин стал из-за стола.- Пошли, Чупраков, поможешь?
Мужчина, лет сорока, сидел на лавке, у его ног на асфальте лежала женщина, худенькая, одежда заношенная, вывалянная в грязи. У мужчины кисти рук в татуировках, на пальцах выколоты перстни – сиделец.
- Поднимай свою красавицу, и пошли потихоньку, - Соболев попытался поднять мужчину с лавки, - вставай и забирай её.
- Вам надо, вы и забирайте, нажралась тварь… валяется тут, позорит меня. Веди меня старлей, пусть эта стерва, тут полежит, никуда не денется. Или сержант пусть займётся, только нежно.
- Коля, помоги, одному мне её не дотащить. – Соболев за одну руку, я за другую, поставили женщину на ноги. - Пошли потихоньку, ноги-то переставляй, мадам блин, больше мужика жрёшь.
- Чупраков, это ты? Я знала, что ты придёшь, где ты так долго был?
Она плохо выговаривала слова, но я все понял, повернул лицом к себе. Да, - это Вика. Её трудно было узнать, некогда длинные, густые волосы, были коротко острижены, похудела, лицо покрыла сеть мелких морщинок.
- Ты настоящий друг, Чупраков, теперь ты не исчезнешь? Ты не уедешь?
Я молчал, Соболев поглядывал с удивлением в мою сторону, но вопросов не задавал. Небольшая камера, скамейка на четырёх человек, усадили Вику, я хотел выйти, но она удержала меня за рукав пиджака.
- Не уходи, Чупраков, я пьяная… мы поговорим потом.
- Отдыхай, Вика, потом поговорим.
Мужчина сидел на стуле напротив оперативного дежурного и с интересом прислушивался к нашему разговору.
- Так, это ты, Чупраков, она меня тобой пугала: вот приедет, Чупраков, разберётся с тобой. Мне уже начинать бояться?
- Пойду, посмотрю зал, потом погуляю по участку, я не долго.
- Технички вёдрами гремели, - Кожевин оторвался от изучения паспортов задержанных. – Пусть зайдут. Понятыми будут.
Перрон пустой, последний месяц лета, пока тепло. Вика-Вика, как ты могла, говорил же тебе. К двери вокзала лихо подкатил УАЗик – медвытрезвитель. Из кабины с пассажирского места неторопливо вылез сержант Дима, фамилию его я не знаю.
- Пойдём, Дима. Заберёшь своих.
В дежурке Кожевин читает протоколы, Соболев заполняет журнал задержаний. Замок на двери камеры не заперт.
- Забирай, Дима, мужика, я женщину выведу сам.- Кожевин удивлен, но ничего не говорит. Делаю не свою работу.
- Пойдём, Вика, карета подана. – берет меня под-руку, на ногах уже держится твёрже, идём к машине.
-Коля, ты больше не исчезай.
Я не исчезну, ты исчезла, Вика, той, которую я знал, больше нет, и пожалуй, уже не будет.
- Дима, не обижайте её, может шуметь начнёт, да, вам не привыкать.
- Ну и друзья у тебя, Коля, не боись, не обидим.
Проверили с Соболевым и проводили пассажирский поезд, сидим в дежурке. Телефон, Кожевин берет трубку, потом передаёт мне.
- Дима, от тебя что-то хочет.
- Чупраков? Твоя буянила, кричала: Чупраков забери меня отсюда. Может, заберёшь? Мы её помыть можем.- Хохотнул, Дима. – Ждать тебя?
- Дима, утром она меня не вспомнит. Успокойся.
- Ладно, но если вспомнит, я тебе позвоню.
Утром Дима не позвонил.
Прошло три года. Стоим с моей будущей женой на автобусной остановке. На скамейке мужчина, прилично одетый, кисти рук густо покрыты татуировкой. Где-то я его видел раньше, встаёт, подходит.
- Чупраков? Не узнаешь? Вижу, узнал. Отойдём. Ничего не хочешь спросить?
- Ты о Вике? Как она?
- А она никак, после того случая, бухать перестала, все думала о чем-то, потом опять сорвалась. А потом… - он выразительно большим пальцем провёл по шее и поднял руку вверх.
- Сама? Зачем?
- Я не помогал, а зачем… подумай. Твой автобус? Подруга твоя одна уедет, иди.
Ты не помогал, я не помогал, оба мы помогли ей. Почему я приношу одни несчастья? Обнял будущую жену, нет, тебя я буду беречь.