Всему свое время! По окончании Духовной академии Виктор Григорьевич принимает постриг и становится монахом Феодосием. Пошел самостоятельно семимильными шагами. Паломничество в Новый Афон, благословение на дьякона, затем — иерея, следом — иеромонаха.
Служит он с тех пор в этом чине "Во Славу Божию!" со всей, присущей ему добросовестностью!
Сравнивая труд священника с трудом пастуха, Григорий Богослов говорит, что гораздо труднее начальствовать над людьми, чем пасти скот. Пастуху нужно только найти для стада злачное место, чтобы овцы и волы имели достаточно воды и пищи; найдя такое место, он может спокойно, разлегшись в тени, играть на свирели или петь любовные песни. Христианскому же пастырю приходится учить людей добродетели, которая с трудом воспринимается падшим естеством человека: люди более склонны к злу, чем к добру. "Поистине искусством из искусств и наукой из наук кажется мне искусство руководить человеком, самым хитрым и изменчивым из живых существ", — замечает Григорий.
В этом же смысле труд священника он сравнивает с работой художника, который должен опасаться того, чтобы стать "плохим живописцем прекрасной добродетели" , — или, что еще хуже — плохой моделью для других живописцев. Уйдя от мирских соблазнов, он должен не только воздерживаться от зла, но и заниматься активным доброделанием. Не только "стирать с души дурные образы, но и наносить на нее прекрасные". Он должен "никакой меры не знать в добре и в восхождении; не столько считая прибылью приобретенное, сколько потерей — не достигнутое, всегда делая пройденное отправным пунктом для восхождения к более высокому".
О пастыре как "образце" верным в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте говорил еще апостол Павел.
Труд священника, монаха сравнивается и с врачебным искусством. Однако если последнее направлено на материальное и временное, то первое заботится о душе, которая нематериальна и божественна по происхождению… Гораздо труднее врачевать "нравы, страсти, образ жизни и волю", исторгая из души все животное и дикое и насаждая в ней все кроткое и благородное".
Целью служения священника является обожение вверенных ему членов Церкви: священник призван "сделать того, кто принадлежит к высшему чину (т.е. принявшего св. крещение) Богом и достойным высшего блаженства". Но для того, чтобы вести других к Богу, надо самому к Нему прийти, чтобы вести других к совершенству. Надо самому стать совершенным; и чтобы врачевать недуги других, необходимо уврачевать собственную душу, "...который стоит с Ангелами, славословит с Архангелами, возносит жертвы на горний жертвенник, священнодействует вместе с Христом, воссоздает создание, восстанавливает образ (Божий), творит для высшего мира и — скажу больше! — является Богом и делает других богами?".
Священник, по учению Григория, есть посредник между Богом и людьми. Этим высоким призванием и определяется высота нравственных требований, предъявляемых к священнику. Особенно — монаху: от него требуется на опыте познать все то, чему он будет учить своих прихожан, пройти самому тот путь, по которому он их поведет. Жизнь монаха — непрестанный и ежедневный подвиг: именно такой отныне стала жизнь иеромонаха Феодосия.
Серьезность, почти мистическая отрешенность служб иеромонаха, гипнотизм его искренней веры, простота в общении и небесный покой глаз, умеющих становиться зоркими, глубоко проникновенными, весь облик его — статный, подтянутый, мужественный, строгий и добрый одновременно — отмечен прихожанами.
Тянутся к нему люди, доверяют, почитают, зрелые духовно — восхищаются.
Помню паломническую поездку в Свято-Архангела Михайловский монастырь, где впервые за всю жизнь свою, будучи в зрелом возрасте, исповедалась Отцу Феодосию. Видела, как прихожане трепетно, с почтением отзываются о нем, отмечая редкую искренность и демократичность в общении, чуткость и внимание, серьезность и понимание.
После исповеди они выглядели обновленными, по-хорошему взволнованными, какими-то наполненными умилением, пусть и со следами исповедальных слез… Одним словом — благодатными!
Аккуратно записав свои "вольные и невольные" за жизнь грехи, с волнением иду на исповедь. Вижу, слегка утомленного от потока житейских откровений наших, высокого роста мужественного, атлетического сложения монаха, с добрейшим, совершенно неземным взглядом голубых глаз. Наполненные небесами, они были чисты почти по-детски, если бы не проницательность мелькнувшего на миг, зоркого в прищуре, взора…
Мягким, тихим голосом он внятно объяснил порядок исповеди, узнав, что впервые. Внимательно прочел мои записи и наставил — кратко, четко, метко… Совершенно неожиданно, хоть и уместно, он ответил на мое откровение стихами. Редкими, настоянными на возвышенных словах и мыслях золотого века русской классики. Мне, поэту и филологу, было откровение бальзамом на сердце! Афанасий Фет! Но тогда я была в смущении и растерянности, да и стих был не из тех, что "на слуху", довольно пространный, наполненный "фетовской" глубинной тайной…
Мистический момент! Поверила: в храме Бог осязаем, Его открывают избранные Им души, потому они так прозорливы! И хотя жила все время с Богом в душе, как многие, Отец Феодосий в ту встречу привел меня, надеюсь, к немногим — верующим осознанно…
Заутреня на следующий день — продолжение чуда! Велась она по греко-византийскому канону под слаженное пение монашеских голосов. Служить начали в четыре утра. Это мы, паломники, пришли к семи. Монахи спят три, четыре часа, оказывается, остальное — молитвы и послушания…
Молитва, исходящая из алтаря, таинственно пробуждала глубинные воспоминания архи родных, но оставленных, позабытых чувств и пространств… Разговор с Богом произносился распевно, медитативно мягким и тихим голосом, с легким прононсом, он велся глубоко искренно и проникновенно. Душа очаровывалась все более и более, попадая в открытый поток откровений и сокровений… Стены храма как бы растворялись и, наконец, вовсе исчезли, когда первые лучи восходящего солнца хлынули в высокие окна, затопив пространство золотым сиянием, множа мерцание икон от пылающих свеч.
Милует нас Создатель, когда в ответ на мольбы отрешенных от "мирского" Рыцарей своих, в очередной раз дарит всем Живоносный День!
Потом мы увидели молитвенника, кто творил службу убедительным словопением, можно сказать — сотворял ее с Господом вдохновенно, Он подошел, вернее крылатой походкой в развивающейся черной гофрированной мантии словно подлетел к аналою, благоговейно, легко, почти воздушно, поклонился иконам — это был Отец Феодосий!
В другой раз, когда я привозила своих студентов в этот уникальный монастырь, все прихожане ждали Феодосия… Оказалось, многие из них постоянно приезжали на службы именно в это место, где служил он, чтобы исповедаться и причаститься… И не удивительно: люди чувствуют энергии других людей и доверяют своим первородным Божьим чувствам. Разве может кто-то или что-то изменить в этом честном процессе?
Даже клеветники на Доброго Пастыря — Христа, не смогли переубедить искренне верующих в Него!
Прихожане и только узнавшие Батюшку интуитивно чувствуют мощную, светлую энергию, исходящую от него. Верят ему и почитают его за простоту и доброту общения, за скромность и отзывчивость, за строгость, смешанную с любовью.
Знаю о. Феодосия несколько лет, исповедуюсь ему все эти годы. Несколько раз в году паломники из приморского Геленджика едут к Батюшке в горы (около восьми часов пути!) на исповедь, пишут ему исповедальные письма… Поэтому смею утверждать, что раз встретившие его, остаются с ним, тянутся к нему. Толп нет, есть отдельные верующие, преданные и верящие, карабкающиеся за ним — первопроходцем с посохом Веры и Силы, вопреки ветрам и гололеду в пути… Восходящим туда, где Солнце — Бог, а с Ним — Радость…
Помню одну из его крещенских служб, в строящемся храме, когда перед аналоем проявилась вода сквозь стены, словно в ответ на таинство молитвы… Служит отец Феодосий удивительно. Временами кажется, стопы его не касаются пола, так стремителен и вдохновенен он в молитвенном порыве. Рядом — сын Алексей, стройный, подобный архангелу… Когда сын с благоговением припадает к руке отца, чувствуем искреннюю благодарность…
В понимании Григория Богослова главным делом службы священной является "раздаяние слова" — проповедь, учительство, богословствование. Чтобы православно учить о Боге, необходима чистота и содействие Святого Духа, благодаря которому только и можно мыслить, говорить и слушать о Боге, "ибо прикасаться к Чистому может только тот, кто чист и кто подобен Ему".
Другим, не менее важным делом священника, монаха, помимо проповеди и учительства, является собственно служение алтарю, молитвы за народ, совершение Евхаристии. Именно в этом служении наивысшим образом проявляется роль отца Феодосия, как и других священнослужителей, — посредников между Богом и людьми. Часто приходится служить одному в отдаленных храмах: петь, читать, совершать церковные таинства — минимум средств, а благодать чувствуется в аскетическом служении монаха Феодосия. Сколько сил надо на такое служение! А он светится тихим счастьем, при усталых глазах, после многочасового стояния в молитвах! Основное его желание — молитва! Дождался милости — и получил скит с храмом благодатным…
Чувствительное сердце отца Феодосия, такого сильного и волевого, воспринимает боль этого мира до слез, они сами приходили всякий раз, чтобы омыть благодатной влагой душу страждущую, смыть печаль, вернуть молитвенный покой…
Жизнь святых отцов свидетельствует, что человек, достигший высокой степени обожения, глубоко переживает свое единство со всем окружающим его миром… "Милующее сердце, — говорит Исаак Сирин, — это возгорание сердца у человека о всем творении, о людях, о птицах, о животных… При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы от великой и сильной жалости, объемлющей сердце…"
Но у того же человека не было слез, когда пришлось прожить более полугода с аппаратом Елизарова на ноге, после непростой операции — только мертвенная бледность, "…только чуточку прищур глаз...". На второй день после операции о. Феодосий служил панихиду в больничной часовне по ушедшему накануне молодому прихожанину, стоик, служил стоя, опираясь на костыли… Туда и обратно, в палату на втором этаже его несли два спортсмена… На грани обморока: капала кровь вместо слез… Но отслужил!
И все месяцы той суровой зимы он то и дело срывался, несмотря на холода и костыли, в свой храм в горах. Убегал от врачей, сестер, друзей! Молился и нас звал за собой в снега и стужу, забыв о веке, об изнеженности и немощи людской — звал, молча, своим примером только…
Он не чудотворец, но чудесный молитвенник: помогают молитвы; он не святой, но чистый душой и правдой своей — учит примером своим, молча; не пророк, но умеет предупредить и направить и предвидеть…
Он строг и суров к себе, но добр к нам; он любит всех, но пресекает любовь и похвалу себе. Он неуловим и неутомим: неуловим людьми в мирском толковании и неутомим в своем служении Господу!
Он сам строил храмы для своей молитвы и дома для проживания своего и ближних. Сам спускается в глубокую, почти тридцатиметровую шахту колодца, когда нет специалиста, а время не ждет… Сам инженерной смекалкой своей оснастил келью в пустыньке и избушку в скиту водой, теплом и светом. Сам месит цемент и складывает блоки, сам с молитвой кладет кладку, чтобы потом сказать: "Строил вместе с Богом!" Неутомимый строитель! Преображает все места, куда попадает служить, до неузнаваемости. Прекрасный организатор!
Сам умело готовит еду, тщательно моет посуду, пол, стирает, гладит… Аккуратен и подтянут всегда!
Но главное его дело и сила — Молитва и помощь страждущим. Он постоянно в движении! Благотворительность в крови этого человека: старушки, инвалиды, ученики гимназии, военнослужащие, прихожане и их близкие — все опекаемы, посещаемы и не забыты!
Все время свое, свободное от неотложных дел, он посвящает служению молитвенному! Это — подвиг! В мире нет ничего сложнее молитвы! Не мои слова — профессора богословия А. Осипова.
Всему свое время! И нам сегодня хорошо известна сила его молитвы! Она способна потушить огонь загоревшего дома. Так было, когда в причерноморской Кабардинке в доме паломницы Инессы Анатольевны вспыхнул пожар, она тотчас позвонила о. Феодосию, тот стал молиться… Огонь погасили! А через пятнадцать минут налетел Норд-Ост со страшной скоростью. Он бы точно спалил дом дотла!
Он — врач, целитель душ наших… а они так ранены и больны, что даже сильный духом и физически человек порой сгибается под ношей креста боли нашей и своей…
Даже лечась в Краснодарской больнице, будучи сам болящим, он продолжает служить, как только выходит из реанимации. Скольких больных исповедовал!
Уповая на Бога, он ушел от операции в последний момент. Полетел за исцелением ко Гробу Господню. Молился там истово, спасая себя вместе с нами…
Увы, на пути и этого Божьего Человека попадаются враги, люди завистливые и слабые, искушают и ставят препятствия разномасштабные, но одинаково мучительные для духа. Мир не меняется нравственно! Батюшка смиренно молчит, никто не слышал его сетований или осуждения. Хоть и изматывали, переворачивали с ног на голову, клеветали! Была такая полоса! Однажды дал достойный отпор бывшему другу… Тут же простил, страдал тайно, молится за него...
Ездил паломником ко Гробу Господню, на греческий Афон, в Киево-Печерскую лавру, в Москву неоднократно к святыням, на Север к Св. Александру Свирскому, снова собирает рюкзак на Афон… Худеет, истончается плоть его… От бывшего богатыря стаяла половина…
Но восстает Фениксом из пепла и взлетает благодатно ввысь духом.
Трудится постоянно, преображая затерянный храм в горах в добротный, теплый и уютный, светлый деревянный ковчег для скромных прихожан, богатых молитвенником своим. Мне так и сказали старушки- прихожанки: "Батюшка-то у нас, слава Богу — чудесный!"
Строит кельи монахам и гостиницу для прихожан при храме, вырыл колодец с благодатной артезианской водой, поставил баньку…
Слава Богу, замечательный игумен мужского монастыря, прозванного "Казачьим Афоном" — молодой, энергичный, с дивным голосом и доброй энергией — Отец Герасим — понимает и поддерживает своего священнослужителя в его созидательном горении. Чаще строг, но и справедлив, когда награждает за службу самоотверженную нашего героя "Золотым Крестом".
Хорошо с ним Батюшке Феодосию: игумен и поговорит по душам, и навестит по делам неотложным, и подскажет, и поможет властью своей.
Аналогично и нам — пастве — побыть рядом со своим Батюшкой, через молчание, тишину, молитвы и послушания прикоснуться к таинству веры и пример наглядного обожения через конкретного человека — отца Феодосия и его окружение, — полезно и благодатно… Двери отца Феодосия открыты всем без исключения, особо простым людям с ближних поселений. Вот и едут отовсюду в любое время суток! И скромный дом, или избушка монаха становится пристанищем страждущих и отчаявшихся… Бабушки в округе уже отладили "приюты" на случай "нашествия" паломников в дни больших православных праздников.
Редко кому дается счастье откровения в беседе со старцем. Отец Феодосий не рассказывает им сложные сентенции образованнейшего богослова Григория Паламы о том, что "надо постоянно приводить к Богу ум, удаленный от земного" и что "плод молитвенного подвига состоит в том, что очищенный молитвой ум достигает способности утонченного зрения. Ему открываются особые созерцания, недоступные уму, неочищенному и обремененному греховными страстями". Постоянным призыванием имени Господнего "мы очищаем внутреннее зрение" (святой Григорий Палама). Он сам идет от "дольнего" к "горнему", приближаясь к Богу. Молит за нас наше прозрение…
И прихожане на своем уровне тянутся к небу через общение с о. Феодосием: бывший офицер становится искусным строителем и активным помощником в хозяйственных делах скита, активно молится и отмечает все церковные праздники, его жена — прилежной послушницей Батюшки, паломницей по святым местам, мастеровые с разных мест Кубани годами помогают деятельному священнослужителю в строительстве. Подобных примеров не счесть…
Ненавязчиво он учит свою паству скромности и смирению, жизни по Христу и памяти о Боге, страхе перед Ним в грехе, терпению, доброте, прощению… Своим поведением учит! Подводит к тайне обожения: "Бог стал человеком, чтобы человек мог стать Богом" …Благая весть о возможности единства с Богом, причастия Его благодати и участия в Его Царстве — проповедь всего Евангелия. Евангельские идеи о богоусыновлении и "причастии божественной природе" отождествлялись с обожением. От сложного к простому и — наоборот, скромный служитель Бога — о. Феодосий приводит паству к соприкосновению с вечными идеалами христианства, целью которого в идеале является жертвенный путь, на котором "Сын Божий стал Человеком, чтобы человек стал сыном Божиим" (св. Григорий Палама).
Оттолкнувшись от общения — находим книги, читаем и удивляемся точности и мудрости святых писаний. От Григория Паламы узнаем о нем и подобным о. Феодосию — "несозданный свет Фавора озаряет подвижнику то, что недоступно стоящим внизу горы, то есть еще обуреваемым страстями. Человек, пользуясь тем светом, восходит по пути, который возводит на вечные вершины, и — о, чудо! — он становится зрителем премирных вещей в том свете, не разлучаясь от этой жизни…"
Старец Паисий Святогорец оставил нам замечательную притчу о "Монахе-маяке": "…Монах — это не лампочка, которая висит над городским тротуаром и светит пешеходам, чтобы те не спотыкались. Монах есть далекий маяк, утвержденный высоко на скалах и своим сиянием освещающий моря и океаны, чтобы корабли шли верным путем и достигали Бога — пункта своего назначения".
Все преображает Человек, посланный Богом, на пути своем. Свято вершит дело свое: венчает невенчанных, крестит некрещеных, вдохновляет писать книги не пишущих, а пишущие становятся писателями, лежащую в коме полгода — оживляет… Не знающих исповеди — приводит к ней, дарит Радость веры…
Сказанное мной — всего лишь веточка в просторной кроне могучего Дерева Жизни, наполненной трудами, жертвами, лишениями, как и любовью, радостью, познаниями, благодатью.
Всему свое время! Даст Бог, и книга подвижнического пути служения Господу и людям иеромонаха Феодосия когда-нибудь напишется…
Статистика утверждает, что учителя, врачи и священнослужители живут дольше других, потому что они нужны людям.
В очередной раз правы наши предки, открывшие в далекой древности истину: "Земля и Небо долговечны потому, что они существуют не для себя". /В.И.Гончарова/