При жизни А. С. Пушкина критики не баловали его положительными отзывами.
(Итальянский фразеологизм e sempre bene переводится как "все к лучшему" или "хорошо, что так").
После смерти поэта риторика публикаций о нем резко изменилась: у него появились многочисленные "друзья" со своими воспоминаниями и славословиями.
Но сейчас речь пойдет о людях, которые не побоялись подать голос в защиту Пушкина тогда, когда поэт был жив и нуждался в поддержке.
После выхода первой главы "Евгения Онегина" в журнале «Московский телеграф» №5 за 1825 год была опубликована критическая статья издателя этого журнала Н. А. Полевого «Евгений Онегин, роман в стихах. Сочинение Александра Пушкина». В ней описание быта скучающего денди Онегина в Петербурге критик представлял как образец исконно русской жизни, а говоря об истоках творческих поисков Пушкина, утверждал, что "... в неопределенном, неизъяснимом состоянии сердца человеческого заключена и тайна и причина так называемой романтической поэзии".
Но нашелся человек, который публично заявил, что критик из «Московского телеграфа» занимается, мягко говоря, словоблудием:
«Несколько слов о народности, которую издатель «Телеграфа» находит в первой главе «Онегина»: «Мы видим свое, – говорит он, – слышим родные поговорки, смотрим на свои причуды, которых все мы не чужды были некогда». Я не знаю, что тут народного, кроме имён петербургских улиц и рестораций. – И во Франции, и в Англии пробки хлопают в потолок, охотники ездят в театры и на балы. – Нет, г. издатель «Телеграфа»! Приписывать Пушкину лишнее – значит отнимать у него то, что истинно ему принадлежит.
<...> Теперь, что скажу в заключение?
О статье г. Полевого – что я желал бы найти в ней критику, более основанную на правилах положительных, без коих все суждения шатки и сбивчивы.
О новом романе г. Пушкина – что он есть новый прелестный цветок на поле нашей словесности, что в нём нет описания, в котором бы не видна была искусная кисть, управляемая живым, резвым воображением...»
Это фрагмент из заметки «Разбор статьи о «Евгении Онегине», опубликованной в 5№ «Московского телеграфа», напечатанной в журнале «Сын Отечества» № 8 за 1825 год. Автор – юный Дмитрий Веневитинов: в момент публикации ему было всего 19 лет. Он служил в Московском архиве коллегии иностранных дел, куда поступил, успешно сдав экзамены по университетскому курсу.
Дмитрий Веневитинов обладал редкой способностью к созерцательно-системному мышлению и чётким формулировкам, и вместе с тем он был талантливым поэтом.
Друг Дмитрия Веневитинова Николай Рожалин в журнале «Вестник Европы» №17 за 1825 год примерно в то же самое время опубликовал заметку «Нечто о споре по поводу «Онегина». Доводы, приведённые им, также разоблачали непрофессионализм и словоблудие Полевого:
«Говоря о Бейроне и Пушкине, поэтах романтических, г. П-ой определил сущность и причину романтической поэзии неопределенными, неизъяснимым состоянием сердца человеческого. И я себя спрашивал, можно ли определять неопределенным, объяснять неизъяснимым? Что такое неопределённое состояние сердца, как не отсутствие всякого действительного чувства, всякой страсти? Г. П-ой подкрепил это мнение неопровержимым доводом: «Я понимал, что говорю». Я, наконец, должен был понять, что неопределённое состояние сердца подобно неопределённому состоянию ума, которому видим действительные примеры, – состоянию, когда человек мыслит и вместе не мыслит, говорит и вместе ничего не говорит. Состояние жалкое! Причина романтической поэзии бедная!»
<...>
...г. П-ой защищает свое мнение, что в «Онегине» находит много народного, ибо П<ушкин> при описании петербургской рассеянной жизни – петербургского театра – поездки к Талону – не упустил из виду тех черт, которыми русские отличаются от иностранцев. Я себе позволил в сем случае думать иначе и не верить г-ну П – му, чтобы картина дурного воспитания Онегина верно изображала русский характер и, следовательно, имела народность».
После этих публикаций между маститым издателем "Московского телеграфа" и юными литераторами возникла полемика, которая была очень острой, продолжалась достаточно долго, но в конце концов сошла на нет.
В 1826 году Дмитрий Веневитинов и Николай Рожалин решили создать свой собственный журнал, чтобы публиковать в нём то, что посчитают важным и интересным, в том числе собственные произведения. Так появился журнал «Московский вестник». Его вдохновителем был Дмитрий Веневитинов: именно он сформулировал идею и разработал концепцию. Его статья «Несколько мыслей в план журнала» содержала оригинальные идеи, ломающие свойственные XIX веку представления об искусстве как средстве для занятия досуга и развлечения:
«...истинные поэты всех народов, всех веков были глубокими мыслителями, были философами и, так сказать, венцом просвещения. У нас язык поэзии превращается в механизм; он делается орудием бессилия, которое не может себе дать отчёта в своих чувствах и потому чуждается определительного языка рассудка. Скажу более: у нас чувство некоторым образом освобождает от обязанности мыслить и, прельщая легкостью безотчетного наслаждения, отвлекает от высокой цели усовершенствования».
Статья читается очень легко, есть фразы поистине афористичные:
«…причина нашей слабости в литературном отношении… не столько в образе мыслей, сколько в бездействии мысли»;
«…легче действовать на ум, когда он пристрастился к заблуждению, нежели когда он равнодушен к Истине».
По замыслу Дмитрия Веневитинова журнал «Московский вестник» был призван преподносить читателям исторические, философские и литературные произведения как средства для обретения системного мышления и истинного познания. Пушкин живо откликнутся на появление нового журнала и уже в первом номере опубликовал отрывок из драмы «Борис Годунов» и несколько своих стихотворений.
Однако надежды, возлагаемые Дмитрием Веневитиновым и Николаем Рожалиным на новый журнал, не сбылись.
15 (27) марта 1827 года Дмитрий Веневитинов внезапно и скоропостижно скончался. Ему было всего 22 года. Судьба Николая Рожалина тоже сложилась трагически. Вскоре после смерти Веневитинова он «разошелся во взглядах» с редактором «Московского вестника» М. П. Погодиным, уехал за границу и жил там до 1834 года. В первый же день после своего возвращения в Россию он умер в возрасте 29 лет. Рукописи, которые он подготовил для публикации в русских журналах, как утверждается, погибли при пожаре в конторе дилижансов.
«Литературная газета», издаваемая лицейским товарищем Пушкина Антоном Дельвигом, была, как ни каламбурно это звучит, обычной литературной газетой. «Цель сей газеты – знакомить образованную публику с новейшими произведениями литературы европейской, и в особенности российской», – так было сказано в статье, предваряющей выход первого номера в 1830 году.
Пушкин часто печатал в «Литературной газете» свои произведения. Дельвиг публиковал сообщения о выходе новых книг Пушкина, сопровождая их краткими критическими заметками. Он в меру сил старался защитить своего друга от несправедливых нападок ангажированной критики. Так в №17 «Литературной газеты» за 1830 год в разборе вышедшей из печати VII главы «Евгения Онегина», которую критик из газеты «Северная Пчела» назвала пустой, «совершенным падением», Дельвиг писал:
«Очерк Москвы и тамошних увеселений представляет новый образец удивительной лёгкости, с которой автор может переходить от предмета к предмету и, не изменяя одному главному тону, разнообразит своё произведение всеми волшебными звуками. Особенно благородная сатира есть такое орудие, которым он действует с величайшим достоинством своего искусства. Странность, порок, ошибка, слабость – все они замечены поэтом в духе нашего времени часто в том или другом лице, так что не оскорбляя ни чьей личности, он приносит пользу целому поколению».
Антон Дельвиг был не только талантливым критиком и издателем. Он был также самобытным поэтом, периодически публиковал свои стихотворения в альманахах и журналах. Его перу принадлежат в том числе такие строки:
Мы не смерти боимся, но с телом расстаться нам жалко:
Так не с охотою мы старый сменяем халат.
А вот фрагмент стихотворения, которое Дельвиг посвятил своему другу Александру Пушкину:
Тебе ль, младой вещун, любимец Аполлона,
На лиру звучную потоком слёзы лить,
Дрожать пред завистью и, под косою Крона*
Склоняся, дар небес в безвестности укрыть?
Нет, Пушкин, рок певцов – бессмертье, не забвенье,
Пускай Армениус**, ученьем напыщен,
В архивах роется и пишет рассужденье,
Пусть в академиях почётный будет член,
Но он глупец – и с ним умрут его творенья!
Ему ли быть твоих гонителем даров?
Брось на него ты взор, взор грозного презренья,
И в малый сонм вступи божественных певцов.
И радостно тебе за Стиксом*** грянут лиры,
Когда отяготишь собою ты молву!
(* Коса или серп античного божества Крона (Хроноса) обычно представляет собой аллегорию власти времени над человеком.
** Армениус (Германн), напыщенным учением, - это варвар, изображающий их себя компетентного учёного.
*** Мифическая река, олицетворение первобытного ужаса и мрака, из которой, согласно легенде, вышли первые живые существа.)
14 (25) января 1831 года Антон Дельвиг скоропостижно скончался в возрасте 32 лет.
Номер 5 газеты «Северный Меркурий» за 1831 год вышел с некрологом об Антоне Дельвиге на первой странице:
«17 сего января происходило на Волковом кладбище погребение тела незабвенного нашего поэта барона Антона Антоновича Дельвига. Многие из находящихся в Петербурге литераторов присутствовали при этом горестном обряде. Изъясняясь в сем случае выражением многие, мы ощущаем особенное сожаление, соединенное с каким-то душевным негодованием, что не можем сказать все. Но к сугубому нашему сему сожалению мы должны сказать, что в числе литераторов, бывших при погребении тела барона Дельвига, не было нескольких из тех, которые имели литературные распри с покойным и для которых одна тяжкая болезнь могла бы служить в сем случае достаточным извинением. Неужели дух литературной личности сильнее самого чувства Религии?..»
Далее в некрологе очень тепло и по-доброму говорилось о талантах, заслугах и душевных качествах покойного и выражалось искреннее сожаление об его безвременной кончине.
Это очень примечательно, что скорбная заметка в «Северном Меркурии» вместо безликих общих фраз содержала горячий призыв хотя бы перед лицом смерти вспомнить о том, что человека делает человеком прежде всего способность уважать других людей.
Автором необычного некролога был издатель "Северного Меркурия" Михаил Алексеевич Бестужев-Рюмин. (К "декабристу" Бестужеву-Рюмину он никакого отношения не имел, просто однофамилец). Портрета журналиста Бестужева-Рюмина не сохранилось. Из справочных изданий известно, что родился он около 1800 года. В ранней молодости был офицером, а потом перешел на журналистское поприще и занялся издательской деятельностью. Но в тех же справочниках особо отмечается его нечистоплотность как человека и незначительность как литератора, а его критические и полемические статьи называются низкими образцами журнальной перебранки своего времени. Есть упоминания о его пристрастии к алкоголю и неумении одеваться и вести себя в обществе.
Досталось М. А. Бестужеву-Рюмину и от «пушкинистов». Если верить некоторым литературоведческим статьям, то, оказывается, Бестужев-Рюмин был «литературным врагом» близких к Пушкину писателей, особенно Дельвига, всячески глумился над творчеством поэта и даже публиковал в своих альманахах произведения Пушкина без его на то разрешения и с искажениями.
Так кем же на самом деле был Михаил Бестужев-Рюмин – беспринципным пьяницей, желавшим получить известность любой ценой, или смелым и честным журналистом, любившим людей и не боявшемся говорить правду, невзирая на лица? Судя по некрологу о Дельвиге, второй вариант выглядит более достоверным.
Мне думается, этот человек заслуживает, чтобы о нем написали не одну статью: это была личность неординарная и многогранная. Творческое наследие Бестужева-Рюмина невелико, но очень своеобычно. Приведу для примера фрагменты его критических статей.
В №5 за газеты "Северный Меркурий" за 1830 год был опубликован разбор литературного альманаха «Радуга». Среди лестных и не очень комментариев к помещённым в альманахе произведениям имеющемуся там стихотворению Пушкина посвящены следующие строки:
«В двенадцатистишии А. Пушкина (под названием
«К А. Т-вой») первые только четыре строки имеют в себе смысл и стоят имени своего Поэта; следующие же стихи:
Я пил отраву в вашем взоре
В душой исполненных чертах…
Невольно заставили нас заглянуть в оглавление опечаток, чтобы найти поправку, но не нашед её, мы остановились в том мнении, что г. г. Издатели «Радуги» напечатали эту пьесу с неверного списка, ибо Пушкин не способен творить такие бессмыслицы…»
Вот еще пример. В издаваемом Бестужевым-Рюминым журнале «Гирлянда» №12 за 1831 год в разборе альманаха «Северное сияние»:
«В числе стихотворцев, напечатавших произведения свои в «Северном сиянии», есть иные, по-видимому, особенные почитатели А. С. Пушкина, ибо они, выписав некоторые стихи из сочинений сего последнего, удостоили выдать их за свои собственные. Например:
Гонимый роком своенравным,
Я вяну жертвою страстей… (Сев. Сияние, стр. 179)
При блеске звёзд луна горит
В пустынях неба безмятежных (Там же, стр. 199)
и проч. Первый стих из «Кавказского пленника», а последний из «Онегина». Чем это назвать? Близким ли смелым подражанием или литературным похищением?»
Такое доскональное знание Бестужевым-Рюминым творчества Пушкина свидетельствует в пользу их дружбы, а не вражды, а хороший русский язык и деликатная манера изложения при беспощадности к плагиаторам и фальсификаторам выдают в нём высококлассного журналиста и критика. Эти особенности не увязываются с репутацией дельца от литературы и пьяницы.
А вот какое стихотворение Бестужев-Рюмин посвятил Пушкину. Оно было опубликовано в 1826 году в альманахе "Сириус".
П-ну
Не будем, П-н милый мой,
Стремленью чувства предаваться
И очевидно ослепляться
Нас увлекающей мечтой.
Стремясь за суетной хвалой,
Не будем боле заблуждаться!...
Бесплодный в нас пылает жар!
Мы можем сами видеть ясно,
Что рвеньем чувств горим напрасно,
Что наш ничтожен слабый дар!
Бесславных мы не обесславим,
Глупцов не сделаем умней,
Порочных также не исправим,
Судей не сделаем честней!
Пускай колдует чародейство,
Пускай Вралёв наводит сон
Своими вялыми стихами,
Пускай всё будет между нами!
Не наше дело порицать
Невежд поступки и сужденья,
Не наше дело открывать
Их слепоту и заблужденья!
Изведав опытом людей,
Пора нам, П-н, быть скромней,
Пока казаться простаками
И не смеяться над глупцами.
Не всё мы будем понимать,
Не всё высказывать свободно;
Мы будем более молчать
И думать: так судьбе угодно!
Но кое как собравшись с силой,
Переменимся в добрый час!
Мы будем помнить, друг мой милой,
Что правда очень колет глаз.
Стихи Бестужева-Рюмина в литературном отношении слабоваты, он сам это признавал. Но, тем не менее, они очень искренние, несут на себе отпечаток переживаний автора и выражают его истинное отношение к своему другу Александру Пушкину.
Михаил Алексеевич Бестужев скоропостижно скончался 6 (18) марта 1832 года в возрасте чуть более тридцати лет. Некролог о нем был опубликован в последнем номере издаваемого им журнала "Гирлянда". Некролог этот весьма странный, при его прочтении возникают сомнения в том, что журналист умер естественной смертью.
Таким образом Пушкин на последнем этапе своего творческого пути оказался почти в одиночестве в очень враждебном окружении. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что статья Владимира Одоевского "О нападениях петербургских журналов на русского поэта Пушкина", написанная в 1836 году, увидела только свет через много лет после смерти Пушкина, и была она опубликована не в периодическом издании, а в сборнике произведений Одоевского "Записки для моего праправнука".
Однако ранний уход из жизни Дмитрия Веневитинова, Николая Рожалина, Антона Дельвига и Михаила Бестужева-Рюмина все же не следует считать следствием существования тайного заговора против Пушкина. Древние говорили: ist fesit cui prodest (сделал тот, кому выгодно (лат.)). Всех этих литераторов, кроме честной журналистской позиции и доброго отношения к Пушкину, объединяет еще кое-что. Все они имели отношение к изданию журналов и газет, которые после их смерти с большим или меньшим успехом приносили доход другим людям.
Так после смерти Дмитрия Веневитинова и отъезда за границу Николая Рожалина единоличным владельцем "Московского вестника" стал М. П. Погодин. В сборнике «Пушкин в воспоминаниях современников» имеются выдержки из его дневника. Запись о получении из Петербурга известия о смерти Веневитинова датирована 19 марта 1827 года:
«19. Хлопоты по журналу. <...> Читал Скотта. Приходит Рожалин и подаёт письмо... Неужели так! Ревел без памяти. Кого мы лишились? Нам нет полного счастия теперь! Только что соединился было круг, и какое кольцо вырвано. Ужасно! ужасно!
20. Соболевский был у меня. Повестил ему горесть. Он зарыдал. <...> Узнал, почему Пушкин хотел поместить эпиграмму. – Скорбь. Тоска».
Дмитрий Веневитинов скончался в Петербурге 15 марта по старому стилю. В 1827 году письмо с известием о его смерти не могло дойти до Москвы за четыре дня, для этого требовалась как минимум неделя. Соответственно, дневник Погодина – подложный. В первый раз он был опубликован при жизни автора в журнале «Русский архив» №1 за 1865 год. Получается, что известный историк Михаил Петрович Погодин (1800 – 1875) сознательно занимался распространением лживых сведений об обстоятельствах смерти Дмитрия Веневитинова. И потому есть основание предположить, что г-н Погодин мог быть заинтересован в избавлении от соучредителей журнала, чтобы в одиночку им распоряжаться и наживаться на популярном издании.
После смерти Антона Дельвига "Литературная газета" еще более полугода выходила нелегально. Рукописи в цензурный комитет по договоренности с цензором приносили люди, не имевшие на издание никаких прав. Но когда цензора сменили, обман вскрылся, и газета перестала выходить.
Журнал Михаила Бестужева-Рюмина"Гирлянда" выгодно отличался от других журналов для женщин не только тем, что в нем публиковались качественные литературные и публицистические материалы, но также тем, что он был один из немногих, где помимо словесного описания модных нарядов печатались картинки, получаемые из Парижа. И потому журнал был очень популярен.
В архиве Санкт-Петербургского цензурного комитета хранится дело о том, как некие подпоручик Кафтарев и титулярный советник Глебов пытались после смерти Михаила Бестужева-Рюмина получить права на "Гирлянду", предъявляя в качестве основания подложное письмо от отца умершего издателя. Цензурный комитет проявил принципиальность и отказал аферистам.
Сейчас уже невозможно узнать об истинных причинах смерти молодых журналистов Дмитрия Веневитинова, Николая Рожалина, Антона Дельвига и Михаила Бестужева-Рюмина. Лучше, наверное, думать, что они действительно скончались от болезней. Потому что тяжело сознавать, что профессия журналиста опасна не потому, что власти боятся каких-то разоблачений, а потому, что существуют издатели-оборотни и журналисты-оборотни, готовые ради денег физически уничтожать своих более успешных собратьев, для которых литературное творчество важнее наполнения кошелька.
Но все равно никуда не денешься от того факта, что после смерти Пушкина его журнал "Современник" оказался в руках людей, выдававших себя за его друзей, но при этом при жизни поэта не сказавших о нем в публичном пространстве ни одного доброго слова. Впрочем, это уже совсем другая история...
Уважаемые друзья!
Подписывайтесь на канал Смотри в Корень. Здесь будет интересно, я постараюсь.