Июнь
22 июня началась моя война. В учебниках истории она начнётся раньше, но здесь, в приделах одной маленькой семьи, война началась именно в этот день. До этого были – праздничное опьянение, ожидание чего-то необыкновенного, радость, надежда, тревога, недоверие, страх, паника. На последнем этапе нужно было собирать чемоданы и уезжать. Уезжать из города, где прошла вся жизнь, из города над которым теперь летали вражеские самолёты, из города, который скоро превратится в ад.
Сестра, племянник, мама и я с сыном – маленькая экспедиция в большое плаванье.
На заднем сидении спортивной тойоты, за рулем которой наш старый друг, я сжимаю руку мужа. Изуродованный взрывом КамАЗ на «Дороге смерти» украшен цветами. Город как будто тот же, но такой тихий, поникший, потускневший. Вокзал похож на огромный улей. Кажется, город стягивает сюда все, что ещё живо, что имеет право на жизнь: красно-синий младенец на руках у тоненькой женщины, щекастые шумные мальчишки, девочка с замысловатой косой и зонтиком.
Небо плачет. Узкий перрон, или он кажется узким от человеческой толпы, затоплен. Люди идут медленно: дети, сумки, коляски. Странно, никто не спешит, не толкается. Этот поезд, один из последних уходящих из города, похож на ковчег – он не отправится, пока все не сядут.
Я прижимаю ладонь к холодному стеклу, с той стороны горячая ладонь мужа. С той стороны прошлая жизнь спокойная и размеренная.
Поезд блуждает в мокрой темноте, на станциях люди с автоматами, ещё свои. Потом уже не свои тщательно смотрят документы, разрешения на вывоз детей. И снова свои, как выдох, как облегчение.
Сладкий курский воздух, родные лица, торопливый, встревоженный говор, объятия. Дорога. Там, где когда-то был бабушкин двор, вырос кленовый лес. Старый дом с проваленной крышей обиженно смотрит выпавшими окнами. Это – Родина большая, маленькая осталась там, в мокрой темноте.
***
Совсем недавно Иван и Анна построили новую хату, покрыли соломой, побелили. Весёлая стоит она на пригорке, улыбается чистыми окнами. Занесли пару узлов, сундук, который достался Анне в приданое, и главное сокровище – колыбельку с чернявым, глазастым Витенькой. Когда Иван с братьями разделялись, пришлось Анне забрать к себе свекровь, но это даже хорошо, будет кому за малышом присмотреть, пока она по хозяйству хлопочет. Хозяйство пока небольшое: коза, куры, гуси, но на следующий год корову купят.
Иван в колхозе с утра до ночи, тракторист, ещё и механик. Руки у него золотые: и технику ремонтировать умеет, и за скотиной ходить, и роды у буренок принимать, всю деревню стрижёт, лапти и корзины плетёт, надо, и хлеб испечёт. А сам тихий, лишнего слова не скажет, только в глазах огонек горит, упрямый такой, живой, яркий.
Анна наоборот – сама огонь. Весёлая хохотунья, первая красавица и певунья в деревне. Любит поговорить, сказку, шутку, прибаутку рассказать. Глаза голубые, как васильки, коса русая до пояса. Двух деток они с Иваном похоронили, и вот Витенька, как подарок, новая надежда, что и в их доме задержится, приживётся счастье.
22 июня началась война.
Анна сидит, прижавшись спиной к печке, и обессиленно смотрит на колыбель, коса растрепалась, в глазах слёзы. Ушел на фронт Иван, сгорело молоко. Сейчас Витенька проснётся и снова будет просить грудь, плакать, тянуть в рот ручки.
Скрипнула дверь.
– Что сидишь? Козьим будем кормить, – говорит свекровь. – Бога нужно благодарить, что коза есть.
Июль
Ванечке полтора года, он рос в городе, в деревне ему непривычно. Первое время и руку боялся отпустить столько свободы. Огромный двор, а за двором дорога, направо пойдёшь – деревня, налево – несколько домов и поле. За дорогой спуск к реке и болото. Каждый день над домом пролетают огромные белые птицы цапли, вечерами в реке заходятся пением лягушки. Трава во дворе населена кузнечиками, жучками, мухами и комарами. Деревня – сгорбленными старушками, батюшкой, котами, собаками, курами, гусями и одной коровой. Для Ванечки каждый выход из дома – это приключение. Он смотрит на мир широко открытыми чёрными глазенками, тычет пальчиком во все новое, впитывает.
Почти месяц мы прожили в доме двоюродного дяди. Теперь нужно ехать в город, становиться в очередь, оформлять документы. Иностранцам просто так больше трёх месяцев тут жить не положено.
В городе очередь, занятая в 5 утра, к обеду не сдвинулась с места. Людей много, все ждут терпеливо, делятся последними новостями, слухами, надеждами. Талончик на оформление временного убежища дали на конец октября. Чудом успели на последний автобус. А дома Ванечка воюет с бабушкой. Ему нужно мамино молоко. Мама растворяется в поисках работы и бумажках, молоко даёт соседская корова.
28 июля парк, где совсем недавно Ванечка играл в песочнице, обстреляли «Градами», погибла девушка с малышкой на руках. Обстреляли и несколько домов, один совсем рядом с тем, где мы жили, погибли бабушки, торговавшие фруктами на остановке. Ужас пришел в город и надолго в нем поселился.
А мужчины все не хотели уезжать.
***
Вот уже прошел год, а Анна не получила ни одной весточки от Ивана. Витенька гоняет кур во дворе, и радостно на это смотреть, и болит душа: «Где Ваня, жив ли?».
Утром Анна взяла хлеб, немного картошки, творог, мыло. Открыла образа, перекрестилась: «Пойду к Мисаиле, нет сил так жить».
В соседней деревне жила старая монашка, матушка Мисаила. Она лечила людей, и, говорят, предсказывала будущее. Из окрестных деревень шли к её дому солдатки, узнать о своих пропавших мужьях, отцах, сыновьях.
Дорога. Слева – поле пшеницы на горизонте упирается в лес, справа – узкая полоска деревни и луг. Серебряный Сейм раскидал свои притоки по зелёному бархату трав. Воды блестят в лучах утреннего солнца, как паутина после дождя. Цветет гречка, ее сладкий аромат разносит ветер.
У маленького деревянного домика монашки столпились люди: женщины, девушки, старушки. Кое-где вспыхивали разговоры, но больше молчали. Каждая берегла свое горе, свой заветный вопрос. Одна женщина, наблюдая, как на столе оставляют свертки с продуктами, прошептала: «Мне бы здесь хоть прислуживать остаться, не голодно». Вышла она от Мисаилы ошарашенная: «Прислужницей останусь, матушка позвала». Соседка Анны вышла поникшая, не придет её муж домой. Теперь черед Анны, идти нужно, а ноги не идут, руки как ватные, кое-как переступила порог. Старушечка вся в белом посмотрела из-под платка: «Не бойся, твой в огне не сгорит, в воде не потонет. Жди».
Август
В начале августа годовщина бабушкиной смерти. Вооружились с сестрой тяпкой и граблями, отправляемся на кладбище. С выцветших фотографий на крестах бабушка и дедушка смотрят добрыми глазами. Могилки поросли крапивой и чертополохом, а между ними огромная тёмно-красная мальва. Раньше такие росли перед бабушкиным домом, из них получались прекрасные куколки.
Совсем рядом под кованым пологом могилка Мисаилы, как и раньше к ней идут люди за помощью и исцелением. Строится церковь. Кладбище у реки, из берега бьёт ледяной источник, тут можно набрать целебной воды, окунуться в купальню. Огромные лягушки сидят на холодных камнях источника, пучат глаза, раздувают шеи. А внизу в реке в тени ракит их подружками лакомятся деревенские гуси.
По телевизору говорят о необходимости заключить перемирие, начать переговоры, обменяться пленными. А в городе нет света уже вторую неделю, нет воды, в магазинах нет продуктов.
***
Анна узнала, что в город пригнали пленных. На мельнице люди говорили, что есть там и земляки. За колючую проволоку немцы разрешают передавать хлеб.
– Пойду в город, мам, может Ваня там.
Свекровь покачала головой, иди.
Ивана Анна не нашла, хлеб отдала незнакомым солдатикам оборванным, худым, покрытым пылью и ранами.
У вокзала ее остановил отчаянный детский крик. Малыш лет двух кричал на руках у женщины, кричал отчаянно, горько.
– Что ж он так кричит у тебя?
– Три дня не ел почти, еду к матери с Украины, может и не доеду.
Анна достала кусок хлеба, оставленный на дорогу, отдала ребенку. Он ел жадно, а маленький кусочек зажал в кулачке, закрыл глазки и тут же заснул на плече у матери.
Сентябрь
Ванечка научился разговаривать, от нескольких слов перешёл к предложениям. «Мама, дай печенье» – заявил он, и попробуй мама не дай.
В деревенском магазине люди притихают всякий раз, когда видят беженцев с Украины: новости из первых уст куда интересней, чем по телевизору.
Батюшка принес ведро винограда, говорил о дочке и внуке, которые тоже там, и не хотят уезжать. Вздыхал и обещал капусту.
Неожиданно приехал отец похудевший, уставший. Первый день он сидел на кухне, почти не говорил, смотрел на внуков и улыбался. Потом рассказал, как на работе его застал обстрел, прятались под станками. Соседнее здание, где был склад, сгорело полностью, расплавились железные шкафы, испарилась краска прямо с банками, рухнули перекрытия. В цеху вылетели стекла и крыша избита осколками. Он взял расчет и уехал.
***
Анна получила письмо от мужа первое за три долгих года. Он был в плену, теперь снова воюет, любит, целует ее и Витеньку, обнимает мать. Анна плачет, но теперь живёт и дышит снова.
Уходя на работу, она сварила чугунок картошки на день. Вечером чугунок пустой.
– Где же картошка? – удивляется она.
– Витя съел. – отвечает свекровь. И так несколько дней.
Анне не верится, она уходит пораньше, и тихонько прячется за калиткой. Витенька выбегает из хаты с картошкой в руках и задорно кричит:
– Типа-типа-типа!
Куры свои и чужие несутся во двор на привычное уже пиршество.
– Да разве можно курей картошкой кормить?! – выговаривает Анна свекрови. – Зима впереди.
– Прости меня старую, одурела я видать.
Октябрь
В саду вызрели поздние яблоки. Вечером, когда садится солнце, они золотом горят в его лучах на фоне покрасневших съежившихся листьев. Вот откуда вы, золотые яблочки, не перестаю улыбаться этой картине.
Ванечка любит яблочки. Но самое интересное для детей – это прогулка на свекольное поле. Огромная кормовая свёкла чуть ли не на половину торчит из земли, листья уже поникли от первых заморозков, и белые корни, как головы торчат до самого горизонта. Дети бегают среди этих чудных голов и выбирают самую большую.
Едем с сестрой в город, подтвердить очередь на сдачу документов. Ранним утром деревня ещё спит, от домов веет теплом и ленью. На лугу пасётся одинокая лошадь. С Сейма поднимается белый туман, он висит над водой плотными клубами. Река словно молоко. На траве иней.
***
Иван идёт не спеша, дышит родным сладким воздухом. Деревья уже сбросили листву, чернеют отдыхающие поля. Вот знакомый поворот, колхозный коровник, кладбище, на пригорке молодые зелёные сосны, посаженные перед войной, они заметно подросли. А вот и она стоит на пригорке, улыбается чистыми окнами, ждёт – родная хата.
Во дворе черноглазый мальчик, обвязанный пуховым материнским платком, кормит кур. Иван облокотился на калитку и смотрит, он хочет запомнить каждое движение сына. Скрипнула дверь.
– Ванечка! – закричала и присела мать.
Ноябрь
За окном мелькает коричневый ноябрьский мир. Поезд приходит в когда-то свой, а теперь чужой город. На перроне толпятся таксисты, готовые без проблем объехать блокпосты. Объезжают через деревни, дома заколочены, избиты осколками, людей нет. Заброшенные заправки без стекол и значки «Мины» с обеих сторон дороги. На въезде в родной город табличка: «Добро пожаловать в Ад».
Перекресток, оранжевый магазин, библиотека, такси сворачивает во двор. Муж встречает у подъезда, он похудел, серые глаза смотрят устало, на висках лежит первый иней. Поцелуи, объятия. Ванечка на руках у отца растерянно озирается.
– Ваня, ты знаешь, кто я?
– Мой папа.
***
Иван вернулся в октябре после трёх лет плена, экспериментальных уколов, обливаний и побоев. Он принес домой Победу и счастье. Через год в ноябре родился Коля, потом Ниночка, Люба и Верочка. Всех детей Ивану и Анне удалось вырастить. Дружно и весело прожили они жизнь, дождались внуков. Иван пережил Анну на полгода, и полгода он писал ей письма. Скучал, ждал встречи.