... Мои убеждения сложились еще в детстве, но подруг ими не пугаю; и даже Игор-Егор думает, что я политически индифферентная кукла. А, между прочим, я и на защиту Белого дома в 93-м ходила. Вы улыбаетесь, а я, правда, ходила.
– Вы замечательно рассказываете – оттого и улыбаюсь.
– Ох, и сомнительный же это для барышни комплимент, – даже ушки Ариадны, кажется, зарделись от удовольствия. – Тогда пеняйте на себя – сами напросились. Никому ещё об этом не рассказывала. Готовы? Мне было двенадцать лет – ну вот, проговорилась о возрасте, – опять засмеялась Ариадна – лицо девушки секундами растворялось в лихорадочно вперившихся в неё глазах Бахметова . – Политикой жутко интересовалась. А тогда все вокруг галдели о какой-то демократии и партократии − короче, всё было интересно и, главное, поощрялось – надо же, пигалица зелёная, а на митинги ходит и Собчака от Бурбулиса отличает. Где он, кстати, сейчас, этот Геннадий Эдуардович? Провалился в лету истории?
Дед мой меня к идеологии приучил – покачала головой Ариадна, – смотри, говорит: задача любой власти – подтягивать на службу обществу благородных, талантливых работяг, – а все вот эти перестроечные болтуны – кто из папенькиных министерских сынков, кто – из уголовников, а кто – просто по пятому пункту. Что такое пятый пункт, дед не объяснял, да и, вообще, явно перегибал в анализе; но общую суть я уловила. Когда схлестнулись между собой Ельцин с Верховным Советом, ходила к Белому дому недели две подкармливать депутатов буханками хлеба и колбасой – что я могла еще позволить себе купить в магазине? Все чумазые и весёлые – воду и свет им отключили, зато оружие подвезли! Дед лежал в больнице и представить себе не мог о моих приключениях. А я крутилась везде – и сам Руцкой меня по голове гладил, − все смеялись, что народ от мала до велика встал на защиту депутатов. А когда я разобрала и собрала Стечкина за 20 секунд – это была декада славы. Народу там много было всякого. Все такие собранные и возбуждённые одновременно, как же – скоро будет свергнут антинародный режим! Шептались, правда, что видели рассаживающихся по крышам снайперов; что в Москву привезли свердловский ОМОН, новосибирский, ростовский и ещё Бог весть какой, всем им раздают пачки наличных и ящики водки, и что готовится явная провокация. Я приходила утром и целыми днями бродила по этажам – все куда-то бегут, везде оружие и кипы бумаг – какие-то документы, воззвания, листовки. В школу не ходила, – какая там школа! Все лучшие люди собрались в одном месте; и, конечно, скоро восстановится порядок и справедливость в стране. Дед, конечно, воспитал во мне чувство справедливости – я и тогда уже понимала, что всё то, что было общим, нагло растаскивалось под носом у нищающего народа. Долго рассказываю? Нет? – Бахметов с напряжением вглядывался в лицо Ариадны – он вроде стал больше понимать о жизни и Ариадне, но вдруг опять решил, что это понимание есть обман, поскольку в нём, в Бахметове, всего лишь длился живой подробный сон. – А потом была ночь с Останкинской башней, когда я ехала на грузовике с мужчинами и женщинами и пряталась за кустами; а потом вокруг в буквальном смысле свистели пули – было весело и даже не обратила особого внимания, что несколько тел были с головой накрыты какими-то плащами и тряпьём. Я в ту ночь домой вообще не поехала – вернулась на грузовике с ранеными в Белый дом и ухаживала за ними до утра. Я была горда, понимая, что дед бы мной гордился. Если бы знал, конечно, где я. Или всыпал бы хорошенько за глупость.
Глава 5.
– Шла какая-то невозможная фантасмагория, – Ариадна положила локти на стол и обхватила затылок тонкими кистями, – было это со мной или не было? – «Конечно, было» – почти сказал Бахметов, но постеснялся, что голос опять окажется деревянным – на секунду смутило и дурацкое ощущение, что рассказ этот пока еще не произнесен – так как же с Ариадной это уже могло быть? – Все ходят в полутьме со свечами и фонариками, воду привозят цистернами на площадь и разливают по вёдрам, машины всё подъезжают – то от башни, то от мэрии – настроение почти победное; какие-то люди рассказывают, что скоро будет атака с воздуха и лучше всем уходить; кто-то кричит, что нужно идти к Моссовету мочить демократов, пока они собрались в одном месте. Меня силой вывел за ограждение мужчина в смешной камуфляжной форме и пинком дал направление в сторону дома, но я побродила у Горбатого моста и вернулась назад. Спала, наверное, недолго – пошла стрельба, да потом из пушек, а снаряды стали залетать на этажи и убивать осколками людей. Выглянула в окна с восьмого этажа и ахнула – мы были окружены со всех сторон. Меня схватила за руку какая-то девушка и потащила по лестнице вниз; это было очень страшное зрелище, когда со всех этажей на лестницу выбегают люди. Все побежали вниз – по первому этажу пока почти не стреляли, и внизу ещё был подвал. В первый раз за эти дни я увидела испуганные лица. Конечно, не у всех – многие мужчины возбуждённо кричали друг другу, где в здании более безопасные секторы обстрела, и куда нести боеприпасы для окопавшихся на этажах оборонцев. Хотела нести патроны и я, но получила такой подзатыльник, что без лишних пререканий опустилась в подвал. Сколько буду жить, этого подвала не забуду, – Ариадна встала и налила в заварочный чайник кипяток, – битком людей, прерываемая ударами снарядов и вскриками испуганных тишина, свечи в руках и молитва нараспев сидящего рядом со мной священника с длинной седой бородой. Как долго сидела в подвале, не знаю. Очень хотелось пить, я, наверное, задремала, и вдруг голос метрах в пяти от меня отчётливо сказал: «Никуда не пойду!» Я вздрогнула и увидела, что в подвале виден свет от открытой двери, в проём которой по одному выходят наружу люди и опять голос в истерике – «Никуда не пойду!». Люди встают с мест и двигаются в сторону проёма – на выходе их обыскивает человек с автоматом на груди. Вставать не хотелось, да и не только мне – лица у всех напряжены и с тревогой в глазах каждый оглядывается на другого. Меня тоже обыскали, но больше для порядка, – мужчина с автоматом неодобрительно посмотрел на меня и кивнул головой на выход. Я поднялась по лестнице на первый этаж и ахнула – пол был завален телами, а сверху на них сыпалась пыль с потолка.
Пошла сквозь строй стоявших ко мне с двух сторон лицами людей с автоматами людей, и вдруг увидела за высокими ботинками одного из них застывший взгляд на лице лежащего на полу мужчины – он с шутками-прибаутками торговал у нас на Таганке газетами, и я каждое утро проносилась мимо него ко входу в метро. Лицо было неподвижно и присыпано известкой. Помню, что вышла на крыльцо и качнулась от струи холодного ветра – меня подхватил на руки какой-то мужчина. Я дёрнулась встать на ноги, но затихла и стала оглядывать из-за его плеча коридор стоящих шеренгами друг против друга людей с автоматами. Потом нас отвели к какому-то забору, потом к стадиону, – там стадион рядом есть, – и всех стали обыскивать. Того, что меня нёс, стали обыскивать, да и всех стали; а я побежала к домам и метро и меня никто даже не останавливал. На стадионе стреляли, а я бежала сломя голову. Вот здесь-то по-настоящему напугалась! Дома меня уже и не надеялись увидеть живой, и все плакали. Я уснула, едва поев, и проспала сутки. Вот и всё моё участие в мировой истории, − усмехнулась Ариадна. – Что было с остальными – я даже не знаю. Дворничиха говорила соседке, что в крематорий несколько ночей привозили грузовики с мешками в человеческий рост. Было − не было – сказать не могу, а девушка та, что держала меня за руку на лестнице в подвал, повесилась через полгода, − её, раненую, изнасиловали два пьяных омоновца в подъезде, когда бежала через проходные дворы, − вот она и не выдержала своих ощущений. Фотографию её видела в газете под статьёй – стихи очень хорошие писала. Политикой я сейчас не интересуюсь. Зачем я всё это вам? Жить нужно в стиле «Камеди клаб», − невесело улыбнулась Ариадна, − и не замечать страданий ближних. Только «Камеди клаб» заканчивается ровно в минуту начала собственных страданий...
АЛЕКСАНДР АЛАКШИН. МОСКОВСКИЙ РОМАН. СПб., 2014. С. 192−197.
"МОСКОВСКИЙ РОМАН" − ПРОДОЛЖЕНИЕ "ПЕТЕРБУРГСКОГО РОМАНА".
Текст автора канала.