Трамвай исчезает. Исчезает в февральском белом тумане. Дымке из снега, света и брызг из-под колес проезжающих машин. Маленький мальчик в красном пуховике, помпонистой красной шапке, весь завернутый, как подарок под новогодней елью, стоит и смотрит на этот туман. Видел ли он, как исчез трамвай? Видели ли хоть кто-нибудь? Февраль колет острыми ветрами. Пухлые щеки мальчика уже не розовые, а красные, как его шапка, но он все стоит и сопит носом. Смешно.
Иду, подхватив себя под локти. Мой пуховик – совсем не подарочная упаковка малыша. И ушедшим новым годом от него не пахнет. Я опоздала на трамвай. Теперь мне никак исчезнуть вместе с ним. Или по отдельности. Хоть как-нибудь. Придется оставаться и ждать, пока не перестанет колоть ветер. Не тронется лед. Не прилетят жирные черные точки. Не распакуют малыша. Белый туман леденеет и превращается в серый дождь. Ливень смывает снег, смывает свет, машин и мальчика. Красная точка исчезает почти так же, как мой трамвай. Только куда исчез малыш я знаю. Он за одним из оранжевых окон, где еще не вынесли осыпавшуюся елку и где пахнет чаем. А куда исчез трамвай? Разве что туда, где меня не будет.
Ливень смывает тротуар. Ливень смывает дома, мосты, беспризорных котов, прибивает к земле пыль и прохожих. А я все обнимаю себя руками. Обхватываю. Улицы разверзаются прямыми линиями. Снизу то же, что и сверху, а я как пластиковый столбик в парнике. Держу собой искусственное небо над искусственной почвой, чтобы между ними выросли настоящие огурцы. Они, конечно, будут водянистыми. И, конечно, не сейчас. Никто не выращивает огурцы в феврале. Вот ближе к лету… Достою ли я до лета? Достоят ли остановки и парки? Бары, проспекты, мешковатые люди, переваливающиеся, как толстенькие мопсы. Из стороны в сторону. Слева направо. Живые клубочки шерсти. Трамвай уехал, февраль остался. Я стою, обхватив себя руками.
