Читая новости о чудовищной гибели рабочего на разборке крыши в питерском СКК, вспомнила, как наткнулась однажды в фейсбуке на аудиозапись, сделанную в 2016-ом после взрыва на воркутинской шахте. Это была встреча жен погибших шахтеров с руководством компании. Кто записывал – не знаю, видимо, кто-то из зала. Наверняка помните: страшная авария, в шахте взорвался метан, 4 человека погибли сразу, еще 26 были заблокированы, их так и не вытащили. Во время спасательных работ погибли еще 5 человек. Профсоюз горняков называл причиной катастрофы нарушение техники безопасности, родственники погибших выражались точнее и утверждали, что начальство на шахте намерено игнорировало сигналы о повышении уровня газа.
Собственно, вот это они на встрече с Мордашовым и выкрикивали. Запись тяжелая, я ее не сохранила, гуглите сами, если интересно. Она – о нас, о том, как мы живем, чего стоим и как позволяем с собой обращаться.
Итак, датчики сигнализировали о повышении концентрации метана уже за 3-4 недели до взрыва, а людей заставляли спускаться в шахту. Северсталь утверждает, что ничего подобного в реальности не было, – но сейчас важно не это. В любом случае, такие слухи ходили, жены-матери это слышали. И рассказывавшие им это мужья все-равно шли на работу. Вот прямо мимо этих жен и шли. И прямо в эту шахту, где якобы есть угроза взрыва. Почему? Потому, что им так сказало начальство.
То есть постфактум сидит полный зал людей, у которых погибли родные; абсолютно все сидящие в зале люди уверены, что их близких принудили лезть в шахту, и никто не задается простым вопросом: как вообще можно заставить взрослого дееспособного человека делать то, что он считает для себя опасным? Вручную их в эту шахту заносили? Цепями пристегивали?
В Бажовских сказах есть история о дочке горняка, которой хозяйка Медной горы зеркальце подарила. И есть там эпизод, когда возникает опасность обрушения шахты и приказчику надо отправить в нее работников укрепить своды. И он выбирает папу той самой девочки, как самого «безответного». Потому что знает – других фиг загонишь. Он боится гнать в гору крепостных людей: крепостных, которым с детства вбивали в голову, что они рождены выполнять волю барина и живут его милостью. С которыми за ослушание можно делать что угодно.
В 21 веке с людьми, которые говорят: «Мы не будем рисковать жизнью, обеспечьте безопасность», что можно сделать? Объявить выговор? Лишить премии? Уволить? Почему это оказывается для нас существенно страшнее, чем погибнуть? Почему мы легко говорим «нет» собственным детям и не можем сказать это малознакомому, чаще всего неприятному человеку, который требует от нас невозможного?
Потому что верим, что ничего не стоим. Что в нас ценности еще меньше, чем в тех крепостных.
«За 50 тысяч лезть в шахту!» - надрывалась шахтерская жена. – «Вы оценили их жизни в 50 тысяч!»
Да нет, это не Мордашов. Это они сами оценили свои жизни в 50 тысяч, когда соглашались работать за эти деньги. И потом, когда не стали бастовать и требовать разобраться с газоанализатороами. Когда рискнули жизнью, чтобы не перечить начальнику.
Экономическое рабство оказалось для нас не лучше правового. А в условиях, когда права существуют лишь на бумаге и никто не хочет отстаивать их в реальной жизни (а то и попросту не понимает, зачем это нужно) - пожалуй, что и хуже. Очень жаль погибших горняков, очень жаль погибшего Матвея Кучерова, который тоже понимал, что нельзя выходить на крышу, но не стал с этим спорить. Очень жаль, что гибель этих и многих других людей никого ничему не научит.