Реконструкторы в России
Варяги, славяне, берестяные грамоты, вечевая республика, Вторая мировая — в Великом Новгороде с лихвой хватает материала для исторических реконструкторов. Лидеры местных реконструкторских клубов рассказывают, как они устроены, почему для них важно быть аполитичными, зачем участвовать в городских праздниках и копить на собственный шатер.
Михаил Петров (Годи), экс-руководитель клуба исторического моделирования «Черный вепрь» и один из создателей российской раннесредневековой реконструкции, старший научный сотрудник Центра по организации археологических исследований Новгородского музея-заповедника.
Сергей Ефимов (Чингиз), руководитель клуба исторической реконструкции «Змей Горыныч», реставратор Новгородского музея-заповедника.
Историки или ролевики
Михаил: Реконструкцией я начал заниматься еще в студенчестве (заканчивал истфак МГУ) – это все интерес к эпохе викингов. Был в клубе «Серебряный волк», там почти все в свое время были, кто в Москве. И вот как-то новгородские ребята ролевики собрались на первых, легендарных «Волков Одина» (ролевая игра — Прим. автора) и пришли ко мне за консультацией. Они заморочились, хотели сделать, пусть из фанеры, но правильные мечи каролинги с рукоятями. Вернулись с игры воодушевленные, решили, что нужно делать клуб. Так образовался «Черный вепрь» — без скромности скажу, один из легендарных клубов в отечественной реконструкции. Нужно было выбирать руководителя, и они выбрали меня — как минимальное зло.
Похожие истории были еще в паре клубов, и получилось, что в нескольких клубах страны, общающихся между собой, у руля встали профессиональные историки и археологи. После выпуска из университета не было востребованности в специальности, кому-то нужно было зарабатывать деньги или кормить семью. Это был такой странный мотиватор 1990-х. Уезжать из России, как многие тогда, я не хотел. Я считаю: где родился, там и пригодился. Мои дедушка и бабушка перебрались в город до войны, а если учесть, что людей после войны почти не осталось и коренными считаются даже те, кто после войны приехал, то я совсем местный. Меня в колясочке катали по Ярославову дворищу. Всю жизнь я провел на Торговой стороне. Я воспринимаю себя как часть этой земли, и эта земля часть меня.
Сергей: Есть разные истории того, как люди приходят к реконструкции.
К Средневековью часто приходят из ролевиков, к реконструкции Второй мировой — из «поиска», поискового движения. А кто-то просто пытался выжить в плохом районе: сделал себе вот такенный меч и кольчугу из гровера (гровер — пружинная металлическая шайба — Прим. ред.), чтобы ножи отскакивали, а потом оно уже трансформировалось в интерес к истории.
Реконструкция у меня — это спонтанно-стихийно возникшее увлечение. Пришел к ней через ролевые игры и скалолазание. Так как город маленький, все всем занимаются, я через знакомых попал к реконструкторам. Я художник-реставратор архивных документов по направлению переплеты, занимаюсь книгами. Еще я со школьных лет вырезаю по дереву, приехал в Новгород, занялся резьбой по кости. Одно время зарабатывал на свой исторический костюм как раз резьбой. Часто даже менялись с другими реконструкторами, бартером — настоящий X век.
Михаил: В 1999 году мы начали придумывать Ассоциацию «Гардарика», объединение клубов раннесредневековой реконструкции. Около двух лет шло пререкалово, но в результате мы приняли письменный устав, некие правила игры по аутентичности костюма, по ведению боя. Ассоциации больше нет, но правила до сих пор работают: как мы когда-то с трудом внедрили, что нужно красить ткани для костюмов натуральными красителями — не анилином, а дубом и мареной, — так оно и сохранилось до сих пор в реконструкции. Сейчас это норма.
Я еще застал время, когда был нормальным фестиваль на период с IX по XIII век. Потом началось хронологическое разделение и разделение на тех, кто занимается исторической реконструкцией и историческим фехтованием. Фехтовальщики занимали позицию, что боевка — главное, и доспех должен быть в первую очередь турнирно-оптимальным. А реконструкторы требовали того, чтобы комплект был историчным и имел прямые исторические аналоги.
В реконструкции нужно очень четко понимать, что ты делаешь, на основании каких исторических источников. Аргумент «я викинг, что украл, то и ношу: обувь из Новгорода, плащ из Византии, а что-то еще из Гнездово, и вот любите меня» уже в реконструкции никто не примет.
«Реконструкция подразумевает аполитичность»
Сергей: Я пришел в клуб «Черный вепрь» в 1999-м, в 2007-м создал свой клуб — «Змей Горыныч». Тогда приходилось самому искать всю информацию. Работа с источниками — лучшее, чему я научился за время обучения в университете. Но все равно на раннем этапе делали реконструкцию по плохим черно-белым ксерокопиям научных журналов. Иногда до смешного доходило: сделал одну вещь, а оказалось — женская рубаха. Я ходил в библиотеку Центра археологии, что-то удавалось найти у друзей, ну а потом появился интернет. Это сейчас в реконструкции тонко классифицируют, кого именно, какой регион ты делаешь. Появилось очень много информации из сети, переводная литература, иностранные публикации. А тогда мы реконструировали просто «Новгород». Археология говорит о скандинавском присутствии, так что в любом случае получались скандинавы.
Меня же тема Скандинавии никогда не вдохновляла. Я занимаюсь Аланией в составе Хазарского каганата. Пришел к этой теме от коней — на коне я с детства езжу — и сабель. В нашем поселке — а я из Пушкинских гор — в 1980-е на конях пахали свои участки. Нет трактора — у соседа лошадь просишь.
Хазарский каганат — это совершенно другая по отношению к Руси культура, прямой противник в период Раннего Средневековья. (Возьмем, к примеру, знаменитый поход Святослава на хазар: а если бы он не победил?) Часть этой культуры, как и скандинавской, была заимствована нашей страной, например, экипировка всадника, элементы вооружения, одежда. Есть и еще момент для меня важный: все, чем я занимаюсь, находится на территории России, не за границей. Средневековая Алания — это нынешние Карачаево-Черкессия, Кабардино-Балкария, Осетия, частично Дагестан. Можно легко попасть на ту территорию и на те памятники, которые мне интересны.
Потом у меня в клубе появились люди, которые в большей степени хотели заниматься Второй мировой, инженерными частями на войне. Вот ездим и на раннесредневековые фестивали, и на мероприятия по Второй мировой. Все же на людях держится, и если есть интерес к какой-то эпохе, то мы будем ей заниматься.
На Вторую мировую мы представляем и советские войска, и немецкие, и испанские. Новгород был оккупирован, и вот здесь, в Кремле, располагалась испанская «Синяя дивизия». Все, что связано с Новгородом, мы пытаемся понять.
Реконструкция подразумевает аполитичность, в ней не должно быть идеологии. Так что немцы — не самоцель, не объект восхищения, а историческая необходимость, Те же, кто по своим идеологическим причинам надевают немецкую форму, не выживают в реконструкции. Клубы избавляются о таких людей, проблемы никому не нужны.
А на открытых мероприятиях разные реакции бывают, причем и на советскую, и на немецкую форму. Подходит к нам семья, муж и жена, и муж нас просит: «А можно так сфотографироваться, как будто фашисты мою жену расстреливают?». Не знаю, что у них там за фантазии.
Научные статьи и городские шоу
Михаил: Всем движет интерес. В моем случае интерес подкреплялся профессией. Некоторые вопросы, которые возникали чисто по реконструкции, вылились в полноценные научные статьи. В качестве примера: у нас была находка в Троицком раскопе двух деревяшек, которые были интерпретированы как луки. Мы решили проверить, будут ли они работать как луки, а экспериментальная археология — одно из направлений реконструкции. Соблюли характеристики дерева, размерные показатели. Лучник из клуба «Ратобор» сделал копии и выстрелил, и выяснилось, что как луки они никак не могли использоваться. Или как-то на «Тоже Форуме» (онлайн-форум реконструкторов Средневековья — Прим. автора) выложили фото новгородской печати с изображением воина и задали вопрос мне. В результате у меня вышли две научные статьи об изображениях доспехов на древнерусских печатях. Зачастую реконструктор ставит вопрос так, что он приводит к полноценному исследованию.
Сергей: Пойти на исторический и писать научные работы мне не хотелось. Может быть это мое свойство: как только что-то становится обязательством, мне сразу неинтересно. Как я буду отчитываться за свой интерес? Кто может оценить, какой объем информации я перелопатил, чтобы надеть на себя один предмет? Человек должен быть равен мне по знанию, должен говорить со мной на одном языке.
Я реконструктор, это мои деньги, я на них мог бы, например, с парашютом прыгать. Это дело только мое и моей семьи. А для людей в культуре это работа, не увлечение, они обязаны половички какие-то собирать. Я столько ездил по области по этим домам культуры. Это полная безысходность, бедные женщины вдвоем-втроем сидят там, стараются привлечь хоть кого-то, а им планы сверху скидывают. То, что в районах и то, что в областных центрах — это просто белое и черное. Я восхищаюсь людьми, которые собирают эти местные этнографические музеи, и их жалко невероятно.
Мы базируемся в областном Доме народного творчества. Мы не связаны арендой, но это значит, что мы принимаем участие во всех их мероприятиях фольклорной направленности. Если это мероприятие плановое городское, то собираются все — и фольклор, и театры, и реконструкторы. Я сам лично «медведем» скачу на Масленицу.
Если инициатива только от клуба, то начинаются всякие согласования бесконечные, а бумажками можно все убить. Так что должно быть совпадение, когда администрации, например, нужно военно-патриотическое мероприятие, а нам хочется провести фестиваль.
Михаил: У нас не тот рынок, чтобы свадьбы-корпоративы, все хуже: городские мероприятия, на которых нужно отрабатывать помещение. Мы тоже отрабатывали, но по-другому. Во внутренней жизни города мы как клуб практически не участвовали — просто я все время боялся превращения в клоунов.
Городские шоу мне не нравятся, хотя в какой-то степени это — популяризация истории, а популяризация — это хорошо, человек должен знать свое прошлое, хоть и в таком уродском виде.
Мы делали Масленицу на школьной территории. И, конечно, у нас была разработана программа дополнительных уроков. Мы базировались в школе, а один из учителей был в нашем клубе. И это как раз одно из боковых ответвлений смысла реконструкции — донесение научного знания, которое есть у меня, посредством специалиста-педагога, который знает, как общаться с подростковым населением, до этого самого подросткового населения. Многие школьники потом пришли в клуб, часть получили историческое образование, есть научные сотрудники музея, которые в детстве крутились у нас.
От костюма до средневекового поселения
Михаил: Сначала ты собираешь персональный комплект, только костюм. Собрал. Что дальше? Куда развиваться? Если остановился тут, то либо готовишь костюмы для разных эпох — хоть ты римлянин, хоть стрелец — и «бухаешь на несколько эпох», либо уходишь из движения. Следующий этап — обрастание «бытовухой», это свой отдельный шатер, аутентичная посуда и так далее. А к следующему этапу — к ремеслу, к исследованию — переходят единицы. Кстати, если в процессе тех двух уровней ты не находишь для себя ничего, кроме боевки, ты просто уйдешь. А вот если ты занимаешься ремеслом, именно реконструкторским, то есть восстановлением средневековых технологий, то это просто бесконечно.
Сергей: Реконструкция — это не война. Это воссоздание пласта жизни людей, с материальной культурой, с событиями. Да, для реконструкции Средневековья война — это часть жизни, но не вся. Это богатейший ремесленный пласт, который так и не поднят в должной мере. Сейчас же все свелось к открытым боевым шоу. Ремесла не такие зрелищные — только, может быть, изготовление бусин и кузнечное дело, потому что мастер работает с огнем и результат виден быстро. Есть столько процессов долгосрочных, которые не покажешь за два дня открытого фестиваля. Один раз на фестивале «Городецкое гульбище», когда мы неделю там жили, удалось сделать печь для обжига посуды, и то только на один раз.
Когда вся эта коммерциализация началась, фестивали открытые, я перестал находить для себя там что-то новое. Я всегда старался экспериментировать по ремеслу, понять средневековые технологии. Те мастера, кого я раньше знал, они остались, у них торговля. А новых людей, новых идей и попыток почти нет.
Михаил: Сейчас мы в реконструкции, наверное, на последнем этапе развития. Закрытых мероприятий уже больше нет. Никто не берется организовывать фестивали, где собираешься без туристов. Реконструкция и так-то частично держалась на людях, которым нравится шоу. Теперь же полно открытых фестивалей, летом — по несколько каждые выходные. Отсюда планка качества реконструкции неминуемо падает.
Если тебя выгнали с одного фестиваля за распитие водки на аутентичном пиру, так ты поехал на другое мероприятие, где всем все равно, и ты можешь есть картошку на раннесредневековом фестивале.
Сергей: Моя мечта как реконструктора — это возможность в полной мере реализовать интересный тебе исторический пласт, например, месяц жить в исторической деревне среди всех этих предметов, делать их самому, ездить на коне.
Конечный результат жизни в Средневековье — это поселение. В реконструкции этого не достичь без земли, без получения грантов и покупки земельных участков. В одиночку это не делается. Нужно, чтобы это было кому-нибудь нужно, а оно, судя по всему, не нужно. Все осталось на уровне полевых лагерей, а полевой лагерь, палатки — это не нормальный способ жизни, это сбор на тинг или на битву.
Реконструкция в нынешнем виде себя уже изжила. Нужно дальше шагнуть — в стационарные музеи, в региональные проекты, куда можно надолго приезжать жить, заниматься ремеслом. Вот скандинавский опыт: у них давно есть музеефицированные деревни. Не знаю, почему мы этот опыт не используем.
Интервью взяты во время выездной школы Фонда «Общественное мнение», Высшей школы экономики и Новгородского государственного университета.
Ксения Романенко
Источник: «Заповедник» — о России за пределами столиц