Лопата резко и звонко вонзается в грунт, а потом усилие и комок отрывается, обнажая изнанку земли. Первый комок, потом второй, третий. Яма ширится и углубляется. Потом человек с лопатой уходит, а я остаюсь и смотрю на слегка влажную почву, на жучков, на песчинки, которые осыпаются по краям.
Надо мной огромное летнее солнце и высокие березы. Ласковый ветер перебирает волосы и обнимает. И так странно я такой крошечный в этом бескрайнем мире, и такой большой для букашек и червячков в яме. Снова смотрю под ноги, делаю шаг и спускаюсь вниз. Яма неглубокая. Чуть выше моего колена. Я думаю, что тут можно еще немного углубить и получится отличный окоп, в котором можно играть в войнушку или прятки.
Мысли убегают в красочные миры, а тем временем человек с лопатой возвращается. Он хмурится и волочит за собой что-то укрытое брезентом. У человека странные глаза. Такие, с которыми нельзя спорить, которые нельзя спрашивать и я молча выбираюсь из ямы и отступаю на несколько шагов.
Человек подходит к краю и разворачивает брезент. Под ним оказывается соседская собака. Она взлохмаченная и неподвижная. Она не машет хвостом, не раздувает быстро-быстро бока, как обычно это делала на жаре. Из ее полураскрытой пасти вывалился язык и глаза не смотрят, а мутно блестят.
Человек приподнимает край брезента и собака перевернувшись через спину летит в яму. На другом её боку видны капельки крови, которые хорошо выделяются на светлой шерсти.
- Эй, малой? Хочешь? Хочешь закопать? - спрашивает человек глядя на меня и протягивая лопату.
Я не хочу. Ничего не хочу. Меня догоняет ощущение, что мертвая собака лежит на том месте, где только что стоял я, согревая своими ступнями землю. По телу пробегают мурашки и я больше не могу выдержать и убегаю.
За спиной раздается монотонное "Хрук-Хрук-Хрук" - звук лопаты о землю. И я не вижу глазами, но очень явно представляю, как земля навсегда перекрашивает чистую светлую шерсть и накрывает своей тяжестью моего бывшего друга. Его накрывает. Не меня.
На следующий день я принес цветы на то место. Оно почти не выделялось. Не было холмика - лишнюю землю раскидали и разровняли. И вот я стоял живой и теплый под желтым солнцем и голубым небом и думал, как с той стороны земли на меня смотрит чужое, мертвое и холодное, которое совсем недавно бегало и было.
Сорванные цветы быстро завяли и растворились. Трава на том месте стала еще гуще, я вырос. И все время с того дня где-то внутри меня бьется стыдливая мысль: "Хорошо, что не я. Хорошо, что не я".
