Я выбрал тьму, куда бы я ни шёл, и мне уже ни выбраться, ни сдаться. Однажды к свету выбравшись душой, увидел я, как крошатся на пальцах осколки неприкаянной любви, что маялась в бессилии и муках. И боль — моя до гроба визави — вдруг стала мне лекарством многоруким.
В своей судьбе я врач и пациент, но путь к выздоровлению прервался. И правда, что всегда была в цене, теперь не оставляет мне ни шанса. Так хочется однажды мне взмахнуть невидимым крылом подбитой птицы, но двигаюсь стремительно ко дну, и по ночам всё чаще мне не спится.
Во снах же всё преследует кошмар, в котором умирать уже не страшно, — там чувств моих пустующих дома становятся похожими на башни, в которых я навеки заключён, и с лютым одиночеством обвенчан; оно стоит фигурой за плечом и жаждет далеко не первой встречи.
«Мой сильный дух, меня освободи» — взываю я, но дух меня не слышит. И снова ком тревожности в груди, и снова снег скитается по крышам. И мне опять не хочется дышать, и тяжко жить, заточенным на силу. А боль меня кромсает не спеша и страстно ждёт, когда я стану хилым.
Я бросил тьму, но к ней же я пришёл; удел простой — без света мне скитаться и тихо выть израненной душой от боли игл, впивающихся в пальцы.
«Проснись и вой» — я слышу через сон, и горькая ирония всех истин за ложью подпевает в унисон, и голос этот кажется мне чистым, но стоит только сбросить пелену — и всё теряет облик чужеродный; ведь то, что было свято, не вернуть, и пусть теперь все помыслы свободны, я буду ещё долго тосковать по рано столь утраченной надежде, и все, когда-то важные, слова, уже не станут вечными, как прежде.
Как по утрам мне хочется бежать, как хочется в миг вспыхнуть и исчезнуть!
Но я стою на кончике ножа и
никогда не выберусь из бездны.