В преддверии 115-летней годовщины трагической гибели Великого князя Сергея Александровича, я занимаюсь подготовкой материалов о нём. Помимо этого я также изучаю и личность его убийцы, чтобы попытаться понять, откуда такие люди берут и как не допустить их появления впредь.
Вообще, не могу не отметить, что Вологда отметилась в судьбе Великого князя - он побывал здесь в 1898 году с рабочим визитом. сюда потом, после его гибели приедет и его супруга. И весьма жутковатое - здесь, именно здесь, в тихом патриархальном провинциальном городе жили в своё время трое его будущих убийц. Организатор и непосредственный руководитель теракта - Савинков, один из исполнителей-террористов - Моисеенко и непосредственно сам убийца - Каляев. Кстати, единственный террористический акт в Вологде произойдёт через 6 лет после гибели Великого князя. В год, когда пал от руки террориста великий русский государственный деятель - Пётр Аркадьевич Столыпин.
Город, в который ссылали политических (и не только в Российской Империи - в СССР тоже), в какой-то момент собрал у себя довольно большое количество весьма неординарных людей. Тут жил Бердяев, тут жили и красный вампир Богданов с теоретиком "советской культуры" Луначарским, и много кто ещё, включая кровавого упыря Джугашвили и матери и сестры другого упыря, Ульянова. Отмечается, что сюда переместили из Ярославля и Каляева - тем более, что тут жил его гимназический товарищ и самый близкий друг Борис Савинков. Здесь он стал заниматься литературным творчеством и посылать рукописи рассказов и стихов в редакции столичных литературных журналов.
Но, прирождённый поэт, он любил искусство. Когда не было революционных совещаний и не решались практические дела, он подолгу и с увлечением говорил о литературе. Говорил он с лёгким польским акцентом, но образно и ярко. Имена Брюсова, Бальмонта, Блока, чуждые тогда революционерам, были для него родными. Он не мог понять ни равнодушия к их литературным исканиям, ни тем менее отрицательного к ним отношения: для него они были революционерами в искусстве. Он горячо спорил в защиту «новой» поэзии и возражал ещё горячее, когда при нём указывалось на её, якобы, реакционный характер. Для людей, знавших его очень близко, его любовь к искусству и революции освещалась одним и тем же огнём, — несознательным, робким, но глубоким и сильным религиозным чувством.
Б.В. Савинков "Воспоминания террориста"
Одним из тех, кто дал свою оценку творчеству Каляева, стал Валерий Яковлевич Брюсов. Он лично написал молодому поэту (и будущему террористу) письмо, которое я бы хотел представить моим читателям. Он было опубликовано в газете "Красный Север" в декабре 1988 года.
17 августа 1903.
Уважаемый Иван Платонович!
Ваши стихи хороши по форме и могут быть напечатаны. По содержанию они немножечко похожи на стихотворения Некрасова и (в меньшей степени) Меньшина. Это не беда: каждый поэт поначалу на кого-то похож. Жаль только, что Вы пренебрегли северными темами и сюжетами, как вас в Вологде? Немало писем получаю из города, в который Вас сослали, но местного колорита литераторам явно недостаёт! Берегите себя: Вы - талант. А поэтический дар, по моему разумению, более нужен литературе, чем революции. Русская изящная словесность и без того понесла слишком тяжёлые потери в прошлом, когда писатели уходили в политику. Сказанное, разумеется, не означает, что я предлагаю Вам отречься от ваших убеждений. Постарайтесь лишь сберечь себя!
Преданный вам Валерий Брюсов.
Брюсов, в частности, состоял в переписке с Щёголевым, который тогда активно занимался литературоведением, в частности, Гоголем. Состоял с ним в переписке и датский коммерсант, будущий писатель Оге Маделунг, создававший здесь журнальные рецензии и художественную прозу на русском языке, которым хорошо владел, и публиковавшийся в «Весах» и «Северных цветах». Собственно, в вологодской колонии политссыльных все что-нибудь писали, а потом делились результатами своего творчества с остальными, устраивая чтения, лекции, диспуты и так далее.
Стихотворное творчество Каляева сегодня доступно. Правда вот у меня сложилось впечатление, что это откровенно слабая поэзия. Напоминает все эти бездарные "революсьённые" вирши, которые писали и тогда, и позже. Впрочем, очевидно, тут дело в подборке и, вполне возможно, что они были получше. Мне приходилось читать ранние стихи Алексея Ганина - помесь прогрессивности и декадентщины, не удивительно, что Сологуб сказал, что они "так себе". Впрочем, пара-тройка из них вполне уже тянет на хорошее творчество и выдаёт в их авторе начинающего большого и талантливого русского поэта. Но про Ганина как-нибудь в другой раз, а пока представлю вам стихотворение Каляева, чтобы вы имели представление о том, как он писал.
Слово и дело.
О, если б голос мой мог пробуждать сердца!
Я б всех сзывал на бой немолчным сердца криком;
Волшебным блеском слов я б увлекал бойца,
И был бы громом дел мой клич в бою великом.
Огнём мятежных чувств спалил бы я всю ложь,
Рассеял бы всю муть бессилья, лицемерья,
Заветом властных душ смутил бы робких дрожь
И светом бодрых дум спугнул бы мрак безверья.
Но в предрассветной мгле бессилен словом я,
И самый мой призыв звучит, как стон, несмело...
Вот почему средь бурь зовёт душа моя
Товарища-бойца величьем грозным дела...
1905 г.
Как-то так. Нам неизвестно, как бы повернулась судьба Каляева. если бы он не пошёл в террор, если бы он потом от него отошёл. Собственно, давайте понимать откровенно - увлечение человека левыми идеями, вовремя не перешедшее в период сомнения в их правильности и начала отхода от них вправо, а идущее вперёд и вперёд, приводит человека к гибели - физической и духовной. Человек, встающий на путь террора, обречён на гибель. Есть, конечно, путь Льва Тихомирова, который из террористов сумел стать через покаяние и нравственное очищение консерватором и монархистом. Но это надо быть сильным человеком и умным. Большинство же идущих в это всё - люди откровенно слабые и не могут противостоять разрушению. Террор - это не только разрушение всего вокруг, это ещё и саморазрушение. Террорист убивает не только свою жертву - он убивает прежде себя. Это очень важно всегда помнить.
И вот ещё одно из стихотворений Каляева, которое сохранила знакомая с ним по Ярославлю Тыркова-Вильямс:
У подножия креста
Христос, Христос! Тяжел наш крест земной,
Который мы несем все от рожденья,
Не ведая, в чем наши преступленья,
За что мы так наказаны судьбой.
Христос, Христос! Тернисты все пути,
Ведущие на мрачную Голгофу.
Наш стон не слышен Богу Саваофу.
Ах! Сколько жертв еще нам пронести?
Христос, Христос! Нет правды на земле,
Хотя она вся кровью пропиталась.
И эта кровь не раз воспламенялась.
По-прежнему коснеет мир во зле.
Христос, Христос! Слепит нас жизни мгла.
Ты нам открыл все небо, ночь рассеяв,
Но храм опять во власти фарисеев:
Мессии нет — Иудам нет числа.
Мы жить хотим! Над нами ночь висит.
О, неужель вновь нужно искупленье
И только Крест нам возвестит спасенье?
Христос, Христос! Но все кругом молчит.
Во время пребывания в Ярославле и работы в газете «Северный край» Ариадна Тыркова поддерживала знакомство с Каляевым. У Тырковой осталось воспоминание о Каляеве, как о начинающем поэте, в стихах которого явственно ощущалось «религиозное настроение». Имеющиеся у неё стихи Каляева она отдала его товарищам по партии. сохранилось только одно, представленное выше.