Не знаю, как вы, а я просто обожаю исландские саги. В эпоху заселения на острове больше всего ценили славу, не меркнущую в веках. Добрую, худую - не столь важно, главное, чтобы имя дошкандыбало до самых отдаленных потомков. Исландцы слыли мужественными, но грубоватыми, вспыльчивыми и заносчивыми засранцами.
Как же выделялись герои века саг на фоне общей массы брутальных и недобитых? Они мастерски убивали людей - это раз, виртуозно обманывали женщин - это два и три: слагали красивые стихи.
Впрочем, для некоторых из них было достаточно какого-то одного умения. Например, был тип такой Храфнкель, дальше я буду его называть Храфом для простоты восприятия. Он был хитрым, хозяйственным, прагматичным и при всем при том из его рук не валился меч.
История эта началось с коня, обычного такого гнедого коняшки, которого Храф посвятил богу Фрейру. Гривастого губошлепа потом так и назвали Конь Фрейра. Храф возлагал большие надежды на бога, с которым делился по-братски абсолютно всем, рассчитывая, что тот ответит ему взаимообразно. Он построил великолепный языческих храм и круглогодично обеспечивал его щедрыми подношениями. Фигуры богов отсверкивали дорогими цацками, как какие-то эстрадные песнопевцы.
Как-то, сидя за обеденным столом, Храф похлопал себя по животу и сказал: "Внимание, домочадцы, я приношу клятву." Женушка, прислуга и два сыночка пораскрывали ротики и стали ожидать глагола истины. Клятва была оригинальной: "Убью всякого, кто сядет на моего коня Коня Фрейра".
В долине Храфа жили люди, чьи кандидатуры были предварительно одобрены землевладельцем. Храф быстро застолбил за собой звание годи и на словах и на деле стал властителем тел и душ. Его слово было законом.
Властный, склонный к насилию, человек с шилом в попе, он быстро подмял под себя и соседнюю Ледниковую долину. Руки у него были длинные и загребущие.
Была у него одна фишка: он никогда не платил за разбитую в ресторане посуду. Никто не мог дождаться от него хоть копеечки за мимоходом убитого или покалеченного родственничка. Обиженных было пруд пруди, но никто не находил в себе достаточной смелости, прислать ему повестку на тинг. Храф внушал страх и трепет. Устойчивость его положения сделала его благодушным нахалом, который иногда позволял себе некое подобие справедливости. Он был Крестным Отцом своей долины и часто делал предложения, от которых невозможно было отказаться.
Однажды на Главный Двор, а так назывался дом Храфа, в поисках работы пришел рослый молодец по имени Эйнар. Его отец был беден, но сам он слыл человеком стоящим. Храфу нечего было предложить Эйнару, поскольку тот опоздал, все теплые местечки уже были насижены менее достойными личностями. Эйнар понизил планку и сказал, что готов работать за еду.
Храф отечески пожурил парня за нерасторопность и озвучил как вариант вакансию пастуха. Эйнар ухватился, ибо дома мал мала меньше, да и отец настоятельно просил уходить и больше не возвращаться по крайней мере год.
Словом, вакансия успешно закрылась. Тут в повествование проникает сказочный мотив: Храф запретил новому пастуху под угрозой смертной казни садиться в седло благородного скакуна. Он так и сказал: "Даже если тебя укусит змея, умри, но чтобы духу твоего не было на спине моей дорогой-любимой коняшки! Потому как клятва обязывает меня убить любого нарушителя, даже если бы он оказался моим собственным сыном",
Эйнар принял слова Храфа за какую-то барскую блажь и с легкостью согласился взять под крыло 50 овец и не покушаться на священное животное.
Эйнар был хорош в своем деле, за половину лета он не потерял ни одной барашки. Но вот в макушку сезона, разом недосчитался ни много ни мало, а 30 белых, пушистых и блеющих облачков.
Оказалось, что все лошади, те, что из гарема Коня Фрейра, дики и пугливы. А конь Фейра не раз ходил под седлом. Конь стоял как вкопанный и дрожал от нетерпения, на долю секунды Эйнару показалось, что тот подмигнул ему, дескать, запрыгивай на мою широкую спину.
Эйнар эксплуатировал коня цельный день и отыскал-таки всех овец. Счастливый и довольный, он вернулся в летний домик и даже позволил себе ущипнуть одну из доярок за румяную щечку.
Насколько он был доволен, настолько недоволен был конь. Вредная коняшка, вся в мыле и поту, свербила его глазом, а у хижины вырвалась и, задрав хвост, поскакала на Главный Двор. Храфу хватило одного взгляда, чтобы понять, что коня пользовали. Похлопав животное по холке, он обещал кровавое отмщение в духе Тарантино. И, конь, лучась жизнелюбием, вернулся к своему гарему. Храф был из породы тех людей, для которых месть - это заливная рыба - и подавать ее нужно после того, как она хорошенечко протухнет. Он выспался, а наутро, облачившись во все синее, поскакал во весь опор за ответом.
Эйдан, вытаскивая из-за шиворота соломку, любовался утренним солнышком, звуками молока, струящегося в поддон, и щебетом небесных созданий. Пребывая в гармонии со всей Вселенной, пастух не стал запираться и сознался хозяину в содеянном.
Храф честно ему сказал: "Это хорошо, что ты у нас такой сознательный, но если я не исполню клятву, то из моих рук поплывет удача. А посему мой меч - твоя голова с плеч".
И хладнокровно зарубил Эйдана. В порыве признательности за спасение овечек он усыпал камнями его безвременную могилку.
Папаша Эйдана, негодуя против преступления, затребовал виру за убитого. Храф вежливо покашлял и указал старику, что с приходящими счетами он в туалет ходит, а в суд он ни за какие коврижки не поедет и вся эта ваша, папаня, эскапада, курам на смех. Не родился еще такой человек, - сказал Храф и потыкал заскорузлым пальцем в потолок, - который меня в суд на аркане потащит. Но, - тут он сделал длинную паузу. - Твой парень был не промах, представляешь, ни одной овцы не проворонил, а лето было не в пример волчьим. Посему предлагаю тебе вот что: ты и твоя семья отныне ни в чем нуждаться не будете, все у вас будет, вам даже пальцем ради завтрака шевелить не придется. А когда ты станешь немощным, приходи жить ко мне, я за тобой утку стану выносить, шучу, шучу, конечно, но в старости ты будешь всем обеспечен. Клянусь.
В старике взыграла гордость, он в гневе покинул Главный Двор, и поехал плакаться в жилетки к своим родичам, надеясь, что они помогут ему восстановить справедливость. Брат, выжав кофтюльку, отказался, а вот племянник Сам, знаток законов, под давлением убитого горем старика, согласился. Тот профессионально давил на "вот, молодежь, пошла хилая, гниль, одним словом" и " не родичи, вы, а субпродукты". И хотя Сам был уверен в неудаче и постоянно, как попугай, говорил об этом, он все же взялся за дело.
И вот на Поле Тинга, у скалы Закона - суд. Приехал и Храф, который в усы подхихикивал, наблюдая за мышиной возней Сама, и упрямый стариком со своим адвокатом. Союзников у них, кот наплакал, все бобыли безземельные и всякий мелкий сброд.
Без подмоги влиятельных людей - в таком деле никак не обойдешься. Потому как суд судом, а отнимать присужденное силой придется. Непонятно на что рассчитывал Папаша, когда трясся в седле, но ружье не выстрелило.
И, вот, стоят Папаша и Сам у реки, умываются после утомительной камнями и всякими неровностями пейзажа ночи в шатре, и мрачный старик говорит: "Все кончено, едем домой."
Тут уж Сам взвился: "На кой, простите, я время свое драгоценное тратил, молодость убивал, бегал, как бешеная собака, по горам по долам, голову всю себе сломал, пытаясь ублажить тебя, неблагодарный, вздорный старикашка!
Неизвестно, сколько бы эта тирада еще продолжалась, но на другом берегу Сам заметил важных птиц с Западного Побережья. При зеленых плащах и с длинными мечами. Он счел это добрым знаком. Бормоча про себя: "Против лома нет приема, коли нет другого лома", Сам перебрался через мосточек. Проходя мимо Торкеля Светлая Прядь, он уронил платочек и таким федотом завязал знакомство.
Торкель Светлая Прядь был баловнем судьбы, он родился в богатой и влиятельной семье, за властью никогда не бегал, а бегал только от работы и ко всему прочему был отменным воякой.
Внезапно он проникся симпатией к ворчливому старикану и пылкому законнику. В нем проснулся глубоко спящий меценат и до того момента пребывавший в летаргическом сне защитник обиженных и угнетенных. Он рекомендовал подавленной парочке пойти в палатку его брата, годи Западного Побережья, дернуть его за больной палец, который как раз этой ночью изошел гноем, и обещал, что все будет в шоколаде со взбитыми сливками.
Осознав на наглядном примере, что оставлять на произвол судьбы людей с травмированной психикой чревато последствиями, брат Светлой Пряди решил возглавить альянс против Храфа.
Увидев, что Сам приобрел влиятельных друзей в красивых одеждах, исландцы вдруг припомнили все храфовы обиды.
Храфа объявили вне закона, а это значило, что его голову мог снести любой сопляк и даже не извиниться. Имущество его отчуждалось в пользу истца.
Храф был в бешенстве, он вскочил на коня, молитвы читать не стал и, как вихрь, понесся домой, на Главный Двор.
Он, конечно, не собирался никак облегчать работу Сама и его дружинников, но и не принял никаких дополнительных мер защиты.
Рано утром Сам вместе с Торкелем и его братом накрыли хазу. Храфа взяли тепленьким, нежащимся в постельке с законной супругой. Ему и восьмерым его людям ножами вспороли лодыжки, в отверстия продели бельевые веревки, наподобие того как нитка вдевается в игольное ушко, и подвесили вниз головой сушиться на деревянной перекладине.
Пока кровь заливала Храфу уши, Сам решал его судьбу. Он предложил ему два варианта: умереть, как полагается мужчине - смиренно и без стенаний - или стать нищебродом вместе со всем семейством.
Храф, слизывая с лица кровь, весомо заметил: "Я бы, конечно, лучше подох, как подзаборная псина, но у меня дети, - тут он покосил лиловым глазом на собравшихся, ища одобрения или сочувствия. - Они без меня и шнурков завязать не смогут, погибнут, сердечные. В общем, ты меня понял, я выбираю жизнь, полную тлена".
Сам занял Главный Двор, удовлетворил претензии вздорного старикашки и стал годи Восточного Побережья. Торкель пожелал ему удачи, дал пару дельных советов, помахал на прощанье кружевным платочком и умотал в родные края.
Когда Храф, как последний бродяжка, прижав к груди жалкий мешочек с тряпьем, покинул Главный двор, настала очередь коня Фрейра. Он тоже не остался без своей награды "Коварство года".
Коню надели пыльный мешок на голову и подвели к обрыву. Дальше дело было за малым - длинные жерди спровоцировали его падение в пенные волны. Исход был летальным.
Однако история на этом не заканчивается.
Ровно через шесть лет колесо фортуны совершило полный круг и нашло Храфа процветающим в его новой долине, а Сама обрюзгшим и пресыщенным незаслуженно свалившимся на него успехом.
Храф, прознав, что по его землям едет брата Сама, плотно пообедал, облачился в синее трико, догнал и истребил купца силами во много превосходящими противника.
На волне успеха он устремился, как ястреб, в свой старый дом и изгнал старого врага.
Сам, собрав пожитки и великодушно предоставленные Храфом товары, невинно убиенного братца, был вынужден оставить великолепные хоромы.
Храф даже не стал ему дырявить ноги, а издевательски поблагодарил за преумноженные богатства.
Сам было сунулся к Торкелю, но тот через шесть лет совсем обленился. Он так ответил своему старому приятелю: "Столько дел, столько дел, а потом далеко и вообще врагов нужно убивать вовремя, пожинай короче, что посеял. Ну, а впрочем, если хочешь, оставайся, чего тебе жить на землях заклятого врага."
Сам нервно огрызнулся, оттолкнул подарки и пробормотал что-то вроде: "Трусы, вы неспортивные" и, повесив, буйную головушку поехал к себе, в свой старый, скромный домишко.
Вот теперь история закончилась. Исландские саги сочли нужным сообщить потомкам деяния и имя Храфнкеля, Годи Фрейра, человека, который никогда не порол горячку и всегда убивал с холодной головой.