8
Встреча Нового Года прошла не то, чтобы скучно, нет. Люди развлекались, как умели. Применительно к обстановке.
По радиоприемнику нашли-таки российскую станцию в диапазоне сорока одного метра и за пять минут до полуночи услышали привычные поздравления Шефа, вдохновенные и ни о чем. Её могли записать вчера, месяц назад или даже в семнадцатом году. В две тысячи семнадцатом. В двадцатом веке такое бы вряд ли сочли вдохновляющем, в двадцатом веке мечтали на горе всем буржуям что-нибудь раздуть: мировой пожар, курс нефти или Карибский Кризис.
После речи пробили записанные куранты и записанный хор воодушевленно исполнил гимн, некоторые из чичиковцев даже подпевали, но в прошлой редакции: «Союз нерушимый…».
В ответ на это хрипы и свисты эфира заставили вернуться к южноамериканским ритмам, мы выпили (я и Пыря обошлись чаем с вареньем, Пыря по возрасту, я же отговорился давней контузией, что, вместе с недавней стрельбой, было принято с облегчением), зато пришлось танцевать то ли гавот, то ли краковяк. Прежде офицеров специально танцам обучали, мазуркам и полькам, чтобы в любом обществе могли блистать, а ныне – увы. Я, когда два года служил в Чернозёмске, нарочно записался в школу бальных танцев и был в ней не из последних учеников. Но служба есть служба, и я отправился в Антарктиду. Место метеорологу там, на куполе, а не в танцзалах. Когда ж вернулся в Россию, в часть, что расквартировалась в тайге, до ближайшего поселка сто верст, стало не до танцевальных школ.
Теперь жалею и наверстываю.
К чести благородного собрания, танцами не злоупотребляли. Больше пели про миллион алых роз и незнакомую звезду.
В час тридцать стали расходиться. Ночь безлунная, но у селян водились китайские фонарики-жужжалки, с динамкой внутри. Для диодных лампочек даже мощности дам неопределенного возраста хватало. Жаль, я не додумался. Впрочем, на первое время батарейками я обеспечился.
Семен Петрович и дед Афанасий составляли охрану – с ружьями, как полагаются. Я так и не рассказал никому о ледяном волке. Во-первых, могут не поверить, а во-вторых, чувствовал, что они и так о нём знают.
Кроме ружей, пели песни, теперь воинственные, броня крепка и танки наши быстры, и поэтому никаких волков не встретили. Боятся звери наших славных песен! И нечисть тоже боится.
Я, правда, не пел. Слушал.
Сначала доставили домой супругов Никодимовых, потом Пырю с Анастасией Валерьевной, толпа редела и редела, и вот остались мы трое. Я, дед Афанасий и танковый капитан.
– Ну, товарищи, пора расходиться, – сказал я. – Каков порядок?
– Простой, – сказал дед Афанасий. – Вернемся в контору, там непочатая четверть и закуски вдоволь. Печка тёплая, дровишки есть. Радио послушаем, или просто за жизнь поговорим.
– Ну…
– Нет, если у тебя другие планы, мы и тебя проводим, для спокойствия души, – сказал Семен Петрович.
Какие тут планы? Спать? Я на два дня вперед выспался. Коробочка накормлена, а если что – мышь поймает. Вода для нее в мисочке чистая. Дом выстыть не должен, перед уходом я подбросил в печь долгоиграющее полешко, до утра дотянет, а нет, то и не страшно, ветра нет, дом не выстудит.
– Зачем разбивать такую славную компанию, – сказал я, и мы пошли в контору. Зажгли четыре лучины (Новый Год встречали при керосиновой лампе, ради большого праздника, но керосин покупной, а где его сейчас купишь, в Чичиковке-то, отсюда и экономия).
Новую четверть открывать не стали, прежняя едва ополовинена. Я от своей порции отказался, заварил прямо в стакане травяной чаёк, благо чайник на буржуйке оставался горячим, почти кипяток. Трава местная, вернее, травы: зверобоя, мяты, смородины и мелиссы, кто-то принес пол-литровую банку смеси и оставил на общее пользование.
Закусывали варёной картошкой, квашеной капустой и салом, закусывали смачно, но я был стоек. Картошка – да, самогон – нет.
Покрутили «ВЭФ», наших, русских станций не нашли. Вернее, нашли, но вещала она на английском, всё больше о том, что и жизнь хороша, и жить хорошо.
Разве нет? Четверть с лишком на столе, сала на эту ночь тоже точно хватит, чего большего желать простому человеку?
Но танковый капитан приёмник выключил. Отвлекает. Опять же экономия трудновосполнимых ресурсов.
И пошел разговор за жизнь. Что да как и почему. С местных проблем быстро перешли на общероссийские: отчего двадцать лет встаёт-встаёт, да никак не встанет? Может, таблеточек каких попить, виагры? Или просто время пришло, не встаёт, так и не нужно? Наше дело стариковское. Или вон секты есть, скопцы, в соседнем районе целое село скопческое. Откуда берутся? А там правило: сначала роди двоих, а лучше четверых детей, а потом и того, скопись. А чтобы прекрасный пол не обижался, вибраторы покупают. Вот и мы – живем с вибратором сколько уж лет, и ничего, привыкли.
Тут я разговор пресёк. Изменой попахивает. Это кого они вибратором называют? Взял, да и сказал:
– Вот что, мужики, чем про политику, расскажите мне о Ледяном Волке. Что это за чудо такое?
– Значит, ты тогда по Белышу стрелял? А мы тут гадаем: то ли куража ради патроны тратит, то ли гостей незваных отгоняет. Ты, если гости придут, патроны не трать, пустое. Просто проверь, заперта ли дверь, ну, и топор наготове держи. Но зимой они обыкновенно спят.
– Что за гости?
– Увидишь – сразу узнаешь. А рассказывать не буду, одно не поверишь. Но топоры ты наточил не зря, – сказал дед Афанасий.
– Ладно, а Белыш – это кто?
– Если ты его видел – значит, знаешь о нём столько же, сколько и остальные. А кто знает больше, тот не скажет. Не сможет. Мёртвые – они как телевизор без электричества.
Врал дед Афанасий, но врал во спасение. Считал, что мне лучше не знать, чем знать. Может, Ледяного Волка, Белыша по-чичиковски, люди видят накануне смерти неминучей?
Да ну, вряд ли. Ледяной Волк – сам есть смерть неминучая. Не захвати я пистолет…
Вспомнились разговоры о крионах, что вели порой в Антарктиде между собой бывалые люди. Существа, днем живущие в ледовых трещинах, а ночью, при минус пятидесяти, а лучше и восьмидесяти, поднимающиеся на поверхность в поисках добычи. Так то минус восемьдесят, а сейчас и минус десяти не будет. И ледовых трещин нет никаких. Нет, Белыш – это белая горячка. В городе её белочкой кличут, а здесь, значит, вот как.
Разговор сам по себе стих. Собеседники, составив стулья в ряд, легли спать. Я подложил в печку дров и тоже лёг подремать. А утром пойду домой и посплю до полудня в кровати. Действительно, как немного человеку нужно, еда, тёплый кров, кровать.
И патронов побольше.