...Любимым местом зайца Грума, где он часто сидел, был подоконник. Так приятно и здорово было смотреть в окно как встает и садится солнце, как приходят и уходят облака на небе, как начинается и заканчивается дождь. Много мыслей приходило на подоконнике в игрушечную голову Грума. Мысли были просты и незатейливы, но зато они касались всего на свете, и Груму нравилось иметь свои суждения обо всем – о жизни, природе, небе и земле, о людях и, в особенности, о тех людях, которые считались его хозяевами. Это был мальчик Петя, семи лет от роду, а еще его родители – Иван Андреевич и Людмила Александровна, которых Грум давно уже звал про себя «мамой» и «папой». Не в смысле, что своими, просто дома они чаще всего проявлялись именно в этой роли.
Еще у мальчика Пети была младшая сестра Галя и старший брат Сережа, но с ними Грум не очень дружил. Может быть потому, что был подарен год назад именно Пете.
Заяц очень любил болтать со своим другом, но, поскольку игрушкам не принято делать это так, как делают люди, то он приходил к нему во сне и часто приносил с собой самые удивительные приключения. Конечно, Петя обожал Грума. Он так привык к нему за эти два года, что они были вместе, что иногда даже мысленно разговаривал с ним - и не во сне - и казалось ему, что его любимая игрушка ему отвечает. А Грум действительно разговаривал с ним и с радостью бы говорил и говорил еще, но так уж устроено, что дети могут слышать игрушки, только когда сами этого захотят. Или когда им очень плохо...
Сегодня был ветреный день. Ребята еще не пришли со школы, "папа" и "мама" были на работе, и Грум наслаждался тишиной и видом стремительно скользящих по небу облаков.
Неожиданно раздался звук открываемой двери и в квартиру вошел Сережа. Время еще было раннее, поэтому Грум удивился и, не отворачиваясь от окна, покосился на нарушителя его размышлений.
И чуть не свалился с окна! В каком Сережа был виде! Куртка разорвана, грязный, под глазом наливается жирный фиолетовый синяк. Не раздеваясь, он прошел в комнату, бросился на кровать и зарыдал - зло и горько. Видно было, что ему очень плохо, его переполняли обида и бессильная злость. Затем, очевидно, ему захотелось двигаться - встав с кровати, он стал быстро ходить по комнате и пинать разбросанные братом игрушки, пнул шкаф, наступил и раздавил Галину заколку, упавшую с ее столика, а затем, подойдя к окну, схватил Грума за ухо и изо всей силы запустил им в стенку.
- Ох! - крикнул ошарашенный Грум, сползя по стене носом к плинтусу.
- Ах! - воскликнул испуганный Сережа. - Кто здесь?
- Кто-кто... - отдуваясь, недовольно сказал Грум. - Свои.
- Это ты, заяц, со мной разговариваешь? - недоверчиво усомнился Сережа и подойдя к Груму, осторожно приподнял его за правое ухо от пола.
- Эй, полегче, мальчишка! - рявкнул не любивший фамильярности Грум. - И вообще, лучше будет, если ты вернешь меня туда, откуда скинул!
Сережа от неожиданности оцепенел. Теперь только до него дошла вся немыслимость ситуации, он выронил Грума, на подгибающихся ногах подошел к своей кровати и плюхнулся на нее.
В молчании прошло минут пятнадцать. Наконец, Сережа, несколько придя в себя и посчитав, что все это ему привиделось, наконец решил все-таки вернуть Грума (да и все прочее, им разбросанное) на место. Он взял Грума за лапу, подошел к окну и посадил его в том же положении, что и снял некоторое время назад. Повернувшись, он уже хотел продолжить убирать, но вдруг услышал в своей голове тот же голос, что, как он думал, ему почудился:
- Спасибо. Ну а теперь давай поговорим.
-----------
- Ну вот, а они говорят: "Давай деньги!". А мне мама дала на продукты! Двое меня держали, а этот, из седьмого "б", обыскал, забрал деньги и еще побил - за то, говорит, что врал, что денег нет - Сережа размазал по щеке слезы и хотел продолжить, но его прервал Грум:
- А сколько их было?
- Четверо. Трое из шестого, а Федоров из седьмого. Что я мог сделать?
- Это зависит от того, что ты хотел сделать. Например, ты мог убежать.
- Я плохо бегаю.
- Ты мог дико заорать, изобразить психа, броситься на них, запустить камнем, укусить...
- Я же не псих...
- Ты мог ударить самого здорового в пах, а потом схватить какую-нибудь страшного вида железяку или осколок бутылки и прогнать их.
- Да.. Легко сказать. Они, во-первых, не испугаются, а во-вторых, потом найдут меня и еще хуже будет.
- А сейчас не будет хуже? Ведь они поняли, что у тебя можно отобрать деньги. И снова побьют и отберут.
- Не знаю.. - губы у Сережи задрожали, голос прервался - еще маме надо что-то сказать...
- А почему не сказать правду - отобрали, те-то и те-то. А папа пошел бы в милицию или к их родителям.
- Не, Грум, что ты. Потом они меня... А маме скажу, что потерял.
- У-у-у... - протянул Грум. - Все ясно с тобой, мальчик. Ты просто патологический трус.
- Нет, я просто не хочу нарываться.
- Ты уже нарвался, паренек - спокойно и хмуро сказал ему Грум. - Теперь мне ничего не остается, как заняться тобой всерьез.
- Как это? - испуганно спросил Сережа, но Грум не издал больше ни звука, притворившись обычной мягкой игрушкой, бестолково пялившейся из окна глазами-пуговицами на странный мир живых людей.
Вечером Сережа так и сяк подходил к младшему брату, как бы с намеками – мол, Грум у тебя совсем как живой, что ему, Пете, кажется, что он хочет того и того, а потом даже вроде как пошутил, что Грум ему что-то сказал, а сам ждал от Пети хоть какой-то реакции, которая покажет ему, что брат что-то знает о том, что его игрушечный заяц может проявлять признаки жизни. Но Петя либо ничего не знал, либо был прирожденным разведчиком - ни единым мускулом не выдал своей тайны, хотя в его глазах - Сережа мог поклясться - и плескалось некое подобие таинственной искры знания об интересующем брата предмете. Пришедшим вечером родителям была рассказана сказка о потерянных деньгах и Большой Яме, в которую Сережа угодил, будучи расстроенным из-за потери денег. Мама растрогалась и даже не стала его ругать. Отец хмыкнул, но промолчал, так что никто не узнал, что он подумал обо всем этом. Наконец, пришла ночь, и семья легла спать.
Тихое семейное сопение часа в три ночи было прервано истошным криком, раздавшимся из комнаты детей. Наскоро одевшись и вбежав в комнату детей, мама с папой увидели Сережу - он сидел на своей кровати, весь мокрый от пота, с сумасшедшими глазами, полными страха.
- Что случилось, сынок? - подскочила мама, сразу положив ладонь на его мокрый лоб. Температуры не было, и она немного успокоилась.
- Сон... выдавил Сережа. Глаза его потихоньку приобретали нормально выражение.
- Что за сон?
- Да хулиганы какие-то. И сон все время повторяется.
- А что они делают?
- Пугают...
- А ты попробуй их напугать!
- Не могу!
- Почему?
- Страшно...
- Чего же страшно, глупенький? - мама взъерошила сыну волосы. - Это же всего лишь сон. Ты попробуй вспомнить об этом и страх сразу пройдет!
- Попробую - промямлил Сережа. Он почти успокоился и его стала одолевать сонливость.
- Дети - спать! - скомандовал папа брату и сестре Сережи, которые с любопытством следили из своих кроватей за этой сценой. Мама чмокнула Сережу в лоб, затем погасила свет и родители ушли.
Спустя часа два история повторилась. Папа на этот раз не пришел, мама пришла с градусником и таблетками, зато брат с сестрой выглядели более испуганными, чем в прошлый раз. Кое-как успокоив детей, мама забрала Сережу на кухню – напоить чаем, померить температуру и расспросить о донимавшем его кошмаре. Ничего нового она не узнала – хулиганы, бесконечно пугающие то ножом, то консервной банкой, то страшными масками, упорные кошмары навязчиво прилипли к Сережиному сну и никак не хотели из него уходить.
- Может тебе стоит их побить? – задумчиво сказала мама. Сережа выглядел глубоко несчастным. Глядя на него, мама вдруг спросила:
- Этих хулиганов случайно не называют иногда «Большая Яма»?
Сын, сделав страдальческое лицо кивнул.
- Я так понимаю, что деньги на продукты остались в той же яме – вдруг осенило маму. – А ты теперь просто вспоминаешь об этом, и поэтому твое подсознание показывает их в виде кошмаров. Вот что я тебе скажу: не смог побить их наяву – побей во сне! – и мама решительно стряхнув градусник, отправила Сережу обратно в кровать.
А Сережа уже не мог заснуть. Слишком реален был сон. Слишком реальные были персонажи в нем – даже еще хуже чем в жизни – жирный здоровяк Федоров противно кривил толстые губы в неприятной усмешке, от него воняло табаком, его тощие и прыщавые друзья тоже были слишком реальными, их присутствие подавляло, выжимало из сережиного живота, как из тюбика с зубной пастой липкую зеленую жижу жуткого страха – цепенящего, позорного, давящего. Этот страх наваливался на него все сильнее и сильнее как огромная зеленая, вся в бородавках, жаба, перехватывало дыхание, он чувствовал, что задыхается и кричал, кричал…
Кажется, он опять провалился в тревожный сон, но успел проснуться с невырвавшимся криком на губах. Оглядел сонную комнату – брат с сестрой спят, квадрат окна уже начал светлеть – скоро утро, а вот силуэт сидящего на подоконнике зайца вдруг привлек его внимание. Ему показалось, что он шевельнулся. Вот двинулось ухо, вот вся фигура Грума стала разворачиваться навстречу ему и вот уже блестящие глаза–пуговицы, блестя отраженным светом молча буравят его.
- Это… ты? – запинаясь, спросил Сережа. - Ты устроил?
Грум медленно кивнул.
- Зачем?
- Я обещал тебе помочь, и я помогаю – раздался голос в голове у мальчика.
- Ничего себе помощь!
- Лучшая помощь – вынудить к действию. Действуй!
- Как? – шепотом закричал Сережа. – Что я могу?
- Ты можешь невероятно много. Все что тебе нужно – научиться не убегать от себя, от ситуации. А самое главное – от своего страха. Встреться с ним лицом к лицу, вызови его на бой и победи или погибни. В любом случае, он оставит тебя.
- Как – погибни? Какой бой?
- Слова закончились – сказал Грум, отворачиваясь. Действуй.
Наутро Сережа не пошел в школу. Он убедил маму, что плохо себя чувствует и действительно весь день провалялся в кровати, пытаясь заснуть. Но кошмар, казалось, стоял прямо у изголовья и только Сережа закрывал глаза, он видел пугавшие его до судорог лица его врагов. Несколько раз он порывался сделать что-нибудь с Грумом – например, выбросить в окно, но его останавливала мысль о еще худших кошмарах. К вечеру он уже действительно выглядел больным. Пришедшая с работы мать, увидев его, покачала головой и дала ему пару таблеток снотворного, после чего созвонилась со знакомым врачом и пригласила его на следующий день домой.
Ночь прошла беспокойно. Сережа больше не кричал, но и заснуть он уже не мог. Несколько раз он пытался поговорить с Грумом, но тот упорно не шел на контакт. И к утру, когда родители уже поднялись и потихоньку шебуршали на кухне, измученный мальчик почувствовал волну жуткой злости – но не той, которая заставляла его в бессилии ломать и швырять все вокруг, нет, злость была как цунами, она скрыла под собой все его страхи и беспокойства, залила мозг пульсирующей красной волной ослепительной ярости. В этом состоянии он вдруг понял, что страх куда-то улетучился. И к ярости добавился смех. Проваливаясь в долгожданную дрему, он страстно желал увидеть, смять, растерзать своих обидчиков, но, как и его страха, их и след простыл.
Проснулся он поздно. В доме уже все ушли, он нашел записку от мамы, в которой говорилось, что в четыре часа придет врач, а также рассказывалось, что поесть и где это лежит. На душе у Сережи было как-то свободно, как будто исчезла огромная тяжесть. Посмотрев внутрь себя, он вдруг увидел, что мучивший его страх – не исчез – но как бы потеснился внутри него, уступив часть места новому чувству – ярости, сметающей все. Он все еще боялся встретиться со своими обидчиками, но то новое, что появилось в нем, давало ему возможность не бежать от этого страха, а встретить его лицом к лицу. Это новое ощущение давало какую-то новую, внутреннюю крепость, в этом состоянии, казалось, что он может все, чего захочет.
Увидев, что еще успевает к третьему уроку, он бросился к двери, быстро оделся и побежал на улицу. И тут же, как по кем-то придуманному сценарию, встретил всю четверку своих обидчиков – они сидели недалеко от его подъезда, как бы поджидая его.
- Ого! – сказал самый длинный из них. – Вот и пиво! Ну-ка, иди сюда! – крикнул он Сереже, видя, что тот бочком пробирается так, чтобы прошмыгнуть мимо них.- Лови его!
Сережу зажали перед самой аркой и, деловито взяв за шиворот, обыскали. Денег не нашли и расстроились.
- А чего бежал-то, раз денег нет? – недовольно спросил его Федоров, самый старший и лениво ткнул его в старый синяк. Тот сразу заболел, да так сильно, что из Сережиных глаз полились слезы. Старый страх крючил его, он задыхался от того, что до смерти боялся этих четырех ребят, но в отличие от прошлых раз, он четко и ясно осознавал все происходящее. Ярость стала ясностью.
- Васек, - обратился к старшему третий из хулиганов. - Зацени, какая ручка у малого! - Он помахал вынутой из портфеля авторучкой – красивой, позолоченной – подарком отца, который привез ее откуда-то из командировки. Сереже было так жалко этой ручки, что он, плохо осознавая, что делает, вдруг схватился за ее свободный конец и дернул. Ручка осталась у него.
-О! – удивленно сказал тот, который держал ручку. - Кусается! Ну-ка, взад верни! – он вытянул руку. Затем, не видя реакции, ударил Сережу в живот, да так, что тот сразу упал. Наклонившись к нему, парень попытался вырвать ручку из рук Сережи, но тот держал крепко, а когда почувствовал, что ручку вот-вот отнимут, вдруг укусил хулигана, так сильно, что почувствовал во рту вкус крови. Через мгновение, на лежавшего мальчика посыпался град ударов – руками, ногами – взбешенные упрямством мальчика, четверо ребят стали бить его, не жалея. И именно в этот момент Сережа понял, что значит быть лицом к лицу со своим страхом. Он лежал, ощущая импульсы боли, видя их, слыша их, они взрывались в нем, как маленькие атомные взрывы, отдаваясь во всем теле волнами боли, и в это же время Сережа увидел, что страх – вне его. Он увидел, что нет никакой причины лежать на земле и поэтому откатился в сторону и встал. Кровь текла по его разбитому лицу, но он видел свой страх и улыбался ему открытой улыбкой. А четверо его ровесников вдруг увидели, что парень, которого они били, смотрит на них абсолютно не боясь и улыбается. У него был сломан нос, разбиты брови, выбит зуб, но в его глазах было столько спокойной и яростной веселости, что они вдруг тоже ощутили страх. А он, видя свой страх, увидел их страх и еще сильнее ощутил, что это такое и как он работает. Мозг включился как мощный компьютер и стал предлагать варианты развития - убежать – вот пять маршрутов – напугать, толкнуть, напасть… Глаза сами нашарили несколько удобных и тяжелых предметов. Тело почти само присело, и пальцы крепко обхватили толстую арматурину. Весело смахнув с глаз кровь, Сережа шагнул на них, бесшабашный, страшный, окровавленный, с лицом ангела мщения и четверо мальчишек, каждый из которых был крупнее его, отступили. А затем бросились бежать, когда увидели, как замахнувшись арматурой, Сережа с истошным криком побежал за ними. Страх заполнил их, как некогда их жертву, и они проиграли эту игру. И Сережа проснулся. Была глубокая ночь, но уже начинал светлеть квадрат окна, на котором сидел Грум. Поза его была неподвижна, и ничто не выдавало в нем большее, чем он казался – мягкой игрушкой. Постепенно отходя от своего сна, ощупав лицо, зубы и не найдя на них никаких признаков последней битвы, Сережа потрясенно сказал, как бы сам себе:
- Так это был сон!
- Вся жизнь есть сон – донеслось от окна. Спи. Ты молодец.