На часах было уже половина шестого, когда две Шнивы колонной покидали город. Машины окунулись в самую глубь предрассветной мглы, едва закончились последние фонарные столбы. Освещение ночного города таяло и тускнело на глазах, постепенно превращаясь в далёких светлячков.
Через некоторое время мы добрались до места. Датчик температуры сигнализировал, что температура за бортом понизилась до рекордных -7. И это в середине октября! Едва я вышел из машины, как мне тут же захотелось сесть обратно. Природа совсем не была настроена встречать нас бабьим летом. Было ещё темно. Дул пронизывающий северный ветер, кидая хлопья снега прямо в лицо. Кто-то из группы пессимистично заметил, что утка в такую погоду не летает. Трудно было не согласиться с ним. Но раз мы здесь, то пенять на погоду было уже глупо и надеясь на удачу, мы стали расходиться по позициям.
Моя позиция находилась по средине, почти на краю тихой заводи. Пробираясь в темноте по камышам к воде я услышал множественное хлопанье крыльев. Судя по звуку прямо у меня под носом с воды поднялась большая стая уток — голов в 15 как минимум, на расстоянии не больше 10-15 метров. Я отчётливо их слышал, но не имел никакой возможности к выстрелу, ибо совершенно не видел их в темноте. Было очень досадно упустить хорошую возможность в такую дрянную погоду. Я затаился в камышах, в надежде, что утки ещё вернуться на насиженное место, когда рассветёт. Но они не вернулись.
Чуть позже, когда сумерки стали отступать под натиском солнечных лучей, с трудом пробивавшихся сквозь снежные облака, я услышал громкое кряканье с воды. И опять рядом с собой! Но стоило мне попытаться вылезти из своего камышового убежища, как птица тут же встала на крыло, не дав ни малейшего шанса выстрелить по ней. Я был жутко разозлён своей неуклюжестью. Погода совсем не лётная, а я упускаю уже вторую возможность добыть трофей!
Время шло, а уток всё не было. Ноги в болотных сапогах начинали замерзать. Я решил сменить позицию и из сухих камышей зашёл в самый край болотной растительности, стоя чуть выше коленей в воде. На моё удивление, ноги быстро отогрелись. Видно вода ещё не остыла, несмотря на сантиметровую корку льда у берега.
Ветер с пущей силой старался выкурить нас с водоёма. Камыш неустанно хлестал меня по капюшону с такой силой, что иногда я принимал эти удары за выстрелы. Но вот, я заметил, как с противоположного берега прямо на меня летит пара уток. Шли они «боевым» строем, явно не замечая моего присутствия среди высоких стеблей камыша. Я замер, в предвкушении. В мыслях была стопроцентная уверенность, что сейчас у меня будет долгожданный трофей. Подпустив уток по-ближе, я вскинул ружьё , и сделав небольшое упреждение нажал на спуск. Выстрела не было. Я стал давить сильнее, всё ещё держа птиц на прицеле. И только когда утки ушли из сектора обстрела, до меня дошло, что произошла осечка. Меня подвели старые патроны. Уже два года они томились в сейфе, но выбрасывать было как то жаль. Я поплатился за свою жадность. Вскоре мы решили пойти на соседний пруд, который находился на возвышенности.
Небо окончательно затянуло тяжёлыми снежными тучами. Временами на горизонте показывалась большая стая уток — голов в 50. Мы тот час же падали на землю в надежде слиться с нею, но всякий раз эта стая обходила нас стороной, не приближаясь ближе чем на 200 метров. Ветер на возвышенности был ещё противнее. Его порывистое ледяное дыхание обжигало лица тех, кто не защитил себя маской или поднятым до носа воротником. Мы плохо слышали друг друга, так как ворвавшись под капюшон он производил дикий свист, отсеивая от органов слуха все остальные звуки. Водная гладь под напором стихии теперь больше походила на бушующее море. На пруду были большие волны и белые барашки пены — не часто такое увидишь в наших широтах.
Соседний пруд заканчивался камышовой заводью, которая находилась чуть в низине. Мы подходили к ней с холма. Я приготовил ружьё и стал спускаться к камышам, предупредив Евгентуса, что здесь могут прятаться утки. Не успел я сделать и трёх шагов, как из кустов вылетел матёрый селезень чирка-трескунка. Вторым выстрелом я всё же настиг его, но то ли порох в старых патронах был уже не тот, то ли осыпь легла не равномерно — чирок плюхнулся на воду и, к моему удивлению, тут же нырнул. На моё счастье раненная птица выбрала не то направление и вынырнула не в близлежащих камышах, а на открытой воде. Добрал. Теперь моя добыча колыхалась на волнах, словно корабль в открытом море. Ветром её прибило к камышам, до которых я никак не мог дойти в болотных сапогах.
Евгентус остался стеречь мою дичь, а я отправился на поиски длинной палки. Метров через сорок глаза наткнулись на молодой высокий ивняк. Я выбрал самый толстый и самый высокий стебель и попытался его сломать. Ничего из этого не вышло — он гнулся как резиновый, несмотря на все мои усилия. Обычно на охоту я всегда беру с собой нож, но именно в этот раз, следуя закону «вселенской несправедливости», мой стальной помощник был благополучно забыт дома. Я реально не знал как мне быть, пока не взял себя в руки и не применил смекалку. Отойдя на метр и хорошенько прицелившись, я отстрелил нужный мне куст теми старыми просроченными патронами. Тут то они меня не подвели. Как ножом срезало!
Но палка оказалась короткой! Мой чирок, к тому моменту, прочно засел в камышах, куда его прибило ветром. Тогда мне пришлось прибегнуть ещё к одной хитрости. Я отыскал окно между стеблями камыша и выстрелил так, чтобы дробь легла около чирка. Моя затея удалась! Волной птичку вынесло на открытую воду, где я благополучно подобрал её с помощью палки.
В кураже операции по вызволению дичи из камышового плена я не сразу заметил, что зачерпнул в сапоги хорошую порцию ледяной воды. И лишь на пол пути к машине осознал, что ноги насквозь мокрые и мне ужасно хочется пристроить их в сухое тепло. Но охота уже подходила к концу и сильное переохлаждение мне уже не грозило.