Декабристы не смогли втянуть Пушкина в свои сети: нашего великого национального поэта хранила судьба. Взять хотя бы пребывание "ссыльного" поэта на юге. (Кстати, мы, российские граждане, едем на юг за свои деньги и называем это отдыхом.)
Из письма подполковника Липранди:
"Я смотрю, со своей точки зрения, на этот отъезд Пушкина как на событие, самое счастливое в его жизни: ибо вслед за его выездом поселился в Одессе князь С. Г. Волконский, женившийся на Раевской; приехали оба графа Булгари, Поджио и другие; из Петербурга из гвардейского генерального штабы шт.-к. Корнилович делегатом Северного общества; из армии явились: генерал-интендант Юшневский, полковники Пестель, Абрамов, Бурцов и пр. и пр. Всё это посещало князя Волконского (как это видно из Донесения следственной комиссии), и Пушкин, с мрачно-ожесточённым духом, легко мог быть свидетелем бредней, обуревающих строителей государства, и невинно сделаться жертвой..." (Юность. 1998, №7. С. 50).
Из донесения жандармского полковника И. П. Бибикова А. X. Бенкендорфу:
"Выиграли ли что-нибудь от того, что сослали молодого Пушкина в Крым? Эти молодые люди, оказавшись в одиночестве в таких пустынях, отлучённые, так сказать, от всякого мыслящего общества, лишённые всех надежд на заре жизни, изливают желчь, вызываемую недовольством, в своих сочинениях, наводняют государство массою мятежных стихотворений, которые разносят пламя восстания во все состояния и нападают с опасным и вероломным оружием насмешки на святость религии, этой узды, необходимой для всех народов, а особенно — для русских (см. "Гавриилиаду", сочинение Пушкина)". Далее Бибиков советует "польстить тщеславию этих непризнанных мудрецов — и они изменят своё мнение" (Модзалевский Б. Декабристы... — М., 1922. С. 9-10).
Но Пушкин, несмотря на сети друзей-декабристов и глупости правительства со ссылкой, оказался мудрее превратностей судьбы.
Уже последовали такие признания друзей: при допросе И. Пущина Императором Николаем царь задал вопрос, сообщал ли Пущин в письме к своему родственнику Пушкину о готовящемся восстании?
Ответ Пущина: "Я не родственник нашего великого национального поэта Пушкина, а товарищ его по Царскосельскому лицею. Общеизвестно, что Пушкин, автор "Руслана и Людмилы", был всегда противником тайных обществ и заговоров, говоря о первых, что они крысоловки, а о последних, что они похожи на те скороспелые плоды, которые выращиваются в теплицах и которые губят дерево, поглощая его соки" (Летопись жизни и творчества Александра Пушкина. В 4 томах. — М., 1999. Т. 2. С. 120-121).
В начале февраля 1826 года Пушкин написал письмо А. Дельвигу, в котором указал на свою непричастность к заговору и о желании "вполне и искренно примириться с правительством " (Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 томах. — М., 1977. Т. 9. С. 211).
Не буду объяснять слова Пушкина, сказанные на встрече с Николаем I в сентябре 1826 года, когда на вопрос Императора: "Где бы ты находился 14 декабря" — Александр Сергеевич ответил: "На площади". Только глухой не услышит в этих словах ответ честного, предельно честного человека, который встанет рядом только потому, что там оказались друзья, самые близкие — лицейские.
Последнюю точку в своём отношении к декабристам Пушкин поставил в 1830 году. В болдинскую осень поэт написал, а вернее, сделал наброски так называемой "Десятой главы Онегина". К главному герою романа она практически отношения не имеет, это скорее хроника первой четверти XIX века, как называл её в письмах П. А. Вяземский. Тем не менее эти наброски часто цитируются для характеристики эпохи.
Первые четырнадцать строф состоят из 3-х, 4-х или 5-ти строчек и только строфы 15-17 написаны почти в полном объёме. Всё это поэт тщательно зашифровал, а на листе рукописи "Метели" есть запись Пушкина о том, что 19 октября сожжена X песнь. Судить в этом случае, что бы автор сделал с Онегиным, которого советское литературоведение прочило в декабристы, — дело безнадёжное. Да и речь не об этом.
До сего момента большинство из нас знали слова об Александре I :
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щёголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда. ( Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 томах. — М., 1977. Т. 9. С. 175).
Нам цитировались строки:
Витийством резким знамениты,
Сбирались члены сей семьи
У беспокойного Никиты,
У осторожного Ильи.
(Там же, стр. 178)
Ну и конечно, ни один разговор о мятежниках не обходился без цитаты из пятнадцатой строфы (она полная, и в ней, как полагается, 14 строчек):
Друг Марса, Вакха и Венеры, — (хороший набор друзей...)
Тут Лунин дерзко предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал.
Читал свои Ноэли Пушкин,
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян. (Там же, стр. 178)
Для советского варианта истории всё совпадет: на аудиенции в Москве Пушкин достойно ответил коронованному палачу Николаю; спустя пять лет написал поэтические строки о друзьях-декабристах и из-за боязни преследования зашифровал их. Мыслилось, что Пушкин не гениальный поэт России, а несостоявшийся великий, что-то вроде второго Ленина, революционер, которому только перебежавший дорогу заяц (тоже ещё нашли лютого зверя) помешал участвовать в мятеже. (Для тех, кто не знает подробностей: Пушкин решил тайком покинуть Михайловское и осенью 1825 года уже выехал в Петербург по подложным документам, но, будучи очень суеверным, вернулся, так как дорогу ему перебежал заяц!)
Если мы восторгались меткостью и хлёсткостью характеристики, данной Пушкиным Императору Александру, то почему мы отказываем тому же поэту в наблюдательности и уме в адрес декабристов? Например, в тринадцатой строфе, в которой всего три строчки:
У них свои бывали сходки,
Они за чашею вина,
Они за рюмкой русской водки
(Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 томах. — М., 1975. Т. 4. С. 178).
— а дальше в тексте — тишина.
Не дописал поэт в этом месте, до чего по пьяной лавочке договаривались участники застолий.
Следующая строфа начинается тоже нелицеприятно:
Витийством резким знамениты...
В "Толковом словаре живого великорусского языка" В. И. Даля сказано: "Вития — оратор, ритор, краснобай, краснописец, красноречивый словесник, краснослов, речистый человек. [...] Витийствовать — отличаться витийством, стараться говорить или писать красно, цветисто, узорочно и притворно" (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. — М., 1994. Т.1. С. 509).
Пушкин знал, о ком писал, а также с большой точностью владел русским языком. Нюансировка здесь имеет не последнее значение.
Но более всего поражает недальновидность советских идеологов декабризма, их неумение, в буквальном смысле слова, заглянуть вперёд, чуть дальше — в семнадцатую строфу. А в ней жёсткая, нелицеприятная оценка:
Сначала эти заговоры
Между Лафитом и Клико
Лишь были дружеские споры,
И не входила глубоко
В сердца мятежная наука,
Все это было только скука,
Безделье молодых умов,
Забавы взрослых шалунов,
(Пушкин А. С. Собр. соч. в 10 томах. — М., 1975. Т. 4. С. 179-180).
Как можно читать одного автора и утверждать, когда это выгодно, что тут он прав, гениален по точности и пр. и пр., а через страницу не видеть того, что не укладывается в заданные параметры партийной идеологии?
Аплодисменты одноруких.
Для тех, кто считает, что Пушкин в этих строках описал только начало декабристского движения, советую прочитать публициста Пушкина и хотя бы первый абзац его статьи "О народном образовании".