Под деревом сидела женщина. Лицо белое, глаза закрыты, голова откинута на ствол. Лет сорок или около того. Я почему-то сразу подумала, что труп. Я потрясла ее за плечо. Трясла долго и мучительно, думала, кого вызывать скорую и полицию. И сколько времени эта катавасия займет. Мысль о мертвой женщине меня не пугала, было немного противно и отчего-то любопытно. Пока я пыталась вспомнить номер дома и номер спасательной службы, женщина застонала. В кармане у нее ожил телефон, он светился и изо всех сил жужжал.
Я не нашла ничего лучше, как спросить, пьяная она или плохо себя чувствует. Наверное вот так спрашивать в лоб не стоило. Этикет требовал вопроса - выпила ли она, но вежливость покинула меня, как крыса гибнущий корабль. Женщина подтвердила второе. Я настаивала на скорой, она наотрез отказывалась. Дикция выдавала ее с головой, но уличать врунишку не входило в мои планы.
Женщина что-то зашептала в телефон. Я не знала уйти или остаться и маячила в пределах видимости. Разговор оборвался. Я кашлянула и предложила помощь в транспортировке тела до дома, торгового центра или любого подъезда, код которого мне был известен. На улице даже не сентябрь.
Женщина промычала благодарность, прижала к груди телефон, словно большей разбойничьей рожи чем у меня ей видеть не доводилось, и разрыдалась. Оказалось, что живет она в доме напротив и что домашние наперегонки уже бегут ее спасать.
Нервно ежась, я ушла. Всю дорогу себя грызла, пальцы ломала, может, нужно было подождать этих ее спасителей. Женщину было не жалко, жалко было себя. Я же потом буду мучиться несовершенством собственной личности.
На обратном пути заглянула под дерево. Грибов не было, женщины тоже. Вздохнула с нескрываемым облегчением, с земли взвились опавшие еще в прошлом году листья.
За полночь вывела собаку в последний раз. Гуляли в том же дворе и от греха подальше держались ближе к своему дому. Из темноты вынырнул огромный и откровенно пугающий тип. Он выглядел как человек, которому стоит сообщить, по какому адресу выдают горячую еду, или не говоря ни слова отдать кошелек. Громила с темными точками на лице, с глазами, как у акулы, что плавает на дне морском, и с шапкой сдвинутой, как у Степана Разина, дыхнул на меня так, что будь я горящей спичкой, нам обоим несдобровать. Он навис надо мной и спросил не видела ли я бабу. Такая формулировка меня покоробила, но от вербального выражения возмущения я решила воздержаться. Чтобы отделаться, пробормотала, что нет. Мужчина, не двигаясь и не мигая, продолжал ждать иного ответа. Спасительная мысль стальной спицей пронзила мою голову, и я все выложила про женщину под деревом. "Три-четыре часа назад?" - переспросил он. - "Ту женщину я видел, но я ищу другую."
Ответ меня весьма заинтриговал, но я как можно равнодушнее пожала плечами и вытащила у него из-под ног собаку. Люся сослепу могла там устроить локальный потоп.
Мужик с гиканьем перескочил канаву, а она была скользкой и грязной, и его потащило по дорогам и дворам. Грудь его разрывал тоскливый крик: "Рита, Рита!".
Если бы мне не было так страшно, а на этот раз я испугалась до чертиков, я бы его от души пожалела. Но прожилки у меня тряслись, собака упиралась, а сердце колотилось так, что я подумала, может, мне тоже прилечь полежать под деревом.
