Вечерний бунт Типочки был для Стократа Платоновича настолько неожиданным и вероломным, что все мысли его спутались и перемешались в одну сплошную черную тень, которая омрачила его взор и он, едва передвигая ногами, доплелся до своего изгойничьего дивана, рухнул на него как сноп от руки здоровенной крестьянки и сразу же забылся тяжелым, беспокойным сном, часто прерываемым то ли видениями наяву, то ли фантастическими сновидениями, то ли какими-то чудовищными провалами в бездну мистических озарений.
Сначала привиделось ему, будто он, будучи римским патрицием уровня и статуса … Сенеки, удостоился визита начальника преторианской гвардии. «Тебе пакет от Цезаря», — громко объявил высокопоставленный посетитель.
«Положи его на стол, как приму ванну и отужинаю, так и прочту», — начал было Стократ Платонович…
«Приказано прочесть немедленно и сразу же исполнить приказание Принцепса», — неумолимо возвестил незваный гость, сам вскрыл пакет, из которого выпал шелковый шнурок, а кусок пергамента он вручил твердой рукой адресату.
Стократ Платонович смертельно побледнел, ибо хорошо знал, что это все означает. Однако сдержал себя и намеренно спокойным тоном спросил преторианца: «Могу ли хотя бы утолить голод тарелочкой «Доширака» и омыть руки после сей скромной трапезы?»
«Ладно, валяй, я помню твою щедрость в былые времена, но только делай все быстро!»
Стократ Платонович вышел как бы на мгновение из приемного покоя, а затем сразу же кинулся в потайную дверь, судорожно открыл ее и что есть силы побежал по темному узкому проходу. Вскоре, увидав вблизи свет выхода, он крайне воодушевился и, прибавив ходу, выскочил… на арену цирка, похожего на Колизей. Тут его встретил почти звериный рев толпы зрителей, наслаждавшихся боями гладиаторов и жаждавших новой крови. Вся арена была завалена телами убитых или раненых бойцов, а обмирающий от ужаса Стократ Платонович встал как вкопанный, не зная, что ему делать дальше. Как вдруг еще более зловещий рев толпы раздался над ареной, на которую стремительным галопом вылетел единорог и что есть силы саданул несчастного мыслителя своим рогом в бок. Стократ Платонович, ошалев от боли, внезапно проснулся, потирая свой раненый бок; но тут же и воспрянул духом, ибо ударило его не чудовище из древних мифов, а самая что ни на есть вульгарная пружина его ветхого дивана уперлась под самый дых. Да к тому же он вновь оказался в своем скромном кабинетике, а не где-то в древнеримских развратно-гламурных увеселительных заведениях.
Ровно камень свалился с плеч Мыслёнкина, он заулыбался в темноте, и уже ссора с Типочкой не казалась ему столь катастрофической. Немножко понежившись на своем закадычном диване, Стократ Платонович снова забылся сном, в котором его ждали, однако, новые приключения. Через какое-то время во внутрь сознания Мыслёнкина стал настойчиво прорываться свет, да такой яркий и многокрасочный, что он стал рассматривать его как завороженный, не зная то ли любоваться им, то ли опасаться его. Его сомнения оказались небеспочвенными, ибо вдруг в этом лучезарном свете во всей красе прорезалась мощная фигура Типочки с волосами, уложенными и раскрашенными как у пресловутых совремённых единорогов. Типочка широко и зазывно улыбалась, покачивая своими крупногабаритными телесами и, приставив свое густо нафабренное лицо к щеке Мыслёнкина, слащавым голосом вопросила: «Ну, мыслитель, покажи, где у меня находятся эрогенные зоны?!» Стократ Платонович сразу вспомнил давешний разговор с Типочкой и решился смиренно указать на ее правую ручку. Однако здесь опять-таки случился неожиданный конфуз, ибо у его законной жены руки внезапно выросли из всех мыслимых и немыслимых мест. О собственно эротическом значении некоторых он в простоте своей и слыхом не слыхивал. И все эти похотливые ручки жадно сжимались, тянулись и трепетали, недвусмысленно клянча давно заслуженное воздаяние. При этом все они, как сговорясь, повторяли крылатую фразу Паниковского: «Дай миллион, дай миллион, дай миллион!!!»
Мыслёнкин проснулся в холодном поту и тут отчаяние его стало беспредельным. «Да что это будет за жизнь у меня!?» — подумал он обреченно, и в порыве безнадежного пессимизма Стократ Платонович открыл окно своей комнаты и вылетел из него словно голубь мира.