- Ну, вот и всё... - Катя смотрела на тюбик чужой помады в сумке Олега и мир покачивался перед глазами.
Ей все говорили, что не может такой не гулять, не может такой быть вместе с ней, а не с другими, которые и моложе и красивее и амбициозней. А она отвечала про любовь, про то, что особенный, про будущую семью и детей. Отвечала, а сама обнимала подушку и плакала, когда Олега в очередной раз вызывали на внеплановое дежурство по среди ночи. Катя боялась спросить окончательно, потому что после этого должен был последовать такой же окончательный ответ.
И вот сегодня ему снова позвонили и вызвали. Так что Новый год , которого они несколько месяцев ждали, нужно будет встречать одной.
Нужно было встречать пока не нашла помаду.
"Что же ты наделал..." - билось в голове, пока Катя на подкашивающихся ногах пошла в комнату, где в шкафу был спрятан подарок для Олега. Картина, которую она сама нарисовала: украшенная ёлка, камин, подарки и они - Катя и Олег в новогодних нарядах. Рядом играли двое малышей - их сыночки, которым теперь никогда не суждено...
Слезы полились сами собой и даже не от жалости к себе, а от тоски по несбывшемуся и Катя бросила картину на пол и пошла за красками, которыми она с нежностью рисовала красоту.
"Что же ты наделал...".
Огонь в камине залило невыносимо синим - цветом тоски и холода. Мишура опала обугленными нитями. Веселые мандарины на столе стали черными кляксами. Зеленую и нарядную ёлку Катя перекрасила отвратительным скучным коричневым. Таким коричневым, от которого скулы сводило.
Коробки с подарками растрескались и лопнули, расползаясь маслянистыми потёками. Фигурку Деда Мороза возле ёлки залило обжигающе алым, который сжигал и перекрашивал конфетти, праздничный стол, белоснежный мягкий ковер.
Потом были дети. Рука зависла над первым - который постарше, который смотрел с картины прямо в глаза и невинно улыбался. Сил не было перекрашивать его и Катя побежала за лезвием от опасной бритвы. Она рыдала, резала пальцы и выстригала мальчишек. Сначала одного, потом второго. И на картине остались две неуклюжие ссутуленные дыры.
"Что же ты наделал...".
Потом настал его черед. Земляным черным Катя стала закрашивать Олега. Первый мазок, который прокатился в ушах громким и гулким эхом. С таким эхом бросают комок земли на крышку гроба. Второй мазок, третий. Бам! Бам! Но Олег не сдавался. Он смотрел сквозь краску и пытался что-то сказать, но Катя не хотела больше никаких лживых слов.
Закрасить. Закрасить. И он исчез под десятым или двадцатым слоем краски, и тогда на истерзанной картине пришел её черед.
Всеми цветами несбывшегося счастья, всеми цветами накатившего горя она замазывала на картине свою улыбку, свою надежду, своё будущее.
А потом все исчезло. Вернее не так. Потом все цвета радости закончились и стало привычно и понятно. Стало так, как было до Олега, как было у её подруг и матери. И над израненной картиной пришло окончательное понимание, что зря она не слушала и пыталась по-другому. Не мы такие. И что-то внутри окончательно сломалось.
Потом будет быстрый сбор вещей, такси и бой курантов, который Катя встретит на трассе, возвращаясь в родной город к родителям. Потом будет много сброшенных звонков Олега и много заплаканных ночей.
Потом она потихоньку выкарабкается, но сердце будет всегда биться в пол силы, да и воздуха легкие будет вмещать гораздо меньше, чем раньше. Олег и Катя больше никогда не встретятся и не поговорят, а потом все успокоится и начнется понятная жизнь.
С кем-то. Как-то.
Да... А помада, с которой все началось, или которой всё закончилось. Откуда она взялась у Олега в сумке? И стоило ли все так доводить?
Не знаю. Правда не знаю. Может быть случайно, а может нет. Точно знаю, что он Катю любил, а она его. Ну, да что теперь об этом.
