— А знаешь ли ты, Мыслёнкин, — начала Типочка, вперяя в мужа холодный проницательный взгляд неопределенного цвета узких глазок, святящихся в полутьме коридора ровно как у кошки – что я вот досконально изучила эту вашу ольдскульную пакость, где, ну, подробнейшим образом описано как собралися мужики явно нетрадиционной ориентации на тусовку, хорошо подбухнули и под такое дело давай о любви балаболить как будто всамделе право на нее имеют. И вот несли они всякую пургу, и друг перед другом лахудрились, да ни до чего толком не дошли, пока не появилась среди них, тупорылых, одна ужас какая толковая баба и всех их натурально урыла. Ну, докумекал, о чем я речь веду, хвилософ самопальный?
— Это она должно каким-то образом Платонов «Пир» прочитала, — смутно мелькнуло в голове Мыслёнкина, однако обнаружить свою догадку вслух он не решился и робко Типочку вопросил:
— И чем же она тебя, нимфа ты моя телеснонеобъятная, поразила?
— А вот тем, мыслитель ты мой недоделанный, что пока все эти полумужики про любовь жуткую хрень разводили, эта баба-то и говорит им реальней некуда: «Любовь – это воспроизведение на свет в прекрасном!» И никаких гвоздей, уразумел, дурында?
— Да я, Типочка, это изречение как свои пять пальцев знаю и уж никак не пойму, какой-такой ты из него сокровенный смысл вынести догадалась?
— Да где ж тебе и понять-то, поскольку понимания вечно-женственного и вечно-прекрасного начала у тебя на три копейки в базарный день и то, скажу тебе, это большая переплата. А донести до вас… (тут Типочка употребила очень крепкое и смачное слово, давно перешедшее в разряд обсценной лексики) эта супер-пупер умная тетка хотела следующее. Вот внимай и трепещи, скот ты недостойный. Ну, стало быть, первым делом тетка говорит, что любовь-то тогда возникает, когда возлюбленный объект любящие его постоянно воспроизводят в прекрасном, то есть холят его, лелеют, доставляют ему разные телесные удовольствия – ну, там возят по СПА-салонам, клиникам красоты, на тату, педикюр, маникюр, конечно, а параллельно питают его в ресторанах, а затем доведя до максимального телесного и духовного совершенства, отправляют в бутики, ювелирки и, таким образом, уж максимально «воспроизведя в прекрасном», выводят в люди, то есть, «на свет» и тогда объект любви, ну, уж, разумеется, разнеживается до экстаза и никак не может на чувства возлюбленного не ответить! Вот ты скажи, какое у тетки реальное понимание гендерных процессов было, а? Да ведь еще на заре человечества!!! А вы-то, подлейшие мужичонки, от нас, глупых баб эту вековую тайну любви скрыли и, таким образом, подозреваю конспирологически исказили всю половую историю человечества! Ну, а я-то, я всю эту подноготную вашей исторической подлости постигла и теперь, Мыслёнкин, меня на мякине не проведешь и на кривой кобыле ко мне не подъедешь, уразумел?
— Да я. Типочка, никак не возьму в толк, каким же образом эта твоя герменевтика на наши супружеские отношения влияет?
— А счас я тебе это наглядно объясню, на практике, которая как вы, идиоты, заявляете, и есть критерий истины.
— И с этими словами Типочка вдруг протянула Мыслёнкину свою крепкую пухлую ладошку с давно облупившимся маникюром и грозно его вопросила: «А как ты считаешь, идиот, где у меня главное эрогенное место?»
Тут надо вам сказать, что Мыслёнкин, в общем неплохо представляя себе телесные стати своей Типочки, опешил просто до онемения и стал мямлить нечто невразумительное, ссылаясь на пресловутую точку «G», которая то возникает, то исчезает и потому отыскать ее среди женских прелестей бывает дьявольски трудно, даже опытному в любовных делах мачо, не говоря уж о затурканном жизнью философе.
Слушала, слушала Типочка этот маловразумительный вздор, да и говорит: «Зашквар все это, как я посмотрю. А ведь главное эротическое место у меня вот оно, — и ладошку свою прямо в нос Мыслёнкину тычет, — и если ты ежедневно будешь мне туда класть, ну, скажем, пяток косарей, то будет тебе и питание, и ублажение, и нежности и даже, отчасти, понимание».
Тут Мыслёнкин задрожал мелкой дрожью и в уме быстро прикинул во сколько ему обойдется «воспроизведение на свет в прекрасном» его несравненной Типочки, по новейшим Типочкиным же расценкам.
«Итак, значит за 10 дней я ей полтоса выложу, потом еще столько же и к концу месяца 3 полтоса как отдать да за что бы это? Тут никаких сестерциев не хватит и гетерку принанять и проще, и бюджетнее». Однако вслух он эти свои расчеты обнаружить не решился и скромно так полюбопытствовал:
— А не кажется ли тебе, Типочка, амфора ты моя крутобедрая, что цена вопроса уж слишком велика, а? Может ты мне, по старой памяти скидку сделаешь или когда-нибудь акционную систему введешь?
— Да никогда! – взревела Типочка так жутко и громогласно, что в прихожей одна за другой начали лампы с грохотом перегорать и лопаться. – Да понимаешь ли ты, подлец, что я себе полный апгрейт и реновацию произвести хочу и первым делом решила под единорога покраситься, а на это ужас сколько бабла надо!
— Под единорога! – ахнул Мыслёнкин и в ужасе вопросил: «Это что ж такое, Типочка, в натуре будет?»
— А это, мурло ты стоеросовое, означает, что я вся буду сиять и переливаться, поскольку на башке у меня все волосы будут отливать всеми цветами радуги, понимэ?
Мыслёнкин закрыл глаза и представил Типочку в виде единорога и образ этот был столь ужасен и до такой степени превосходил всех чудовищ из античной мифологии, что наш великий мыслитель совремённости наконец-таки собрался с духом и нашел в себе силы возразить:
— Нет, Типочка, говорю тебе внятно и категорически, что такая твоя вечно-женственная суть меня никак не устраивает; и уж коли ты так непреклонна в своих ко мне притязаниях, то я и сам от тебя обособляюсь: живи себе потихоньку и «воспроизводись на свет в прекрасном» на каких-нибудь чужих основаниях!
«Так не принимаешь ты мои условия, скот? — грозно возопила опять Типочка и вознамерилась было перейти к традиционному супружескому воспитанию; но одумалась, утихла, а затем вдруг взгромоздилась на стул и обратилась к Мыслёнкину со стихами следующего содержания:
Должна же прилепиться я к мужчине,
И вот связалась с ним по той причине,
Но не нашла в нем никакого дара.
Нет, ворон, мне, лебедушке, не пара!
Цветок чудесный, на навозной куче, я гибну от тоски на сердце жгучей,
Нет, золотому кирпичу не сжиться в единой кладке с грязной черепицей!
Затем, смерив Мыслёнкина презрительным взглядом, она удалилась в спальню и крепко захлопнула за собой дверь, давая тем самым понять, что спать он будет в кабинетике, на старом продавленном диване и, судя по всему, питаться будет только «Дошираком», ибо иного ужина для него явно не было предусмотрено.
Повздыхав, опечаленный Мыслёнкин устроился на своем жестком и одиноком ложе и, слегка ошалев от всего пережитого, погрузился в сон, исполненный таинственных и мистических предчувствий.