Когда покосившийся дом с двумя печными трубами одним летним вечером вырос на столбовой дороге близ Промыслы, жители ожидали, что кто-то из него да выглянет. К старосте пойдет. Сказаться, кто таков да чего рядом с их деревней делает. Но прошла неделя, за ней вторая, а каменный дом стоял на краю Промыслы как ни в чем не бывало, только дым из трубы стелился над дорогой в дождливые дни. Самые подозрительные из жителей начали задавать вопросы, а вредный Панкрат знай твердил, что он здесь староста. Пусть, мол, сами ко мне идут да сказываются, такой порядок заведен.
Так что первой к незваным гостям, прихватив масло и пироги, наведалась Переперчиха, тетка любопытная и смекливая. И тут же по деревне поползли слухи. Да еще какие! К ним подселилась сама Сехия Изерга! Старуха, которую знали по темным и странным делам, происходившим в Рунаречье долгое время. Весть эта произвела на жителей Промыслы большое впечатление. Еще бы! Такая старая и сильная ведьма в глухой деревеньке, где нет ведьминского костра.
Уже к обеду соседи собрались на лавочке под избой Переперчихи, которая единственная знала подробности о старухе, а потому не спешила выходить. Как водится, подробности заменились сплетнями. Одни вспомнили, что Изергу по молодости ссылали на север, где ее страшно пытали, а оттого у старухи нет глаза. Другие уверяли, что глаз ей выбила ведьма, и старуха ту ведьму убила. Но больше прочего обсуждали колдовские силы Изерги, потому что она была сильной ведьмой, которую знал любой лавочник на Лисьей горе. Рассудили, сколько человек старуха сможет за раз переместить через костер, и сколько за это возьмет, и будет ли брать дешевле ведьмы из соседней костровой деревни, которая с каждого берет по три рубля.
Наконец калитка скрипнула, и вышла весьма довольная собой Переперчиха. Она уже подслушала все, что сказали соседи, и ей не терпелось поделиться своими, самыми свежими сплетнями. Так сказать, из первых уст.
– Ну да, постучала да вошла. Вошла, по правде, не сразу. А как она сказала «войдите». И знаете, она мне как приказала! Голос у ней страх какой властный. Меня прям понесло к ней в дом. И вот захожу – комната! В углу печь каменная, шесток высок от пола, в комнату только угли и светят. А она в кресле ко мне спиной сидит, в раскрытую печь смотрит. Мне только ее косматые волосы и видно. Вошла я, значит, стала, столбом стою. А она снова приказывает: «Чего стоишь? Садись, коли пришла». Я сбоку от печи присела, у нее там стол с лавкой – до того зашорканный, будто за ним двести лет ели. На столе ничего. Ни корочки. Я села, пироги на стол кладу. А она все молчит да в огонь смотрит, будто сильно недовольна, что я к ней пришла.
– А что какая она сама? – спросила круглая и добродушная бабка Клава.
– Слов не знаю, какая. Старая. Но сразу видать, крепкая. Такая и нас переживет, не подумает, что ей сто лет. И очень уж гордая.
– А про глаз-то ее правда?
– Сначала думала не правда. Она ведь ко мне боком сидит, глаз у нее мутный, зеленый. Я и решила ненароком, что люди-то на нее брешут. А вот когда она на меня голову повернула… Ма-а-ать моя! Не приведи огонь кому-то такое... Шрам у нее за место глаза. Такой белый, плотный, карежистый. И прям от брови со всю щеку, будто кто-то с нее кусок кожи вырвал. А глаз-то у нее есть, она его сильно сощуривает, но один раз открыла, посмотрела на меня. Она им, по-моему, лучше видит, чем тем, мутным. Но я к глазу ее тут и привыкла. Он ей будто бы к месту.
– Да такой страшный и к месту? – недоверчиво спросил дедка Костя.
Дедка Костя был пасечником, мужем бабки Клавы и давним врагом старосты Панкрата. Да к тому же любил поболтать не по делу. Так что Переперчиха ввернула словечко прежде, чем кто-нибудь ему ответил.
– Значит, села я. Она на головешки смотрит, молчит. А мне уже и неловко. Подумать только, как она меня встретила… Только раз взглянула! Про себя думаю, да и на что ей мои пироги? А куда деваться, надо угощать, раз принесла. Не назад же нести? Вот, говорю, я вам масла принесла да пироги. А она, знаете, вдруг довольна оказалась, – у Переперчихи порозовели щеки, – Спасибо, говорит, на добром деле. А потом добавила: «В долгу не люблю быть. Какое тебе колдовство нужно, проси». Ну я-то о таком вовсе и не думала…
– Ну да, ну да, – понимающе закивали соседи. Уж они-то хорошо знали, что Переперчиха нигде своей выгоды не упустит.
– Да ничего, говорю, не надо. А она говорит, как надумаешь, приходи. И еще вот что сказала: «Всякого рода снедь готовая мне сгодится. Ею буду в оплату брать. Денег не приму. Умею все, и болячки приговаривать, и наузы вязать, и в костре перемещать. Только бегать ко мне с кострами не надо. Завтра с утра посреди деревни зажгу. День и ночь гореть будет, пока мой дом здесь. Ходите сами, куда знаете. За костер платы не надо». Я спросила, надолго ли вы к нам, но ей не понравилось. Глянула на меня, как ледяной водой окатила. Меня, говорит, на «ты» называй. Я поправилась, говорю, на сколько ты к нам.
– И что ответила?
– На сколько надо! Резко ответила. Как предупредила, что не в свое дело лезу да лишнего выспрашиваю. А мне ей возразить нечего. Но она потом смягчилась, добавила, что ежели ее выживать не будем да по пустякам бегать, то на несколько лет. Сказала еще, приходи попозже вечером, там с тобой поговорим. В гости, значит, меня позвала, – Переперчиха расправила на плечах самую лучшую свою шаль, которую она надела сразу по приходу от Изерги, чтобы идти к ней вечером в этой шали.
Соседи загалдели все разом. Что и говорить, каждый хотел иметь в деревне ведьминский костер, да еще если он и день, и ночь гореть будет. Даже на Лисьей горе костры не всегда сутками горят. Одни вспомнили, что старуха славилась добрыми делами, и что на Лисьей горе ей всегда были честь и поклон от даже самого захудалого лавочника. Другие услыхали когда-то краем уха, что Изергу держали в тюрьме не по закону. Третьи придумывали, какую они приготовят для ведьмы еду, и как наведаются с нею к Сехии Изерге, чтобы колдовством разрешить давно наболевшее, у каждого свое. Возразил против старухи один вредный Панкрат, но его никто не слушал. И все совершенно забыли о Переперчихе. А ей было еще что сказать.
– Снедь-то ей не только для себя нужна! – крикнула Переперчиха поверх всех голосов.
– А кому еще?
– А вот!
– Ну говори, не томи.
– Девочка у нее, лет десяти. Внучка, видать.
Но эта новость никого не удивила. Ее полностью затмили разговоры о перемещении в костре, и как теперь можно наладить им торговлю с Лисьей горой, и что хоть каждый день отправляй до лавочников товары. Один старый Панкрат стал рассуждать.
– Ну какая внучка? Какая внучка? Слыхом не слыхал, чтоб у ведьмы этой дети были. Да и сколько старухе лет? У нее есть разве что праправнучка! Нет, ребята, что-то здесь нечисто…
Но жители Промыслы, обласканные щедростью Изерги, Панкрата не слушали. А дедка Костя так и вовсе сел вспоминать, с какого времени Панкрат у них староста, и не пора ли выбрать нового, например его. Панкрат поворчал, поворчал, да и махнул рукой. Решил, что как-нибудь сам все потихоньку разузнает. А ведьминский костер ему и самому пригодится. Куда надежнее золотые яблоки на Лисью гору отсюдова отправлять, а не брести со ступой три часа до ближайшей костровой деревни, да по старой-то столбовой дороге. Тем более много развелось охотников до золотых яблок. Недавно вот кто-то в сад залез, ветку поломал…
Так на краю Промыслы, ни у кого не спрашивая разрешения и при всем том заручившись полным согласием жителей, поселились суровая старуха Сехия Изерга. Рада же и вправду не была внучкой Изерги. Она была дочерью ведьмы и волчьего всадника Еремея Морозова… Впрочем, обо всем по порядку.
Автор: Ирина Сергеева
Книга: Древмаги. Лисья гора
Комментарии, замечания и критика приветствуются.