Только я знаю, что такое трепетать. Это мое естественное состояние, как для вооон того мальчика, с вафельной мороженкой в одной руке и крепкой маминой ладошкой — в другой, дышать. Он что-то часто говорит, отвлекая маму, но не забывая при этом слизывать тающее лакомство и целиться краешком своего желтого лакового мокасина в дождевую лужу с моим отражением.
— Привет! — задорно трепещу я ему из лужи.
Он мне в ответ — ТЫЦ, легонько, ботинком.
Но строгая ладошка ботиночек одергивает, и они уходят. А я остаюсь.
Сквозь меня видно солнце. В ясный день оно будет неотчетливым, матовым. Но одновременно ласковым, одобрительным. В пасмурный — утешающим. В дождливый — поблескивающим. Всегда — необременительно дружественным. Потому что я — чистая энергия. На меня достаточно смотреть, чтобы это почувствовать. В том случае, конечно, если вы не гусеница... Ведь нет?
Я не выбирал, кем мне стать. Так получилось. Никому и в голову не пришло поинтересоваться, кем бы мне хотелось быть на самом деле. Вот если бы спросили!
Я бы хотел стать пятнистым вислоухим псом и носиться, отражаясь во всех встречных-поперечных лужах. А не только в одной. Гав!
Хотел бы стать солнцем и сиять, сиять, сиять. Сводить с ума синоптиков и внезапно закатываться за тучи, невзирая на предварительные договорённости и ломая стереотипы. (Народные приметы? Нет, не слышало).
Хотел бы стать кукушкой! (Ку—ку, мой милый мальчик! Сколько вам жить, спросите? Ку—ку, отвечаю).
Хотел бы стать тихим паромом через Иртыш (а если вдоль — слабо?), шумным самолетом международных рейсов (и куда они всё летают?), раритетный брошью для походов в театр («Весна, и любовь, и счастье! И как не надоест вам все один и тот же глупый, бессмысленный обман»). Детским жёлтым мокасином (ах, какая лужа, дай потрогать) и строгой маминой ладошкой (я те дам, вот папе всё расскажу).
Но меня никто не спросил. И теперь я умею только трепетать, пропускать солнечный свет и мечтательно молчать.
Это знает девочка, которая любит читать поблизости на парковой скамейке. Я вижу её каждый день — то радостную, то грустную. Она всегда улыбается, глядя на меня. Иногда дотягивается и ласково касается рукой, любуясь. Иногда смотрит сквозь меня на солнце и слушает. Ей кажется — себя. Мне кажется — меня. Это так увлекательно!
— Этому дубу больше ста лет, — говорит она, дотрагиваясь до меня, своим подружкам. — Когда-то под точно таким стоял князь Андрей Болконский из «Войны и мира».
Я бы очень хотел эту девочку обнять. Но я всего лишь лист.
Эвелина Григорьева