Антонина Павловна очень любила кошек. Помнила всех, что были у нее за долгую жизнь. Самого первого - белого котенка Прошку, которого разорвали деревенские собаки. Тоня кричала, махала руками, да где уж там ребенку справиться с разъяренными, почуявшими добычу псами?
Потом был огромный рыжий Митце, который жил у немецкой семьи. Маленькую Тоню прислали к ним из деревни нянчить малышей. Митце обладал громким низким голосом, зелеными глазами и наглой мордой. Без зазрения совести лазил по столу. К хозяйке ластился, хозяина терпел. Но именно Тоню он любил безоговорочно. Спал у нее в ногах, пел ей свои песни, приходил, чтобы девочка почесала за ушком. Когда дети подросли и пошли в школу, Тоню передали в другую семью. Митце орал часами, требуя, чтобы вернулась его подружка. Сидел на окне и смотрел в темноту, чутко слушаясь, не стучат ли на лестнице маленькие калоши. Но через пару дней кот затих, может забыл, или решил, что бунтовать бесполезно.
В семье наркома Вознесенского детей не было совсем. Но хозяйка готовить не умела, и вести хозяйство была не обучена. У нее была белая ангорская Матильда, доставшаяся ей после бегства каких-то дворян. Кошка прижилась и даже раздобрела. На Тоню взирала царственно и презрительно. Даже гладить себя не позволяла, сразу же уходила. Тоне оставалось только тщательно убирать дом от белого пуха, который Матильда с королевской щедростью рассыпала по всей двухсотметровой квартире. Хозяин пропадал на работе, И все его уважали, потому как был он человеком Божьим, справедливым и совестливым.
- И зачем им такая площадь, - думала Тоня, ползая с тряпкой по паркетному полу, - легко бы и в двух комнатах поместились.
Впрочем, царствовать Матильде пришлось недолго. Хозяина обвинили в измене Родине и расстреляли, хозяйку сослали куда-то в Казахстан, как политическую. А кошку просто выгнали. Что с ней сталось, никто не знал. Тоня приходила, хотела забрать ее к себе, да только кошки и след простыл. Дворник сказал, что сидела за поленницей изрядно грязная, а потом и вовсе куда-то пропала. Такое было время – целые семьи пропадали, тут уж не до кошек.
Антонине тоже на какое то время стало не до кошек. Расцвела, пошла маета любовная. Да только тот, кто был мил, не сватался. А замуж пошла за нелюбимого. Но , как говорится, стерпится, слюбится. Начала теплеть душа при взгляде на мужа. Деток народилось двое, дочка Людочка и через два года сынок Женечка. Только годик исполнился карапузу, как началась война. Антонина встретила ее в деревне, куда на лето поехала с детьми.
Война разбросала их с мужем по разные стороны фронта. Она с детьми - в оккупированной немцами Псковской области, он - на фронте, в ополчении. В деревне жилось не так голодно, как в осажденном Ленинграде. В первую зиму еще была корова, куры, поросенок. Половину провизии забирали немцы, вторую оставляли ей, стыдливо повторяя – «киндер, киндер». И даже иногда давали мальчонке сахар, вкус которого дети уже успели позабыть.
Вторую зиму они встречали уже без коровы. Ее забрали партизаны. Не посмотрели, что двое маленьких деток. Забрали все, что могли. Из живности остался только кот Васька, державший тело исключительно благодаря мышкам и птичкам. Когда совсем уже оголодали, съели и его. То есть кота ели дети. Сама Антонина не могла. Варила деткам мясца по кусочку, остальное прятала в лесу в дупле. Чтобы не нашли партизаны.
Весной пошла зеленюшка – лебеда, черемша, стало полегче. А там и блокаду сняли. Антонина с детьми вернулась в Ленинград. Думала, о муже есть хоть какая весточка. Ждала письмо-треугольник, а принесли бумагу, что без вести пропал подо Мгой. Антонина не верила, что погиб, ждала его до конца войны, и потом ждала. А потом муж во сне пришел и жалуется:
- Сыро мне ,Тонюшка, лежать тут, холодно. Хоть бы глазком поглядеть, как детки наши выросли, та тебя к сердцу прижать. Но делать нечего. Меня к тебе не отпустят».
- Да где тебя искать, Тимофеюшка? Я приеду к тебе, - закричала Антонина.
- Рано тебе ко мне, - отозвался муж.
-Да как же рано, пять лет не виделись!
- Рано, - упрямо повторил муж. Антонина проснулась в холодном поту.
«Васька, шельмец, мужа маво забрал, - решила про себя Антонина ни с того ни с сего, - за то, что жизни его лишила. Ой грех, ну и грех.
С тех пор дня не проходило, чтобы Антонина не вспоминала о своем преступлении. Успокоилась лишь тогда, когда младший, Женька, притащил домой котенка. Тощий, грязный, со слипшимися от гноя глазками. Самый обычный питерский полосатик.
Женька думал, что мать начнет ругаться и выгонит их обоих, но та на удивление взяла котенка, завернула в подол кацавейки и отчего-то заплакала.
Котик был умненький, сидел спокойно в корыте, терпел, пока мыли его мылом хозяйственным, да блох гребешком частым вычесывали. Назвали котенка Барсиком. Как поел да обсох, забрался Барсик к Антонине на кровать и всю ночь проспал у нее на плече. Женьку он хозяином не считал, хоть и был ему обязан своим спасением.
Весной дали земельный участок от фабрики Луначарского, куда Женьку направили после ремесленного училища. В поселок Белоостров. Сухой, на горочке. Когда раскорчевка была закончена, поставили крошечный домик, одна комнатка и веранда открытая, сложили печку. Кот в первый раз поехал на дачу.
Как же замечательно здесь пахло. Не кирпичом, стеклом и бетоном, а травкой, цветочками, птичками, мышками. В котике моментально проснулся охотничий пыл. Сперва Барсик ловил вредных медведок, потом мышей, кротов.
Аккуратно раскладывал на веранде рядками эти ордена кошачьей доблести. Чтобы хозяйку порадовать.
А один раз даже притащил из леса лисенка.
Антонина испугалась – с лисой шутки плохи. И унесла лисенка в лес по дальше, под кустом оставила кроху. Лиса пришла мстить. Не человеку . Коту. Она гналась за горе-охотником, визжа и клацая зубами. Только высокая сосна, на которую Барсик моментально влез, спасла его от неминуемой расправы. Антонина поспешила на помощь к Барскику. Лиса что-то пробурчала недовольно и ушла в лес. А Барсик остался сидеть на сосне – слезть он не мог, боялся. Сидел и орал. Пришлось Антонине волочь от соседей тяжеленную приставную лестницу и лезть за Барсиком.
На лисят он с той поры не охотился, ограничился кротами и мышками.
Ласков кот был только с Антониной, пел ей песни и грел теплым пузиком. Растолстел от спокойной и вольготной жизни, отпустил пузо до полу и мощный загривок. Веса в нем было почти десять кило. Весной Антонина везла его в сумке-тележке только по городу, а как приезжали в Белоостров, то от станции до садоводства кот важно шел сам, рядом с хозяйкой. И потом так же обратно, в Ленинград, на улицу Римского-Корсакова. Сперва пешком, потом на электричке и в сумке-тележке.
Соседи по коммуналке Барсика любили и уважали. Кот был спокойный, рассудительный, ходил на унитаз. Но и над ним сгустились тучи, когда одна из жиличек притащила с завода котенка. Белоснежный ангелочек начал плохо – прокрался в комнату к другой соседке и нагадил в ее югославские туфли.
- Мой Снежик не мог этого сделать, - отпиралась его новоявленная хозяйка, - это все Барсик!
Антонина не стала защищать любимца, а посадила его в тележку и отвезла к сыну Женьке на проспект Ветеранов.
Барсик стоически выдержал ссылку и вернулся тогда, когда маленького белого паршивца, оказавшегося неисправимым неряхой пристроили кому-то в деревенский дом. Барсик остался единовластным и полноправным царем коммуналки. Прожил восемнадцать лет и умер тихо, во сне.
Антонина была неутешна. Словно потеряла близкого человека. Комнаты опустели с его уходом. И заботиться стало не о ком. Но грустила она недолго. У сына Евгения родились на чужбине поздние дочки-двойняшки. Антонина собралась и поехала нянчить внучек в далекую Абхазию.
Так далеко она никогда не уезжала. После войны добиралась только в Белоостров и в Колтуши, да во Псковскую область в Красные струги. До революции они звались Струги Белые. Да кто уж теперь об этом помнит?
Сын Женька долго кашлял, все никак не мог поправится. Военное детство, гнилой ленинградский воздух. Врачи были неумолимы - надо уезжать. Лучше на юг, к Черному морю.
- На машине поехал. Серпантин горный, конечно, сложновато проезжать. Но, когда вышел, то я понял сразу: хочу здесь остаться. Ноябрь, в Ленинграде холодно, сыро, темно. А здесь все зеленое, солнце светит, тепло, в одной рубахе иду, ежевику у дороги рву и в рот кладу. Рай, да и только, - объяснял Евгений, пока вез мать из аэропорта Адлера.
Антонине Абхазия не понравилась. Жарко, душно, быт не устроен. Одно утешение – котик молоденький к дому прибился. Невестка ругалась, гоняла бедолагу, брать на довольствие не хотела. А Антонина заступилась:
- В Ленинград его увезу. Барсиком назвала.
Услышав про Барсика, невестка Надя тут же благоразумно замолчала. И тут же выделила Барсику второму персональную миску.
Барсик второй был обычным абхазским котом – тощий, морда клинышком. Только расцветки необычной. Про спине полоски, а на животе пятнышки и разводы мраморные. Характер вороватый и пугливый, но Антонину полюбил с первого взгляда. Путешествие в Ленинград не обошлось без приключений. Антонина везла его в обычной болоньевой сумке, втихоря. От страха кот обделалася еще на взлетной полосе. И в самолет Антонина заходила, благоухая цирком. Барсик второй урчал и стонал всю дорогу. А в квартире , уже отдельной, на набережной Пряжки, забился под ванну и выходил оттуда только по ночам.
Унитаз так и не освоил, но в эмалированный лоток с песком ходил исправно, не промахивался. Стал воспитанным котом. Ленинградцем.