– Зря… Зря, – подумала Аделаида Степановна, – я не взяла эту кофточку… Такая яркая, в горошек, а отделка по рукаву…. Села на фигуру прекрасно, расцветка к лицу, материя что надо. Ну, дороговато, конечно… Федя бы начал ворчать, что до получки далеко. Но я-то его знаю, потом бы сам сказал, какая я у него красавица. – Лицо при этом у Аделаиды расплылось в мечтательной улыбке…
В этот миг раздался резкий звонок в дверь квартиры, который вывел Аделаиду из задумчивости и заставил поспешить в прихожую. Распахнув входную дверь, хозяйка, однако, узрела не мужа своего, Фёдора Петровича, которого ждала с минуты на минуту. На пороге стоял сосед Аким, добродушный, в общем, весельчак и большой любитель выпить.
– Степанна, – заорал Аким прямо в лицо соседке. – Степанна, выручай, дело жизни и смерти! Не дослушав, Аделаида с досады так шарахнула дверью, что с потолка отвалился кусочек штукатурки, с крючка сорвалась и брякнулась об пол обувная ложка, а кошка, дремавшая в облюбованном раз и навсегда кресле, подскочила, как ошпаренная.
Аким, едва успевший отпрянуть, обиженно заморгал, но не отступил. Быстро нажав на кнопку звонка и сделав шаг назад на безопасное расстояние, он в куда-то самый центр обтянутой дерматином двери громко проговорил, качая головой:
– Зря… Зря ты, Степанна, соседей выручать надо, – Он подался вперёд и позвонил ещё раз (для надёжности). – Ты только послушай, что в мире делает… (дверь с шумом распахнулась) – ся... – закончил Аким, приветливо улыбаясь той улыбкой, которая сулит стоматологу-ортопеду скорую прибыль.
Аделаида, уперев полные красивые руки в такие же бока, выступила под тусклый свет подъездной лампочки:
– Чего тебе неймётся? – с ласковой угрозой в голосе проговорила она. – Прекрати хулиганить, по-хорошему говорю! Вот недаром говорят, седина в бороду, бес в ребро…
Надо сказать, что насчёт бороды соседка определённо погорячилась. Бороды у Акима не имелось, как и усов. Как-то он пытался их отрастить… Но вместо лихих гусарских, до которых, как говорят, падки женщины, росли какие-то щипки, торчавшие в разные стороны.
Седины не было и в причёске по причине полного отсутствия оной. Совершенной круглой формы Акимова голова была абсолютно гладкой. Росла ли на ней когда-либо шевелюра, никто из соседей не знал, поскольку видели его всегда именно с такой наружностью.
– Ай, много тебе Фёдор воли даёт, женщина! – воскликнул с досадой Аким, но, увидев, взгляд, не предвещавший ничего хорошего, поспешил добавить:
– Всё, всё, ухожу. Э-э-э-х... – махнув рукой, он поплёлся искать счастья выше этажом.
Аделаида, захлопнув и заперев дверь, протопала в кухню, где на плите в огромной чугунной (никакого тефлона она не признавала) сковороде томились под крышкой котлеты.
Кошка увязалась следом. Она обошла стол и запрыгнула на хозяйский табурет с мягкой подушечкой. Выгнув спинку, потянувшись и немного повозившись, она наконец-то устроилась и принялась сосредоточенно вылизывать лапку. Сильва была хороша и знала это…
– Какая ещё Сильва? – воскликнет Читатель. – Я теряю нить повествования…
– Дело в том, – вторит ему Автор. – Что Сильва – имя хозяйской кошечки, той, что свернулась калачиком на табуретке. Спрашиваете, почему? Всё очень просто. В тот день, когда Аделаида и Фёдор нашли маленького котёночка на лестничной клетке, они как раз возвращались из театра, куда жена (разумеется, не без некоторых усилий) затащила мужа, чтобы «выгулять» новое платье и серьги, подаренные ко дню рождения. В театре оперетты в тот вечер давали «Сильву». И Фёдор, слегка утомлённый громкой музыкой и мельтешением на сцене, воскликнул:
– Едрить... Вот так Сильва!..– На что котёночек поднял мордочку и мяукнул, просяще глядя на супружескую пару глазками-бусинками (какое сердце тут бы не дрогнуло). Не бросать же «ребёнка» на холодном каменном полу! Взяли в дом. А имя так и закрепилось.
Сильва, видя, что хозяйка нервничает, поспешила спрыгнуть на пол и потереться о голые ноги в тапках с помпончиками, выказывая свою привязанность и где-то даже любовь. Но Аделаида только шикнула на кошку, и та, обидевшись, гордо удалилась...
Не умевшая долго сердиться женщина, тут почему-то кипела, как чайник (не электрический, а обычный, эмалированный), который уже начинал подпрыгивать на конфорке. Конечно же, не Аким был причиной. Аделаиду мучило только одно: где её благоверный… Знала она Фёдора Петровича, или Федика, как сама его называла.
Федик питал слабость к женщинам. Ко всем – высоким статным и маленьким хрупким, полненьким и худеньким, смугленьким и светленьким, пышно- и плоскогрудым, длинноволосым, обладательницам роскошной копны волос и коротко стриженным. Он считал, что каждая из них удивительная и неповторимая, и, в очередной раз увлечённый дамой, включал свою «соловьиную песнь», целуя ручки и поедая глазами (впрочем, практически незаметно для посторонних): «Вы такая…такая…единственная…».
И вот в последнее время стал он частенько задерживаться, ссылаясь на смену руководства, бесконечные бумаги и отчёты. Жаловался на усталость, невозможность пообедать и прочее, и прочее. Но Аделаида знала, что на службе у Феди новая молодая сотрудница. Не завёл ли он опять интрижку… Хотя в глубине души она была убеждена, что её Федик никуда не денется, просто он – романтичная натура, да и куда ему деваться?!
И тут послышалось лязганье ключа в замочной скважине. Фёдор никогда не звонил, он любил отпирать дверь сам. Трудно сказать, почему. Вряд ли рассчитывал он таким сюрпризом спугнуть соперника. Хотя…кто его знает… Из коридора послышалось:
– Адушка! – Ответом ему было молчание.
– Лапу-у-у-ся! Рыбонька моя! (жену он называл Лапуся, а иногда просто Пуся) А чем это у нас так вкусно пахнет? – При этом Фёдор Петрович уже снял шапку, пальто, меховые ботинки и впрыгнул в домашние тапки.
Он был большим педантом и аккуратистом. Никогда не становился на пол даже в носках и даже дома (хотя у Аделаиды всегда был порядок – ни пылинки, ни соринки). Сняв один ботинок, он сразу надевал на ногу тапочек, балансируя на одной ноге, а затем то же проделывал со второй конечностью. Посему тапки должны были ровнёхонько стоять у половичка в прихожей. Если бы однажды он их там не нашёл, даже не спрашивайте... Это была бы катастрофа...
Прошлёпав на запах котлет и чувствуя, что супружница не в духе, Федя сразу же принял вид вселенской усталости и с тяжёлым вздохом опустился на табурет.
– Пожевать бы чего… Сегодня пообедать так и не дали. Новый начальник – зверь! Велел перепроверять цифры и графики за три месяца. Переводят на другой режим работы. Буду позже приходить... Аделюшка, солнышко, посмотри, кажется, сосуды в глазу лопнули.
Аделаида знала, что врёт он складно и потому слушала вполуха, а то и вовсе пропускала мимо ушей, но в зрачок глянула. Федя таращился, как мог, выпучивая глаз:
– Ну что там?.. Ох, как устал. Только спать, спать и спать… – Аделаида изумлённо приподняла бровки:
– Да что ты… И первое не будешь? У меня борщ. И котлеты с макаронами, – грохнула она сковородой.
– Разве одну, – промямлил Федик. Жена уже ловко расставляла столовые приборы. Фёдор ценил домашний уют и любил трапезничать за красиво накрытым столом. Кошечка тоже воротилась и, поскольку табурет уже был занят, вскочила на подоконник и принялась опять вылизываться.
Аделаида взяла из шкафчика над мойкой глубокую тарелку с золотистым ободком и налила из кастрюли борща, который успела разогреть. Борщ был густой, наваристый и источал невероятный аромат... Сверху в тарелку ненаглядного водрузила изрядную порцию мяса. Потом немного поперчила из мельнички и положила свежей зелени, так необходимой зимой. Как художник широким мазком кисти довершает свой натюрморт, Аделаида украсила всё это великолепие изрядным мазком сметаны.
Фёдор Петрович взял свою ложку, именную, хозяйскую и принялся с аппетитом поглощать первое. Аделаида уже смягчилась и, более того, смотрела на мужа с умилением. В его присутствии и, даже просто слыша его голос, она всегда успокаивалась и хотела быть Зайкой и Кошечкой.
Фёдор меж тем взялся за второе – подцепив вилкой аппетитную золотистую макаронину, он выглянул в окно.
Вечерело, сгущались сумерки. Квадрат неба над домом напротив потемнел, и вдруг повалил снег... Огромные хлопья, медленно кружась в каком-то одним им ведомом странном танце, падали, осыпая всё вокруг. Снежная пелена заслоняла собой пространство.
Даже Сильва перестала лизаться и смотрела, не мигая, своими изумрудными зрачками на белых невиданных птиц. Через двор бежала Вера – девица из соседнего подъезда.
– Зря... Зря Верочка на таких каблуках, – проговорил Фёдор Петрович, жуя котлету. – Ведь навернётся, гололёд страшенный...
Воистину говорят, что мысль материальна. Вылетевшая из уст Петровича фраза будто подтолкнула девушку в спину, и Вера, взмахнув руками и два раза качнувшись туда-сюда, шмякнулась, неловко загребая конечностями, и поехала по склону, теряя на ходу сумочку, перчатки, шапку...
– Ну вот, – констатировал Федик.
– Дали ему год, – прозвучало от двери так неожиданно, что Фёдор чуть не поперхнулся. Пока он пытался вдохнуть и прокашляться, Аким (а это был именно он) продолжил:
– А он сидит, ругается, говорит, ему два полагается! – улыбался сосед своей обезоруживающей улыбкой.
– Ты как здесь? – недоумевал Петрович.
– Да Степанна твоя на площадке с Михалной лясы точит, вот я и прошмыгнул. Петрович, будь человеком...
– Нет денег, – развёл Фёдор руками. Могу только угостить, у меня тут заначка – осталось чуть коньячку. Хозяин квартиры жестом заправского фокусника извлёк невесть откуда две рюмки и фляжку. Быстро разлив коричневатую жидкость, он проговорил:
– Только мигом, Аким! Смаковать некогда. Моя, если нас застукает, сам понимаешь...
– Не дурак, – ответствовал сосед и, молниеносно опустошил ёмкость. – Петрович, ты... ты – человечище! – и исчез, будто его и не было. Уже поднимаясь по лестнице, Аким думал: "Нет, не зря, не зря я к Петровичу зашёл...".
Аделаида, которая выходила только за тем, чтобы снять показания электросчётчика, да разговорилась с соседкой, ничего не заметив, вернулась в квартиру. Насытившийся Федик уже возлежал на диване, успев, правда, составить грязную посуду в раковину.
А на улице в это время разворачивались интересные события. Верочка, пребольно ударившаяся при падении, никак не могла подняться. Волосы у неё растрепались, да ещё сломала ноготок. И стало до того себя жалко, что она уже кривила губки, собираясь расплакаться. Вдруг кто-то наклонился над ней, помогая подняться и подавая потерянную сумочку. Вера подняла глаза – на неё не без интереса смотрел симпатичный парень.
– Как Вы? – участливо спросил он. – Кости целы? Голова не кружится?
– Вроде нет, нормально, – пролепетала девушка.
– Не бойтесь, я живу в соседнем доме, давайте я Вас провожу.
Как будут дальше развиваться события, оставим воображать нашего Читателя. Автор только может прибавить, что Верочка подумала: "Нет, не зря, не зря я надела эти сапожки...".
Между тем Аделаида и Фёдор коротали вечер дома. Тишину нарушил телефонный звонок.
– Мама, – закричал в трубку сын, который проводил каникулы у бабушки в деревне. – Я сегодня катался с та-а-акой горы! А потом мы лепили снеговика!!! А у деда Мити та-а-акая лошадь!
– Эдик, сынок, ты как там? Как бабушка? Одевайся хорошо, смотри не простудись! – затараторила Аделаида. Потом трубку взял отец и стал наставлять Эдуарда, чтобы тот "слушал бабушку и был осторожен с лошадью".
Жена устроилась в кресле, муж заботливо укрыл ей ноги пледом, а Сильва забралась на колени и заурчала. "Нет, не зря, не зря я не купила ту кофточку. Вот вернётся Эдик, пойдём выберем ему коньки, давно же просил..." – думала Аделаида, поглаживая кошку.