Бабушку звали Клавдией. Ужасно не любила она свое имя, в ее представлении от него разило деревней. Особенно когда подруги называли ее «Клавдя». Прабабушка на это говорила: - в святках на день твого крещения были Клавдия, Парасковия и Евфросиния, что же выбрать надо было? Надо сказать, у Клавы был греческий профиль и удивительно синие, даже васильковые глаза, цвет которых не выгорел до самой старости. Я никогда больше не видела таких глаз. Гордая осанка, прямая спина. Вот только плакать, со временем, она стала часто. Тихо, будто от ветра заслезились глаза, отвернувшись, смахивала слезу.
Восьми лет она приехала с родителями и двумя младшими братьями в поисках лучшей доли в Узбекистан. Много пришлось ей пережить. Хорошим судьба ее редко радовала.
Самым большим ее потрясением был голод, пережитый в детстве. Это было очевидно по тому как она ела, как собирала крошки в ладошку и, украдкой, стыдясь, отправляла в рот. Кусок хлеба был для нее всегда самым большим лакомством, и достаток в доме определялся наличием хлеба.
Старшая дочь, опора матери и пример для братьев, не отказалась от репрессированного отца. Её выгнали с 5 курса Текстильного института, за месяц до окончания, не дали защитить диплом. Пошла работать на хлопковый завод, грамотных было мало, взяли инженером по технике безопасности. Не легкая это была работа, завод оборонный, из семян хлопчатника делали порох. Хлопок лежал в огромных буртах на открытых площадках, периодически они тлели от сырости и жары. Сирена, извещавшая о беде на заводе, частенько срывала Клаву в ночи и она бежала на завод. Дослужилась до должности заместителя директора.
Там встретила свою любовь - красавца белоруса.
Василий родился на белорусском хуторе Облачень, что находился между Несвижем и Старобином.
В шестнадцать лет уехал он к старшему брату Семену, который в ту пору учился в Гомеле в Строительном институте. Отъезд из дома спас братьев от репрессий. Дома остались мать Лукерья с отцом Дмитрием и маленьким Володей, последышем. Вскоре семью, живущую в домишке из одной комнатки с земляными полами, раскулачили и сослали в Казахстан, а затем в Узбекистан. Уже потом, через шестьдесят с лишним лет Семен, оставшийся один из некогда большой семьи, нашел в архивах донос соседа, по которому семья была сослана, а отец расстрелян. В поисках родителей Василий, закончив тот же институт, что и старший брат приехал в Ташкент.
В 1939 году Клавдия с Василием расписались, не до свадьбы было, беда кругом. У обоих младшие братья, поднимать их надо, матери не работали, занимались домом. Мать Василия на поселении, на работу не берут, да и профессии никакой. Анастасия Дмитриевна, Клавина мама, приняла зятя как сына. Молодые работали, жизнь стала налаживаться.
Мама родилась за год до войны. Долгожданный, любимый ребенок, родившийся в молодой семье пережившей так много бед.
Недолго пришлось наслаждаться спокойной жизнью. Началась война. Прабабушка часто потом вспоминала, что выжили они в войну только благодаря крестьянской смекалке Василия. Он собрал все ценное что было в доме, купил козу и двух баранов, а кур они держали и до того. Вот благодаря хозяйству и выжили. Василий отказался от брони, положенной на оборонных заводах, и ушел на фронт. Не суждено было повоевать, у него был врожденный порок сердца, доехать сумел только до Оренбурга. По дороге заболел, отказали почки. Вернулся в Ташкент через несколько месяцев инвалидом, и не вставал с постели до самой смерти в 1944 году.
На плечи Клавдии легли заботы о маленькой дочери, больном муже, матери. Младший брат встал к станку на заводе Ташсельмаш, что выпускал танки и снаряды. Братья Василия ушли на фронт. Младший, Владимир, в 1942 году пропал без вести. Старший, Семен, прошел всю войну в строительных войсках. Строил переправы, взрывал, а потом отстраивал мосты. Закончил войну только в 1947 году. В Берлине строил Трептов парк.
Жили тяжело. Самые яркие воспоминания детства у мамы были, как прабабушка испекла кукурузную лепешку на сухой сковороде и дала ей маленькой. А баран ходил за ней по пятам и сбивал с ног, чтобы отнять эту лепешку. Как у Клавы украли в очереди карточки, и на месяц остались без хлеба.
Над семьей постоянно висел страх репрессий. О политике в доме не говорили. Стены имеют уши, так говорила прабабушка.
Молодость прошла в телогрейке. Единственной Клавиной отрадой были книги. Читала она в любую свободную минуту. Отстаивала ночные очереди за подписными зданиями, сдавала макулатуру за книги и собрала прекрасную библиотеку. Мне, внучке, оставила ее в приданное.
Помню, как маленькая боялась преломленного в очках бабушки света лампы, фокусировавшегося в два огненных пятна «волчьи глаза», буравившие газету. От неё переняла любовь к книгам, окружавшим меня с детства, научилась топить в них свою печаль.
Всего лишь раз подарила судьба Клавдии шанс любить и быть любимой, но время в которое она жила, было против. Полюбил её болгарин, Теодор Живков, встретились по работе, да запали друг другу в душу.
15 февраля 1947 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О воспрещении браков между гражданами СССР и иностранцами».
Официально данный запрет объяснялся заботой о советских женщинах, в указе говорилось так: «Наши женщины, вышедшие замуж за иностранцев и оказавшиеся за границей, в непривычных условиях чувствуют себя плохо и подвергаются дискриминации». Но на самом деле советские власти преследовали совсем другие цели.
Наказание за нарушение указа было соответствующим сталинскому времени — срок по печально известной 58-й статье за «антисоветскую агитацию», под которой подразумевался сам факт заключения брака, сожительства или романа с иностранцем. Хотя у желающих вступить в брак с иностранцами и после запрета оставалась возможность это сделать (сменить гражданство), однако отказ от советского гражданства в лучшем случае означал эмиграцию. Ведь подобный шаг рассматривался как измена Родине.
Не могла Клавдия изменить семье и Родине, принести очередную беду в дом. А потому, некоторое время они переписывались, Теодора больше не пустили в Союз, и любовь сошла на нет. Судьба дала шанс, но потребовала поставить на весы благополучие близких: дочери, матери, брата...
Всю нерастраченную любовь Клава отдала матери, о которой заботилась до последнего дня, дочери, брату и мне, единственной внучке.