Он что-то говорил, а она молча кивала, осматривая намертво приклеенные бумажки с рекламой.
Не было нужды говорить, метро в туннеле так гудело, что все равно ничего не было слышно. Но он продолжал произносить слова, надсаживая горло. Она поймала взгляд женщины, то не был взгляд любопытства, нацеленный взгляд, а просто рассеянный, случайный, пустой. Женщина думала о своем, а смотрела на них. Так иногда след одного самолета находит на второй, они расползаются, теряясь в голубом небе, пока не исчезают.
У него было некрасивое лицо. Она это хорошо понимала. Если бы уши лежали бы ближе к голове, если бы губы были не так выворочены, если нос был чуть больше. Вот глаза у него были хорошие, светлые, немного холодные, серо-голубые с зелеными прожилками. Широкие брови, так и хочется провести по ним пальцем. Тяжелые надбровные дуги, волосы коротко острижены. Она подумала:
«Можно было бы и отрастить».
Она поймала себя на мысли, что хочет провести рукой по его волосам, чтобы приподнять, вытянуть немного, чтобы посмотреть, как он будет выглядеть с волосами самую малость подлиннее.
- Ты что язык проглотила? – спросил он, когда пауза сделалась для беседы уж чересчур неприличной.
Он обращаться со мной, как с дворовой девчонкой, как с давней подругой, которую порой можно ударить кулаком в бок и сильно дернуть за волосы, когда та расшалиться, чтобы приструнить.
- Я слышала, что ты говорил, но я просто устала все это мусолить. Работы мне хватает работе, если хочешь, я тебе отвечу завтра.
Он удивленно поднял брови, потом вывернул губы в широкой улыбке, поменял руку на перилах, загородился от нее локтем.
Мучительная борьба продолжалась. Когда он перестал говорить и отвернулся, как ей того и хотелось, ей сразу же стало одиноко.
- Ох, ну почему ты такой не красивый, - подумала она про себя.
Она осмотрела его фигуру. Тяжелые бедра, широкие спина, ноги, пожалуй, коротковаты. Руки зато сильные.
По дороге домой они купили хлеб и сыр. Они копили деньги на машину, на которой собирались ездить каждый год на юг.
Молча разделись в прихожей. Он снимал пальто медленно, заставляя ее про себя раздражаться еще сильнее, чем в метро. Подавив душивший ее приступ, она пошла громить чайник, бить его о носик крана и о чугунную решетку газовой плиты.
«Ох, уж эти съемные квартиры», - ворчала она про себя.
Он включил компьютер, тот самый который им так дорого обошелся. Она пыталась возмущаться, но он сказал, как отрезал:
- Ты покупаешь себе люксовую косметику, почему же я должен страдать?
Компромиссы в их семействе всегда достигались шантажом.
Пока кипел чайник, она влезла на самую верхнюю полку книжного шкафа.
Он посмотрел на нее искоса, но ничего не сказал. Она заметила его взгляд, потому что смотрела на свою фигуру в зеркале, восхищаясь узостью пояса.
Она достала детскую книжку со сказками братьев Гримм с иллюстрациями. Единственная книга, которую она привезла из дома. Любовно обняв ее, она ушла на кухню, где положила перед собой и листала, пока заваривала чай и снимала накипь с гречки.
Вздохнув, она полезла в морозильник за котлетами, без которых он не мыслил свою жизнь, и бросила их в шипящее масло, закрыла быстро крышкой, чтобы неприятный запах не просочился наружу.
- Вскипел? - он вернулся из ванны с мокрой головой.
Она налила ему кипяток в чашку. Он придвинул стул к столу, отодвинул руку, чтобы лучше разглядеть картинку. Принц склоняется над принцессой в стеклянном гробу. Его толстые губы опять разъехались, и он притворно закашлялся.
Засунув в рот печенье курабье, он звучно прожевал его. Обернувшись, он выключил гречку и котлеты. Посмотрел на ее печальное лицо, встал, взял тарелки, наполнил кашей. Себе бросил котлету, ей помыл огурец, разрезал, посолил. Она внимательно наблюдала за ним. Он поставил перед ней дымящуюся тарелку, поцеловал в лоб и сказал:
- Очнись, красавица.