При жизни ей поставили три памятника: два в родном Ленинграде и один в Стокгольме – перед единственным в мире Музеем танца.
Текст: Арина Абросимова, фото: Андрей Семашко
Для первого памятника, который в 1936 году был установлен в парке на Елагином острове, 26-летняя Галина Уланова позировала скульптору Елене Янсон-Манизер. В середине 1980-х нуждавшийся в реставрации памятник убрали в подвал Елагина дворца и забыли о нем. Вспомнили о скульптуре педагоги Академии русского балета им. А.Я. Вагановой, которые на свои средства отреставрировали ее и в 2004 году, в день рождения балерины, поставили во внутреннем дворике академии.
В мае 1984 года в Московском парке Победы на Аллее Героев появился бронзовый бюст Галины Улановой работы Михаила Аникушина.
А двумя месяцами ранее памятник русской балерине установили в Стокгольме, причем 74-летняя Галина Сергеевна присутствовала на церемонии открытия.
МЯГКАЯ СИЛА
Ее зарубежные гастроли, первая из которых состоялась в 1951 году, неизменно заканчивались триумфом. Даже в странах Западной Европы, где советских артистов встречали настороженно: сказывались настроения эпохи железного занавеса.
В 1956 году в Лондоне билеты раскупили задолго до приезда советского балета. Публика была настроена скептически и готовилась сравнивать «коммунистический балет» со своим Королевским и с выступлениями Анны Павловой, а также Русскими сезонами, память о которых была еще свежа. «Помню, что было очень страшно. Позже мы узнали, что в зале присутствовали Лоренс Оливье, Вивьен Ли, Тамара Карсавина, Марго Фонтейн, – спустя годы рассказывала Уланова. – Когда окончился первый акт, в зале стояла гробовая тишина. Какое-то мгновение, секунды, которые показались вечностью. Неизвестно, чем эта тишина обернется… И что будет дальше?! Будто перед грозой… Потом зал встал, грянули аплодисменты, крики…».
Овации продолжались не менее получаса. Надменные джентльмены и чопорные леди кричали «Браво!» и пытались пробиться поближе к сцене. «Танец Улановой – средоточие необыкновенной одухотворенности и мастерства, в нем – уравновешенность и гармония всех элементов, как в античном храме», – восхищалась звезда Гранд-опера Иветт Шовире. «Это магия. Теперь мы знаем, чего нам не хватает. Я не могу даже пытаться говорить о танцах Улановой, это настолько великолепно, что я не нахожу слов», – вторила прима Королевского балета, будущая партнерша Рудольфа Нуреева Марго Фонтейн.
Всех поражало и уникальное перевоплощение: партию 13-летней Джульетты танцевала 46-летняя балерина! То есть, по профессиональным меркам, Уланова уже шесть лет должна была быть на пенсии...
«Шел спектакль «Жизель» с участием Улановой, – вспоминал балетмейстер Леонид Лавровский. – На этом спектакле присутствовала королева. Обычно ее прибытие сопровождается торжественным ритуалом. Как только королева появилась, весь зрительный зал встал и вытянулся, как на параде, почти не дыша. И вот в этом молчащем зале она продефилировала и опустилась в свое кресло. Точно такая же церемония соблюдается и после конца спектакля, когда уходит королева. Все встают, поворачиваются в ее сторону, и никто не расходится и не аплодирует, пока она не уйдет. Так вот, после спектакля «Жизель» с участием Галины Сергеевны, когда опустился занавес, все зрители бросились к сцене, раздались бурные аплодисменты. И никто не заметил, как королева ушла».
Виктор Дандре, супруг Анны Павловой, преподнес Галине Сергеевне золотой медальон с изображением солнечного диска, принадлежавший когда-то легенде балета. Та перед смертью просила отдать его «следующей великой балерине». Для Улановой этот подарок был бесценным, она часто носила его даже на репетициях.
Павлова и предположить не могла, что «следующей великой» станет дочка ее одноклассницы по Императорской балетной школе.
ВОПРОС ВЫЖИВАНИЯ
8 января 1910 года в семье Сергея Николаевича Уланова и Марии Федоровны Романовой родилась девочка. Супруги были артистами Мариинского театра – театра Петипа, Карсавиной, Нижинского, Кшесинской и, конечно, Павловой. Родители Гали ни от каких заработков не отказывались – семья была небогата. Жили в доме 152/42 на пересечении Екатерининского канала (ныне набережная канала Грибоедова) и Английского проспекта. Галина Сергеевна вспоминала, как родители, держа ее за руки, пешком добирались на другой конец города – в любую погоду. Оставить дочку дома было не с кем.
Супруги часто танцевали для публики в кинотеатрах между сеансами. До начала выступления Мария Федоровна, дрожа от холода, сидела с дочкой за экраном, а потом быстро скидывала валенки, шубу, накрывала ею Галю и выбегала в атласных туфельках и нарядном платьице к мужу на авансцену. «Они танцевали с огромным увлечением, – вспоминала Уланова, – танцевали так, что люди, сидевшие в нетопленом зале, <…> улыбались, счастливые тем, что они видят красивый и легкий танец, полный радости, света и поэзии».
Как все «балетные дети», Галя росла за кулисами, а потому знала, как трудна жизнь артиста: «У меня сложилось отчетливое представление, что мама никогда не отдыхает и никогда не спит. Наверное, это было довольно близко к истине. И я, слыша разговоры о том, что и мне предстоит учиться и стать балериной, с ужасом и отчаянием думала: неужели и мне придется так много работать и никогда не спать?» Неслучайно до 9 лет любимой одеждой Гали была матроска, а любимой игрушкой – кораблик на веревочке. Это был детский протест: она всем говорила, что хочет стать мальчиком-моряком и непременно дослужиться до капитана.
После революции отец стал режиссером Мариинского театра, а мама начала преподавать в балетном училище, в которое в 1919 году отправилась учиться и Галя. Она чувствовала себя несчастной. И сразу же попыталась сбежать, но швейцар поймал и вернул беглянку.
Первые шесть лет в Петроградском хореографическом училище – так тогда называлась Вагановка – первым педагогом в классе Гали была ее мама. Каждое утро в классе девочка плача бросалась к ней и умоляла забрать из интерната домой. Но у мамы была веская причина для отказа: в Петрограде голодно и холодно, за выступления в кинотеатрах платят хлебом. А в интернате дочь худо-бедно, но сыта, одета, обута, получает образование и профессию. Это был вопрос выживания. Правда, физические нагрузки выжимали все соки из девочек, которых кормили пустой похлебкой, кусочком селедки с хлебом и ложечкой сахара к чаю. Так что потом всю жизнь у Улановой болел желудок. «Нет, я не хотела танцевать. Непросто полюбить то, что трудно. А трудно было всегда, это у всех в нашей профессии: то болит нога, то что-то не получается в танце... Сейчас думаю, как вообще жива до сих пор, не знаю!» – вспоминала Галина Сергеевна.
В школе ее звали «моль бледная» – за белесые волосы и бледную кожу. Галя была замкнута и молчалива. Педагоги сомневались в том, что из нее выйдет танцовщица. Но бесцветная крошка с бантом постепенно набирала силу: «Я должна… Эта формула в моем сознании появилась куда раньше, чем стремление к творчеству, чем желание играть и танцевать на балетной сцене».
В класс известной балерины Вагановой Галя перешла в 15 лет и продолжала заниматься у нее еще десять лет после окончания училища. Агриппина Яковлевна потенциал Улановой не увидела. Возможно, потому, что сама Галина еще не была готова себя раскрыть: «Первые годы мной владела только одна мысль: лишь бы дотанцевать и лишь бы все сделать, что задано, – так вот по-школьному сделать движения, которым нас учили». Что ж, в итоге после выпускных экзаменов в ее аттестате по предмету «Выразительное движение» красовалась единственная двойка. Неуд за «выразительное движение» у балерины, чьей Жизелью и Джульеттой будет восхищаться весь мир!
В выпускном спектакле в 1928-м на сцену Государственного академического театра оперы и балета (бывшей Мариинки) она вышла в романтической «Шопениане». И была принята в труппу солисткой. Получив первую зарплату в 60 рублей, накупила пирожных в кафе «Норд».
Спустя 32 года именно этим спектаклем Уланова прощалась со сценой – тихо, без торжеств. Только она знала, что это – ее последнее выступление.
Между этими двумя «Шопенианами» случился переворот в истории мирового балета: благодаря Улановой он стал другим.
ПРОСТО И СКРОМНО
На шестом этаже элитной сталинской высотки на Котельнической набережной расположена квартира Галины Сергеевны Улановой. Она прожила в этом доме 47 лет: въехала в 1952-м в трехкомнатную квартиру №316 на девятом этаже, а в 1986-м переселилась в четырехкомнатную №185 на шестом этаже. Здесь с 2004 года действует Музей Галины Улановой – филиал ГЦТМ им. А.А. Бахрушина.
В светлых небольших комнатах совсем немного мебели, все по-домашнему, как будто хозяйка отлучилась на минутку. Недавно здесь пришлось делать ремонт: дважды квартиру заливали соседи. Вздулся и потребовал замены паркет в гостиной, в библиотеке переклеили отсыревшие обои, но главное – спасли книги. Сотрудники говорят, что за это время телефон музея не умолкал: люди хотели прийти к Улановой, специально приезжали из-за границы, но попасть не смогли...
«Интерес к личности Галины Сергеевны по-прежнему велик, – говорит заведующая отделом «Музей-квартира Г.С. Улановой» кандидат искусствоведения Оксана Карнович. – Это – непреходящий идеал, немеркнущая слава и символ не только эпохи, но и нашей страны – я вижу именно такое отношение людей. В наш музей приходит много и иностранцев, и россиян. И всех удивляет: почему здесь так просто и скромно, нет нагромождений антиквариата, «картинной галереи»? Люди предполагают увидеть у первой балерины страны богатство и роскошь, а она никогда так не жила. Только необходимое, а все безделушки, картины, статуэтки – это подарки, сама она их никогда не покупала. Но здесь есть кое-что из Зимнего дворца. После революции на распродажах мать Улановой недорого купила мебель. Когда в 1944 году балерину перевели в Москву, она взяла с собой напольное зеркало и кушетку. И с этими вещами прожила всю жизнь. Для нее они были дороги, они в какой-то мере делали ее хранительницей памяти о несчастной царской семье, которой она очень сочувствовала. И, конечно, эти вещи – память о прекрасной культуре, о времени красоты, которое ушло навсегда… Правда, в родительской квартире это зеркало было в два раза больше. Его разделили перед отъездом, и другая половина осталась у матери Галины Сергеевны».
Единственный музей Галины Улановой – в Москве. В Петербурге, на доме №13 по Малой Морской улице, висит мемориальная доска: на мраморном овале выгравированы пуанты и надпись: «В этом доме с 1926 по 1935 год жила великая русская балерина Галина Сергеевна Уланова». А рядом – другая доска, установленная на доме в 1911 году: «Петръ Ильичъ Чайковскiй родился 25-го апрѣля 1840-го года въ Вятской губернiи на Воткинскомъ заводѣ. Скончался в этомъ домѣ 25-го октября 1893-го года». Пройдут годы, и маленькую девочку, которая каждый день проходила мимо этой мраморной доски, станут называть «балериной Чайковского». Дирижер Юрий Файер поражался ее умению «сделать мелодию зримой и завершенной, оживляющей перед нами видения самого Чайковского». Режиссер и театровед Борис Львов-Анохин заметил: «Танец Улановой глубоко симфоничен в том смысле, в каком понимал это Чайковский, писавший, что симфония <...> «должна выражать то, для чего нет слов, но что просится из души и что хочет быть высказано»…
И вот еще одно странное совпадение: в том же доме, где скончался любимый композитор Улановой, жил и ее любимый писатель. С декабря 1851-го по май 1852 года здесь квартировал Иван Сергеевич Тургенев.
«Очень любила Галина Сергеевна музыку и книги, – рассказывает Оксана Карнович. – Садилась в это кресло и читала. Ее любимый писатель – Тургенев. Она восхищалась его описаниями природы. А самый лучший ее отдых – байдарка на Валдае, без людей и проблем, там она по-настоящему отдыхала…».
В детстве, когда Галя гуляла с отцом в лесу или у озера, то чувствовала себя счастливой: «Природа для меня – то же, что и музыка. Так же загадочна, в ней все гармонично. Я не оторву листика от куста, я не срезаю цветы. Мы созданы людьми, но Бог создал и цветы – зачем же их резать раньше времени? Это все равно что взять и убить человека. Дома у меня – только искусственные цветы». Она и животных очень любила: «Иногда мне даже кажется, что они лучше нас». У Галины Сергеевны был любимый белый пудель Большик, названный в честь Большого театра. С ним народная артистка Советского Союза гуляла по набережной, любовалась рекой, о чем-то размышляла…
ЖИЗНЬ ДРУГИХ
«Я вышла на сцену – ни жива, ни мертва. Бархат ярусов, огни прожекторов, кулисы – весь мир бешено крутился и опрокидывался... Никаких мыслей, никакого иного ощущения, кроме страха и стремления сделать все только так, как тебя учили, даже никакого удовольствия от выступления я не испытала» – так вспоминала Уланова свой дебют в 1928 году – партию Флорины в «Спящей красавице» на сцене Государственного академического театра оперы и балета. Через год, в 19 лет, она станцует самую завидную партию, о которой мечтают все балерины мира: «Свое первое выступление в «Лебедином» я просто не помню: что было, как было, я это или не я... <…> Одетта – сказочное существо; девушка, превращенная в птицу, и что в ней – двойственность человека и лебедя. Но в голове не укладывалось: как же эдакое можно совместить и показать?! Позже, постепенно как-то думалось над этим... Раз за разом что-то прибавлялось к уже сделанному, исправлялись какие-то вещи...»
«Это была балерина неулыбчивая, лишенная даже тени кокетства, желания нравиться. <…> Она привлекала внимание тем, что всегда танцевала, словно не замечая окружающих, как будто бы для себя самой, сосредоточенно погруженная в свой особый духовный мир» – такой видел Уланову тех лет руководитель балетной труппы театра Федор Лопухов. Она истязала себя самокритикой, а застенчивость мешала ей во время спектакля смотреть в зал. Помог совет Вагановой: «Вы, Галюша, смотрите вдаль, поверх публики. Но взор, глаза непременно нужно открыть».
Уланова многому училась сама. И добилась редкого эффекта: в пальцевой технике выработала удивительную легкость прикосновения к полу, неслышность, незаметность – и после высокого прыжка, и при скольжении на пуантах, и в стремительном беге… «Весь спектакль не покидало ощущение, что она касается пола реже, чем предписано смертным Законом всемирного тяготения Ньютона», – писала в своей книге Майя Плисецкая.
«Жизель» Уланова станцевала в 1932 году, при этом раньше никогда не видела этот балет, подражать ей было некому. Над этой сложной ролью она работала интуитивно: «Разумеется, музыка Адана уступает музыке Чайковского. Но ее изящная романтика соответствует замыслу «Жизели», ее настроению. Ведь «Жизель» – произведение романтичное, легкое и возвышенное, как легенда… Не случайно, наверно, образ Жизели ассоциируется у меня с пушкинскими строками: «…печаль моя светла; // Печаль моя полна тобою…» Догадка молодой балерины помогла ей создать новый образ героини: в первом акте наивная крестьянка подана с комическим оттенком – зрителей умиляло, с каким трудом благовоспитанная девушка «держала дистанцию» в сцене ухаживания графа; во втором акте, уже в образе виллисы (виллиса, согласно славянским легендам, девушка, умершая невестой. – Прим. ред.), героиня приобретает глубину трагического содержания – холодная и отстраненная, она все еще любит предавшего ее Альберта… «Что-то такое было в улановском искусстве, что восприятие его становилось фактом биографии зрителя. <…> Уланова–Жизель там на самом деле безумна – глаза, пластика, безвольная унесенность музыкой – она и есть в эти секунды Жизель. И чье помутившееся сознание во взгляде – улановское или персонажа, – такая мысль даже не приходит в голову. Это такое «я в предлагаемых обстоятельствах», что сам Константин Станиславский снял бы шляпу», – писал кинорежиссер, педагог Алексей Симонов.
В 1934 году на музыку Бориса Асафьева балетмейстер Ростислав Захаров поставил для Улановой «Бахчисарайский фонтан». Балерина блистала, наполняя роль Марии психологизмом. И годами дополняла образ: «Находятся для нее новые улыбки, новая выразительность рук, новые пластические линии <…> удалось найти наконец в Марии то необходимое для каждого актера состояние покоя, когда краски образа становятся органичны… И если прежде моя Мария какими-то нервными, порывистыми движениями отталкивала от себя Зарему или Гирея, то сейчас я стараюсь печальной успокоенностью передать ощущение ее «тихой неволи».
В Большом Зарему танцевала Майя Плисецкая. Многие считали двух балерин соперницами, но «Бахчисарайский фонтан» выявил контраст их типажей и артистическую индивидуальность каждой. «Уланову не касаются закулисные интриги, как не трогало, не пятнало завистливое соперничество», – вспоминал муж Галины Сергеевны Юрий Завадский. Было лишь взаимное уважение к таланту и личности.
«Я смело могу сказать, что после «Бахчисарайского фонтана», – признавалась Галина Сергеевна, – мне пришлось пересмотреть свои прежние работы… Соприкоснувшись творчески с образами великого Пушкина, я не могу теперь просто танцевать, как танцевала раньше: всегда хочется вдохнуть живую душу в человеческие образы, возникающие на балетной сцене».
В том же году Уланова параллельно работала над другим образом, который можно считать полной противоположностью героине «Бахчисарайского фонтана»: мечтательная и храбрая Маша из балета «Щелкунчик», преодолевая страх, сражалась за свою любовь.
В 1940 году Уланова впервые блистательно станцевала Джульетту. Она буквально на каждом спектакле влюблялась и гибла вслед за Ромео. Впрочем, так же, как Лебедем умирала от предательства... Уланова не просто танцевала – она постигала душу своих героинь.
Юрий Завадский рассказал о том, чего никто не видел: «Заканчивался спектакль. Медленно и трудно остывала Уланова. Разгримировывалась, принимала душ, переодевалась. А дома – нет ни кровинки в лице, усталость. Вот только что она казалась невесомой, словно сотканной из воздуха. Только что, сияющая, со смущенной улыбкой, благодарила зрителей. (Кто не помнит этих удивительных улановских поклонов!) А дома – ножные компрессы, ноги в навернутой на них ткани, боль, которую причиняет каждый переход с места на место. И глаза – страдальческие, беспомощные. Кажется, жизнь ушла из Улановой. Усталость, усталость, усталость…
Но завтра – снова класс, станок, у которого она будет работать – без устали и без пощады»…
ДРУГОЕ ИЗМЕРЕНИЕ
В конце 1950-х из-за травмы она не могла выполнять технически сложные па в «Лебедином озере». Но заменить их простыми отказалась: «Я не могу танцевать хуже, чем Уланова»…
Этот балет на сцене Большого она впервые станцевала в 1935 году и попала в число любимиц вождя, став позже лауреатом четырех Сталинских премий. Но среди всех наград балерина выделяла медаль «За оборону Ленинграда», полученную за выступления в 1941 году в осажденном городе.
«Весь театр мобилизован на работу, – вспоминала артистка балета Мариэтта Франгопуло. – В ловких руках балерины Г.С. Улановой и певца Г.М. Нэлеппа нитка за ниткой плетутся сети и покрываются кустиками мочалы, окрашенной в зеленый и бурый цвета. Несколько часов – и вот уже готовы первые маскировочные газоны, которые должны закрыть здания и военные объекты…». Многие солдаты брали с собой ее фотографию, прятали в нагрудный карман, говорили с ней перед боем… И писали ей письма. «На рассвете выбили немцев из деревни, и вдруг увидели на земле простреленную фотографию Лебедя – Вашего Лебедя, уважаемая Галина Сергеевна. Мы унесли ее к себе в землянку. И, пока мы на отдыхе, у дневального появилась дополнительная обязанность: вступая на дежурство, сменять полевые цветы, которые ежедневно ставятся возле этой фотографии. Ваш Лебедь, Галина Сергеевна, тоже борется против фашизма. Ваш Алексей Дорогуш. 1942 г.»…
19 августа 1941 года эшелон из 86 вагонов-теплушек двинулся на Урал: в эвакуацию были отправлены сотрудники театра с семьями, декорации, костюмы, бутафория, осветительные приборы, музыкальные инструменты. Остановились в Молотове – так в 1940–1957 годах называлась Пермь. Оттуда в составе артистической бригады Уланова ездила на фронт. Возвращалась в Молотов, давала несколько спектаклей и снова уезжала на фронт. В январе 1942 года она поехала к мужу, худруку Театра им. Моссовета, эвакуированного в Среднюю Азию. В Ташкенте и Алма-Ате тогда собрался весь цвет театра и кино. Там Уланова встретилась с Ахматовой, Раневской, Эйзенштейном, который приступал к съемкам «Ивана Грозного» и мечтал, что балерина сыграет царицу Анастасию: «Уланова – несличима и несравнима с другими танцовщиками. По признаку самого сокровенного. По природе тайны. <…> Она принадлежит другому измерению». Пробы сделать не успели: в ноябре 1943-го Уланова вернулась к коллегам по театру.
Сергей Прокофьев спросил ее тогда: «Что еще вы хотели бы станцевать?» «Снегурочку», – ответила Уланова. «Нет, уже есть музыка Римского-Корсакова. А не хотите ли Золушку?» – «Очень хочу!» И на пермской сцене состоялась премьера «Золушки».
В 1944 году пришел приказ о переводе Улановой в Москву: «Я никогда бы не переехала, да так власти распорядились, чуть ли не решение ЦК по этому поводу приняли». В Большом она танцевала те же спектакли, но с другими партнерами.
В декабре 1945 года балерина получила письмо от Пастернака: «Вы – большая-большая артистка, и я со все время мокрым лицом смотрел Вас вчера в «Золушке». Так действует на меня присутствие всего истинно большого рядом в пространстве. <…> Старое сердце мое с Вами…»
И подобные признания бесконечны! «Искусство высокое не проходит. Вам никогда не быть в прошлом, но всегда – в настоящем и будущем» – это Ираклий Андроников. «Я ничего подобного в жизни не видел! <…> Это был даже не танец, а пенье! За много лет я первый раз был потрясен. <…> Как удержать, сохранить на земле это чудо? Как оставить потомкам это Евангелие для грядущих веков, чтобы учились у нее этому высочайшему, божественному искусству?» – а это уже Александр Вертинский…
ЖИЗНЬ СВОЯ
Свою частную жизнь она напоказ не выставляла. У нее было четыре мужа, но только с одним из них брак был заключен официально.
Маленький лысоватый преподаватель фортепиано в училище Исаак Милейковский стал первым избранником 17-летней Гали. Но уже через год у нее начался роман с дирижером Ленинградского театра оперы и балета Евгением Дубовским. Актера и режиссера Юрия Завадского ей представили в 1937-м, он был старше Галины Сергеевны на шестнадцать лет. Поженились они в 1940 году. И жили в разных городах, а когда Уланова переехала в Москву – в разных квартирах. Считали, что это – оптимальный вариант для творческих личностей. В конце войны их союз распался, но они остались друзьями на всю жизнь.
Она влюбилась в мхатовца, худрука Ленкома и красавца Ивана Берсенева, одного из самых красивых мужчин Москвы. Он был много старше ее и стал главной любовью всей ее жизни. Берсенев скончался в 1951 году, и Уланова оплакивала эту потерю до конца своих дней.
С конца 1950-х годов ее спутником жизни стал главный художник ГАБТа Вадим Рындин, правда, с ним балерина тоже рассталась, не выдержав сцен ревности.
«Наверное, я – просто по характеру не домашний человек, вот и семьи не получилось, – объясняла Галина Сергеевна. – Но все мои мужья были люди творческие, талантливые, очень интересные. Они многое мне дали, многому научили... Я всех с признательностью вспоминаю».
Когда-то в юности она услышала от родителей совет: балерине необходимо сделать выбор – профессия или семья и дети. И посвятила себя искусству: «Раньше в Петербурге ходили конки. На лошадей одевали шоры, чтобы ничто их не отвлекало. Вот в таких «шорах» я и проходила почти всю свою жизнь. Самое комфортное для меня состояние – одиночество».
Она принимала жизнь такой, какая она есть. Свято верила, что балет способен возвышать души, напоминать об идеале.
Отец ее умер в 69 лет в 1950 году. Мать ушла из жизни в 68 лет, пережив мужа лишь на четыре года. Галина Сергеевна хотела, чтобы после смерти ее тело кремировали, а прах захоронили в могилах родителей в Петербурге. Но ее воля не была исполнена.
Утром 21 марта 1998 года в возрасте 88 лет Галина Уланова скончалась от повторного инсульта. За год до смерти она уничтожила дневники, которые вела с юности. На Новодевичьем кладбище стоит белоснежная стела: вместо портрета – рельеф принцессы-лебедя, несчастной Одетты...