Василий непроизвольно вздрогнул. Как раз в эту самую минуту он обдумывал, что бы он сказал Сирине, если бы возможность такая ему представилась. Но он думал об этом чисто гипотетически, а та вдруг, как подслушав его мысли, неожиданно предоставила ему такую возможность…
Серьезность, с которой он поднялся с места, бросилась в глаза не только Петровичу, непроизвольно сжавшемуся от «нехороших ожиданий», но и всем, кто не был еще достаточно пьян.
- Сирина Борисовна, у нас, знаете, в массовой есть такая традиция: на день рождения говорить друг другу не дифирамбы, а то, что мы думаем друг о друге на самом деле. Поэтому, если вы хотите, чтобы я сказал свой тост – я могу его сказать, только он будет…. критический…. Он может…. Вряд ли он вам понравится…
- Ну, давай, мой хороший!.. Я знаю, кого ты любишь. Ты любишь Маеву, Галку свою…. Я не вхожу в число твоих любимых женщин, поэтому ты меня жалеть не будешь… Я же у тебя главная сутенерша и проститутка…. Ну давай, бей меня, терзай меня!.. Сделай мне больно!.. - выдохнула Сирина с грудными интонациями, шутливо выставив вперед грудь и вызвав волну смеха.
Василий в ответ только едва улыбнулся уголками губ, что, впрочем, из-под усов едва было заметно. Неожиданно, он почувствовал, как прояснились в голове уже слегка затуманенные хмелем мысли. Он стоял лицом к окнам кабинета, за которыми голо дрожали мокрые и еще пока безлистные ветки «обрезанных» школьных тополей, и их весенний – робкий и в то же время «оптимистический» - вид словно придал ему уверенности и «настроения»:
- Сирина Борисовна, знаете…. Конфуций говорил, что каждый человек на пути к мудрости проходит ее различные этапы, и пятьдесят лет – это очень важный этап. Он говорил, что в пятьдесят лет познал волю неба…. А вот вы… Вы – конечно, мудрая женщина, но когда я задумываюсь о том, что же вам не хватает до настоящей мудрости, я вижу, что вы сделали три ошибки…. Три очень большие ошибки, которые не позволяют, при всей вашей мудрости, все-таки назвать вас мудрым человеком…
В классе постепенно стала устанавливаться тишина. Большинство голов повернулись в сторону Василия, стоявшего ближе к противоположному от Сирины Борисовны концу стола…
- Ну, три ошибки – это не так много!.. Я думаю, что это даже хороший результат. И все могло бы быть и хуже, - заметила Сирина. Она говорила все еще с легкой улыбкой – серьезный настрой выдавал разве что только сузившийся прищур ее глубоко посаженных глаз.
– Ну, мой котик, продолжай…
- Ой, опять сейчас Ва…асилий разведет свою лаб…уду!.. – махнула в его сторону рукой Голышева. – Пойду, про…гуляюсь пока…
Она встала и, нетвердо держась на ногах, пошла к двери, у которой ей все-таки пришлось привалиться к стеночке, чтобы сильнее дернуть западавшую дверную ручку и выйти в образовавшийся проход.
Народ, снисходительно улыбаясь, проводил ее глазами, которые снова большей частью вернулись и остановились на Василии. Тот, снова посмотрев за окно, только открыл, было, рот, как был «перебит» Париной:
- А зачем.., зачем об этом говорить?.. И причем на празднике, на дне рождения?..
В ее глазах сквозь мутную пленочку хмеля Василий явственно увидел страх. Какой-то животный страх, даже ужас, как будто он надумал прикоснуться и осквернить что-то «священное»…
- Но она сама не против – так?..
Василий вопросительно взглянул в сторону Сирины.
- Ну давай, котик мой, не томи душу… Я уже вся в предвкушении…
Она действительно внешне - вся выражала возбуждение и нетерпение. Но прежде чем начать Василий еще раз взглянул на «бедную Лизу». Та уже опустила не только глаза, но и даже голову, смиряясь с «неизбежным» и всем своим видом выражая какую-то обреченность.
- Итак, первая ошибка, Сирина Борисовна. Вы так и не дали нашей новой директрисе стать настоящим директором…
В классе сразу повисла гробовая тишина. Такое ощущение, что наступило и почти повсеместное «протрезвление».
- …. Она сейчас только что с довольным видом рассказывала о том, как она хорошо себя чувствует с вами, что, мол, она как за каменной стеной, не понимая, что на самом деле – она так и не стала директором. Что реальный директор у нас вы, а не она…. Что у нас вообще сложилась парадоксальная ситуация, когда все главные вопросы решаете вы, Сир…. Сирина Борисовна, и все знают, что все главные вопросы без вас не решаются. И что, идя к директору, часто понимаешь, что она потом пойдет с этим к вам…. Так может, вообще к ней не надо ходить?..
Василий слегка перевел дух. Народ вокруг молчал словно завороженный.
- Но, Сирина Борисовна, в чем же здесь немудрость ваша?.. А в том, что это не могло по вам не ударить. Вы взвалили на себя неподъемный груз, фактически за двоих человек – за себя, завуча, и за директора – и этот груз не может не давить на вас и не разрушать своей неимоверной тяжестью…
Василий после этих слов так тяжело вздохнул, словно сам испытывал эту «неимоверную» тяжесть.
- Вторая ваша немудрость…
- Котик мой, ну а кто если не я?.. – как-то грустно перебила его Сирина, решив сразу ответить на его первое «обвинение». – Ты же видишь сам…. Она во многих вопросах не соображает. Нет, она хорошая женщина, я ее уважаю, но…. Она всю жизнь просидела в своем крайоновском отделе – она просто не знает в принципе, как многое делается и решается…. Да, что далеко ходить – взять недавнюю проверку. Она прибежала ко мне с глазами –во!: «Сириночка, спасай нас!..» А там же такие монстры Перцовские…. Они же ее в два счета разгрызут и не подавятся…. И я таскалась со своими больными ногами по всем лестницам за этим гребаным пожарником, потом с этой роспотребнадзорщицей…
На лице Сирины выразилось страдание, похоже, она действительно вновь переживала события трехмесячной давности…
- Василий Иванович! – вдруг яростно взъярилась Богословцева. - Ты просто представить себе не можешь, сколько она тянет на себе!.. Понимаешь!?.. У тебя еще язык поворачивается упрекать ее в чем-то!..
Голос ее дрожал и звенел от гнева. Василий снова вздохнул:
- Я не упрекаю. Я говорю об ошибках…. Даже не об ошибках, а о немудростях…
Он уже колебался с продолжением, но Сирина Борисовна сама поддержала его:
- Ну, хороший мой, в чем еще ты видишь мои немудрости?..
- Вторая – это то, что вы не любите тех, кто вас не любит…. Вы как бы осыпаете милостями своими и любезностями – крышей, как вы сами говорите – тех, кто кружится с вами рядом…. И оно бы все ничего. Но дело все в том, что те, кто не стремится попасть в число ваших приближенных, те вызывают у вас самое настоящее раздражение…. Они ведь действительно раздражают вас своею….не знаю, самостоятельностью, что ли?.. Вы не стремитесь их понять и…. – да, полюбить. Не побоюсь этого слова!.. Как в Евангелии сказано: «любите врагов ваших» - и в этом заключается величайшая мудрость. А вот вам как раз этой самой мудрости и не хватает….
Василий перевел дух и снова продолжил:
- Ведь именно враги открывают нам двери в рай, не друзья – нет!.. Что друзья?.. Их любить легко – их любит каждый дурак…. А вот полюбить врага – да, это трудно! Да это почти невозможно, но именно в этом настоящая мудрость и есть!.. Мудрость, отворяющая двери рая…. И вам, Сирина Борисовна, как раз вот этой самой мудрости и не хватает…
Василий сказал последние слова и вдруг почувствовал, как начинает повторяться. Фраза о мудрости, которой «не хватает», как навязчивая муха закружилась где-то среди извилин его мозга, стараясь проникнуть на язык. Василий озабоченно, словно за поддержкой посмотрел на Петровича. Тот сидел, обхватив опущенную вниз голову руками, не замечая этого взгляда.
- Ну а третье, мой котик?..
Сирина, уже говорила без мягкости и шуточности и даже без «боли», но с какой-то «нарастающей серьезностью». Василий как будто все ближе приближался к чему-то действительно «запретному».
- Третье заключается в том – я уже говорил об этом с вами – что вы используете страх в отношениями с людьми, с подчиненными…. Вас многие боятся, и еще более боятся показать свой страх…. Вам кажется, что это хорошо. Типа: боятся, значит – уважают…. Но в этом как раз и есть очень и очень большая немудрость…. Страх никогда не был и не будет основой правильных человеческих отношений. Он деформирует и уродует как душу того, кто его испытывает, так и душу, того, кто его вызывает…
Третье «обвинение» Василия, кажется, больше всего зацепило Сирину.
- И что - ты хочешь сказать, что таких людей много?..
- Да, я думаю, что их много, Сирина Борисовна…
- И то, что они и здесь сейчас есть?..
- Да, и здесь есть… - хоть и с большим трудом, но все же подтвердил Василий.
- И то, что они мне здесь говорят, что я такая хорошая – это все… лабуда, как говорит подруга моя крышеватая?..
- Не все, кто-то, может, и говорит искренне, но не все, ох, далеко не все, Сирина Борисовна…. И их можно понять, потому что…
Василий интуитивно хотел, было, направить разговор с несколько иное русло, уйдя от такой его методично нагнетаемой Сириной «жесткости», но та не дала:
- Ну, назови!.. Хотя бы одного человека – ради примера!.. Чтобы я видела, что твои слова не пустые слова….
Снова в классе повисла тишина, и на этот раз она была не просто напряженная, а гнетущая. Василий не говорил, а словно с мучением прорывался сквозь пелену этого напряжения. В какой-то момент он хотел остановиться и перевести все в шутку, но почти с ужасом почувствовал, что не может. Как будто он катился по кем-то – им ли, Сириной ли? – но уже прочно установленным рельсам, и свернуть с «пути» не мог, хотя бы в конце и ожидала его катастрофа…
- Да вот, хотя бы Елизавета Михайловна….
При упоминании ее имени «бедная Лиза» вздрогнула и, казалось, совсем вжалась в стол своими напряженными, словно вбитыми в крышку ближайшей к ней парты локтями.
- Она вот сейчас говорила о том, какая вы верная подруга, что вы ее никогда не бросали и не бросите…. Но я не думаю, что она так думает на самом деле…
Василий знал, что если он сейчас остановится, то немедленно последует требование доказательства своих слов, поэтому не стал ждать «подхлеста» и, преодолевая ужасающую его самого внутреннюю скованность, продолжил:
- На недавних выборах, - я там тоже был… - поспешил добавить он, рассчитывая этой детской уловкой хоть как-то «прикрыться». - Вы, Сирина Борисовна, разве не оставили ее в труднейшем положении? Когда она, бедняжка, уже была в ступоре, не зная, как разделаться со всеми этими цифрами и наблюдателями…
Как ни «укрывался» Василий, он понимал, что своими словами подставляет Петровича, выдавая «источник информации», так как его самого уже не было на избирательном участке, когда все это происходило. Понимал, но все же вынужден был сказать, хотя и чувствовал мучительную неловкость…
- И сейчас у меня нет уверенности в том, что, говоря свои высокие слова о вас, Сирина Борисовна, Елизавета Михайловна на самом деле так….
Он даже не успел договорить, так как «бедная Лиза» почти подскочила за столом, и ни говоря ни слова, закрыв лицо обеими ладонями, бросилась из кабинета вон…. Но надо же, как на беду - именно в этом момент в дверь вошла вернувшаяся из «прогулки» Голышева – и две женщины столкнулись почти в самих дверях. От удара «Голыш» не смогла устоять на ногах и как-то удивительно легко рухнула в угол двери, загремев стоящими там ведрами и инструментами для уборки…
Возникла кутерьма – народ бросился «на помощь»…. Голышева, еще сидя на полу, стала истерично хохотать. Оторопевшая Парина замерла, прижав руки к груди, как бы не понимая, что такое вокруг происходит…
В общем, конец праздника был явно…. для кого испорчен, а для кого наоборот – послужил поводом для дополнительного зубоскальства. Как для большинства массовцев, которые через некоторое время собрались в массовку на свои собственные «посиделки».
(продолжение следует...)
начало главы - здесь
начало романа - здесь