Фёдор Христофорович сидел на растрескавшемся берёзовом пне и смотрел в даль. Там, на другом берегу речки Топлянки, медленно умирали останки корпусов 12 цеха Завода Тяжёлого Машиностроения. Тогда, в 1987, комуняки задумали построить новый цех, а село Фёдора Христофоровича превратить в ПГТ. Шустро так строить начали... даже заложили на юге села, у торфяного болота, шесть пятиэтажек для новых рабочих. Много тогда сельских девок обрюхатилось от лихих стройотрядовских комсомольцев. Хотели проклятые комуняки загубить окрестную природу своим машиностроением, только не вышло. Меченный замутил перестройку, а Борис Николаевич, дай Бог ему здоровья, привел к власти эффективных собственников. Мать-природа была оборонена от кровавых рук, а брошенный цех, с частично завезённым оборудованием, обеспечил на целый год безбедное существование сельчан сдачей металлолома. Первые этажи пятиэтажек благополучно поглотило торфяное болото, как и весь сэсэсэр.
Остовы цеховых корпусов тонули в зарослях ивняка и сорной травы. Раньше там круглый год бегала сельская детвора. Игрались в Бригаду и в штурм Белого Дома. Двенадцатилетний Санька Чумнов, хулиган и двоечник, забирался на крышу подсобки, махал трёхцветным флагом и как резанный орал писклявым голосом: «Я — Ельцин!!! Я — Ельцин!!!» Месяц так лазил и орал. Потом крыша под «Ельциным» проломилась. Да..., с утра до ночи орали. А теперь тишина. Как прошлой осенью нашли там изнасилованную заслуженную доярку колхоза «Светлый Путь» Анастасию Кузьминичну, 63 лет от роду, с отрезанной головой, так больше там ни кто не играет. Место проклятое теперь. Освятить надо. А кто тебе бесплатно освящать будет? Как металлолом кончился, так с деньгами у сельчан беда приключилась и платить за освящение ни кто не хочет.
Заходящее летнее солнышко приятно припекало левое ухо Фёдора Христофоровича, и сделалось ему от этого так приятно, что старческие руки сами потянулись в карман байковой рубахи, с заплатой на локте, и выудили сочный окурок импортной сигареты, оставленный на «после ужина». Это был не какой-то вонючий сопливы бычок, где две затяжки до фильтра. Нет, это почти пол сигареты. Да что там - «почти»... точно, пол сигареты и даже больше. По уму, его хватит не только на «после ужина», но и на «перед сном». Нашёл его Фёдор Христофорович в обед за церковью. Там, где Отец Пантелеймон паркует свою «девятку». Да-а.. В церковь-то почаще надо ходить. Старик тяжело вздохнул и крутанул колёсико «крикета» закуривая. На душе было так хорошо в этот августовский вечер, что грех было не закурить. А на «после ужина» может и ещё подвернётся.
Фёдор Христофорович затянулся американским дымом и вспомнился ему апрель 45-го. Как сидели они всем отделением в зарослях топкого берега Одера, потому что идти на подмогу третьей роте и подохнуть под колёсами «тридцатьчетвёрок» желания не было. Как поссорились Остап и Егор вот из-за такого же окурка «Экштейна». И как Егор получил в брюхо штык-нож. Как потом, когда они по темноте уходили в сторону разбитой фермы, были слышны мольбы и причитания Егора « не бросайте меня, браццы..». Сука хохляцкая. Ни когда этот Егор не нравился Фёдору Христофоровичу. Особенно после того, как эта паскуда отобрала у него пайку в фильтрационном лагере. Фёдор Христофорович сам бы прирезал его. Только здоров был этот кабан. Да и за убийство сослуживца могли обратно в лагерь отправить. Или повесить. Ну, а в апреле 45-го всем уже было посрать на такие мелочи. Ему хотелось вернуться и додушить собаку ремнём, посмотреть, как синеет морда и выпучиваются от удушья глаза. И вернулся бы, но побоялся остаться один в темноте на незнакомой местности.
От воспоминаний о Егоре настроение испортилось, окурок давно кончился, солнце перестало греть и старик решил, что пора идти до дому.
В последнее время в его жизни были две вещи, с которыми он ни когда не расставался. Это истёртый аккуратно сложенный пакет с пенсионными накоплениями, заныканый в носок на правой ноге, и молоток, с заточенной деревянной ручкой, который Фёдор Христофорович всегда носил за поясом.
«Последнее время» наступило после приезда из города на постоянное проживание правнука Андрюши. Его родители, внучка старика с мужем, работали вахтой на севере и оставляли Андрюшу на время вахты в интернате. В 91-м они с очередной вахты почему-то не вернулись. Три месяца из интерната слали запросы на север. Бестолку. И Андрюша из интерната переехал в детский дом. Было ему тогда 16 лет. Паренёк он был общительный, друзей нашёл быстро. С компанией таких же недоумков Андрюша бил голубей из рогатки и жёг на костре кошек. Через два года из детдома его отпустили и выделили квартиру однокомнатную в бараке около депо. Андрюша попытался устроиться на работу. Ходил туда, ходил сюда и везде получал отказ. Отчаялся совсем. И от отчаяния в пьяном состоянии пошёл в обменник. Что на что он хотел обменять — не известно, только разговор с обменницей как-то не задался, и она получила ножом в грудь за дерзость. Под горячую руку попался и один из посетителей обменника. Суровый буржуазный суд не захотел войти в отчаянное Андрюшино положение и отправил его в лагерь. В лагере обменники отсутствовали и за хорошее поведение Андрюшу отпустили досрочно. И было бы всё прекрасно, только Андрюша случайно проиграл в карты в лагере свою недвижимость. Масть не шла. Добрые люди встретили за воротами лагеря Андрюшу, предложили помощь в скорейшей продаже квартиры и расчетам по карточному долгу. Их удивление было искренним, когда вместо обещанной в лагере двушки в центре, они оказались в кособоком бараке с дырявой крышей около депо. Почему-то паровозные гудки не наполнили их сердца романтикой дальних дорог.
Таким нелепым образом, из-за путаницы с квартирой и людской злобы, пришлось Андрюше исчезнуть в неизвестном добрым людям направлении.
Фёдор Христофорович узнал правнука, хотя и видел его только один раз в пятилетнем возрасте. Рыжие косоглазые люди редко встречаются на российских просторах. Выделил Андрюше комнату в доме, не мог же он отказать родственнику, оставшемуся без крова в результате падения метеорита, а именно так объяснил Андрюша причину своего приезда. Тунгусский метеорит упал, деда. Еле успел выскочить.
Отношение к приезду Андрюши у старика было не однозначное. Три дня старик сомневался — правильно или не правильно было решение принять сироту в дом. На четвёртый день Андрюша обокрал Фёдора Христофоровича, умыкнув из верхнего ящика комода все деньги, и старик загоревал. Вечером того же дня он попытался выгнать пьяного правнука на хрен из избы, но за того заступились два его новых сельских друга. Бой был не равный. Фёдор Христофорович лишился одного зуба и цветного телевизора, захваченного противником в виде трофея и тут же пропитого. Томагавк войны был выкопан. Вооружённое противостояние двух систем длилось больше года. Фёдор Христофорович вёл оборонительные бои, частенько довольно успешные, но в целом проигрывал компанию по очкам. Последнее серьёзное сражение прошло на Пасху. Не смотря на удачную контратаку, в результате которой удалось утюгом сломать Андрюше нос, Ивану Косому разбить молотком голову, а Надьке Красные Трусы продырявить щеку острой молоточной ручкой, Фёдор Христофорович, ведя тяжёлые арьергардные бои, вынужден был оставить противнику большую комнату, которую занимал уже восемнадцать лет и отступить на пмж в кладовку без окон площадью 7 квадратных метров. Противнику удалось захватить и холодильник. Ввиду огромных потерь, понесённых обеими сторонами, на фронте наступило долгое затишье, длящееся по сей день.
По дороге к дому, старик завернул к сельсовету, в надежде найти пару сигаретных окурков. Внимательно оглядел крыльцо, изучил содержимое урны, обошёл углы и закоулки. Пусто. Около здания стояли два автомобиля. Один председателя, другой местного фермера Кумарина. Оба курящие. Фёдор Христофорович решил дождаться их выхода и если не удастся стрельнуть, то хоть бычками разжиться. Старик сел у крыльца на лавку. С фонарного столба, стоящего на против, свисала длинная грязная выцветшая тряпка с уже не различимыми буквами.
В 1927 году их село получило новое название: «Красный Хлебопашец». В 1938, по просьбам колхозников и трудящихся, село переименовали в «Сталинский Рассвет». Приход кукурузовода принес новое название: «Красные Зори». Но, всё возвращается на круги своя. В 1995 приехали в село активисты монархической партии «Двуглавая Отчизна» и три дня посредством водки агитировали сельчан написать требование на имя самого Ельцина о возвращении селу его исторического православного названия. Требование написали. Был получен положительный ответ. ДЕНЬ ВОСКРЕШЕНИЯ был назначен. С утра пьяные от воздуха демократии и спирта «Роял» сельчане под руководством активистов «Двуглавой Отчизны» раздолбали ломами и кувалдами установленную на въезде в село огромную надпись красного кирпича «КРАСНЫЕ ЗОРИ». Этими обломками до сих пор проводят ямочный ремонт сельских улиц. Потом около сельской школы с позором демонтировали бюст лысого антихриста и водрузили на его место бюст Николая II. Около сельсовета начался митинг, на котором угощали палёной водкой, крабовыми палочками и карамелью. Толстый монархист с золотыми эполетами взобрался на трибуну и радостно сообщил гуляющим в полный рост сельчанам, что теперь, как и много лет назад, их село снова будет называться Чухонцевый Овраг. Включили музыкальный центр, и под звуки «Боже, Царя Храни» развернули меж двух фонарных столбов трёхцветный транспарант с надписью «ЧУХОНЦЫ ЗА ЦАРЯ». Останки этого транспаранта и висели на столбе. Реставрация монархии в Чухонцевском Овраге, дело бесспорно передовое и прогрессивное. Только почта СССР работала лучше чем почта России. В результате переименования случилась путаница. Три месяца сельчане не могли получить пенсии и пособия. Приостановилась регистрация браков и новорожденных. Перестали выдавать паспорта достигшим совершеннолетия. Но хуже всего дело обстояло с покойниками. Вскипел народный гнев. Комбайнёр Андрей Батагов, бывший ударник коммунистического труда, ударом кувалды по гипсовой морде Николая II сверг самодержавие. Теперь опустевший постамент перед школой остался сиротливо ждать нового героя.
Из сельсоветских дверей вывалился фермер Кумарин. Плотный мужчина в футболке с американским флагом, широких шортах до колен с накладными карманами, белых гольфах и шлёпанцах. Он рыгнул и пошатываясь направился к видавшему дороги Смоленщины «пассату». Тут его и перехватил Фёдор Христофорович. Кумарин внимательно выслушал старика, немного подумал, и протянул ему открытую пачку «Монтаны». Пресекая попытку Фёдора Христофоровича выудить сигарету, фермер сунул ему в ладонь всю пачку, зафиксировав для верности обеими руками. Еще раз рыгнув, Кумарин сообщил старику, что наступили благодатные времена и скоро все ух как заживем, пожелал ему счастья и полез за руль. А Фёдор Христофорович неторопливо развернулся и побрёл к дому. Особой радости от добычи он, почему-то не испытывал, наоборот, чувствовал себя униженным. И подумал старик о том, что если бы усатая тварь не просрала в 45-м, то это он бы сейчас угощал Кумарина сигаретой и желал бы ему успехов в нелёгкой батрачьей жизни.
Над бывшим сельмагом висела фанерная яркая вывеска «Куприянофф. Водка, пиво и сладости». Фёдор Христофорович завернул туда и приобрел на ужин один бичпакет, банку кильки в томатном соусе и чекушку палёной водки. И «сникерс». Вчера он получил пенсию — можно было шикануть. Дело это заняло определённое время. Пришлось снимать кроссовок, вынимать из носка пакет с деньгами, а потом, получив сдачу, прятать всё обратно. Хамоватая продавщица недовольно скривилась и посоветовала старику заниматься этими манипуляциями на улице, потому как запах носков перебивал запах дорогого французского парфюма продавщицы, купленного у проезжавших неделю назад через село цыган. Фёдор Христофорович промолчал. Он не торопясь вышел, завернул за угол сельмага и справил малую нужду на бревенчатую стену.
Дома ни кого не было. Андрюшу четвёртый день где-то носили черти. И было бы хорошо, если бы те черти угостили ублюдка метиловым спиртом или ещё какой подобной дрянью. Об этом Фёдор Христофорович мечтал, но не надеялся. По всему видать, что Андрюша — живучая гадина. В своем закутке, где помещалась старая скрипящая железная кровать, деревянная бочка вместо стола и пластиковый ящик вместо комода, старик сварганил ужин. Фёдор Христофорович засадил из горла чекушку и с наслаждением закусил сникерсом. Сникерс был вкусный, но ни шёл ни в какое сравнение с германской "Шо-ка-колой". Потом он смешал приготовленный бичпакет с рыбными консервами и поужинал. Вымытую миску старик старательно протёр висевшей в прихожей новой футболкой Андрюши.
Начинало смеркаться. Перед сном Фёдор Христофорович решил посидеть на завалинке и выкурить пару сигарет.
На 35-летний юбилей Победы колхоз снес рушащуюся хибару старика, построенную ещё его дедом, и возвел на её месте новый кирпичный домик с бревенчатым пристроем летней кухни. Подарок ветерану! В 1929 отец хотел строить новый дом. В два этажа. Что бы балкончик был с резными перилами. Само собой — конюшня на три лошади, хлев, птичник... не срослось. Мельника, у которого батя был управляющим, объявили кулаком и выслали. Семью Фёдора Христофоровича тоже хотели выслать, как кулацких пособников. Слава Богу, заступился местный участковый. Добрый был человек. Батя знал, что в гражданскую тот служил не у Будённого, а у Врангеля. И что документы участковый забрал у повешенного красноармейца. Так что их семью не выслали, но часть имущества конфисковали. Оставили одну лошадь, одну корову и курей. Батя тогда сильно огорчился. Шесть лет без устали горбатил на Мельника — долги выбивал по всей округе. Все кулаки разбил о тупые морды голозадых должников. И вот, когда только жизнь начала налаживаться, на тебе — раскулачивание. Твари краснозадые. Потом и до батьки добрались. Репрессировали не за что. Тогда старик был ещё шестилетним Федюшкой, но хорошо всё помнил.
В тот вечер Федюшка в компании таких же сорванцов лепил царский дворец из конского навоза и коровьих лепёшек около большой лужи. Как раз там, где сейчас стоит знак ограничения скорости. Вдруг раздался взрыв. Щербатый Колька 9 лет выпучил глаза и заорал, что это колчаковцы. Детвора бросилась по домам. Сам Федюшка колчаковцев ни когда не видел. Слышал только рассказы о том как страшные колчаковцы убивают мужиков, а детей и баб заставляют копать яму и в ней потом их закапывают живьём. Федюшка схоронился в подполе, в пустой бочке для капусты. Что делать, если колчаковцы найдут его? Федюшка не хотел, что бы его убили. Когда убивают — всегда больно. Он не раз видел как режут свиней... Если его найдут, он упросит дяденек колчаковцев, пусть его не убивают, а закопают живьём. Он сам и яму выкопает. Федюшка вспомнил, что копает он очень плохо. Лопата большая и тяжёлая. И если колчаковцы увидят, что копает он плохо, то не будут ждать и убьют. Федюшке стало жалко себя и он заплакал. Федюшка хотел побежать, найти бабку и заставить её выкопать яму... но вылазить из бочки было страшно. Однако, колчаковцы не пришли. Пришёл пьяный батя. Стоя у крыльца он орал, что перебьёт всех краснозадых, и что у него есть пулемёт. Потом дал матери в глаз и отправился спать. На следующее утро в избу вломились красноармейцы. Батю скрутили и увезли в город. Оказалось, это батя вчера устроил взрыв. Бросил гранату в окно избы, где заседал Совет сельской бедноты. Удачно бросил. Председателя Лукича и хромого Герасима убило наповал. Беременная комсомолка Маша умерла через неделю. Как сказал доктор — если бы не живот, то тоже сразу бы крякнула. А тут, ишь ты, ребёночек её заслонил.
Доктор был старенький, в треснутом пенсне. При царе-батюшке он ездил в шикарной пролётке и пользовал исключительно приличную публику. Тут тебе и какава с баранками и денюжка не малая от благодарных пациентов. Двухэтажный кирпичный домик в городе построить не дёшево. А басотой тогда занимался городской ветеринар. Крестьянин от собаки сильно не отличается, даже имена частенько совпадали. Большевики всё счастье докторское порушили. В доме ему оставили только две комнаты, остальные под музыкальную школу для детишек рабочих приспособили. А самого доктора заставили лечить всех без разбора. И, видано ли дело, бесплатно. А что бы не помер доктор от тоски, два раза в месяц выдавали ему жалование и продовольственный паёк.
За такую безделицу батьке дали пятнадцать лет. Как сложилась его судьба дальше — неведомо. Больше его ни кто не видел. Видать, голодом да трудом непосильным заморили комуняки невинного человека. Только не знали упыри, что наступят новые времена и правда про их зверства вылезет наружу.
Сам Фёдор Христофорович вышел по амнистии 1955 года. Спасибо кукурузнику. А через шесть лет получил уведомление, что батька его, незаконно репрессированный кровавым Сталиным, реабилитируется и восстанавливается в правах посмертно.
Стемнело. Старик тяжело поднялся и устало поковылял в свой угол. Пора спать. Все эти воспоминания постоянно лезли в голову и изматывали душу. Вдруг, вспоминалось давно забытое и выброшенное из головы. Особенно часто лицо молодого младшего политрука Васи. Эта скотина не хотела вставать на колени и просить прощенья за Сталина. И даже когда Егор выбил прикладом ему все зубы, эта тварь умудрилась плюнуть в оберлейтенанта кровавыми слюнями. Прямо на чистый отглаженный мундир попал. Будто специально тренировался, гад.
Фёдор Христофорович задвинул железный засов на двери и не раздеваясь лёг на скрипящую кровать. Сунул молоток под подушку. Запустил руку под матрас — проверил, на месте ли красное знамя, которое в 1991 сняли с сельсовета и бросили в грязь. Старик не только прибрал флаг, но и выпросил у фотокорреспондента районной газеты фотографии этого события с запечатлёнными участниками переворота. Он знал, что рано или поздно, большевики вернуться. Они всегда возвращаются. А как вернуться так спросят со всех как положено. И проверят прошлое каждого. И ответят демократы за свои преступления перед трудовым народом. И вот тогда выложит Фёдор Христофорович перед чекистом в кожаной куртке спасённый красный флаг. И покажет фотографии. И скажет, что много в молодости натворил непотребного, только всё осознал и исправился. И минует его пролетарская кара. Успокоившись, старик начал засыпать.
Грохнула входная дверь. Раздался пьяный бабий смех. В коридоре что-то упало. В дверь стариковской каморки два раза громко ударили.
- Старый, спишь?
Фёдор Христофорович уже не спал, но не ответил. Была надежда — обойдётся.
- Открывай, старый пердун! - заорал Андрюша и начал колотить в дверь, - открывай сам, иначе выломаю на хер!
Дверь ходила ходуном под ударами ног. Могла и не выдержать молодецкой удали.
- Чего тебе? - спросил старик.
- Чего — чего... Денег дай, дед. Праздник у меня. Душа выпить требует!
- Какой же праздник, Андрюша? Первомай-то не скоро ещё.
- День десантника сегодня. А я десантник. Дай денег по хорошему. Дверь вышибем — капец тебе будет.
- Пидор ты, а не десантник. И место твоё под шконарём, пёс, - ответил старик.
За дверями раздался рёв изнасилованной белуги. Удары в дверь заглушали садистские фантазии андрюшиных друзей о расправе над поганым дедулей.
Фёдор Христофорович понял, что миром сегодня не кончится. Он решил вывести противника из равновесия, принудить к необдуманным рискованным действиям и нанести сокрушающий контрудар по всему фронту. Благо, узкая дверь «шестёрка» не позволит противнику развернуть одним фронтом всех сельских ублюдков и окружить. Прикинув время между ударами, старик отодвинул железный засов, оставив его держаться за скобу самым кончиком. Следующий пинок распахнул дверь и в каморку ввалился Коля Пряник, местный дебил, со свисающими из ноздрей густыми зелёными соплями. Фёдор Христофорович свалил дебила на пол ударом молотка в лоб и рванулся к выходу, переворачивая молоток заострённой ручкой вперёд — для молниеносного смертельного выпада. В двух шагах от порога, у стены тускло освещённого коридора, стоял Андрюша. Он держал ружьё на уровне лица, уперев приклад в правое плечо. Ствол чёрным холодным глазом смотрел на старика. «Сука», - сказал Фёдор Христофорович, и получил заряд крупной картечи в лицо. Сначала была острая вспышка боли. Потом всё исчезло, будто захлопнулся люк подпола. Наступила чёрная тишина. Падая в бездну, он подумал, что больше не увидит во сне младшего политрука Васю.