С окончанием наполеоновских войн влияние идей Западной Европы возросло в России неограниченно по нескольким причинам. Об одной из них пишет в своих воспоминаниях барон Андрей Розен, будущий декабрист:
"После вторичного взятия Парижа русские и прусские войска стояли несколько лет сряду в крепостях и городах Франции. Между тем как прусские офицеры проникнуты были глубоко вкоренившейся ненавистью к французам, а частью и явным отвращением к французским революционным идеям, и питали только одно желание — как бы поскорее вернуться домой и жить в прежних отношениях, то годы пребывания русских на земле французской подействовали на русских совершенно иначе. Борьба политических партий, наполнявшая тогда Францию, находила в молодых иноземцах самых внимательных и самых понятливых зрителей и слушателей" (Розен А. Е. Записки декабриста. — СПб., 1907. С. 34).
Другую, не менее вескую причину влияния идей Западной Европы на русскую молодёжь указывает историк М. Смолин:
"Декабристы получили своё образование во всевозможных европейских “янычарских корпусах” — в масонских ложах, закрытых пансионах, где зачастую было немало якобинцев и вольтерьянцев, у разных частных лиц и в многочисленных государственных учебных заведениях Европы. Некоторые из них учились в пансионе у аббата — иезуита Николя; воспитателями Никиты и Александра Муравьёвых был Мажье, абсолютно безнравственный человек с революционными убеждениями; Анненкова образовывал в “науке бунта” ученик Руссо швейцарец Дюбуа; Кюхельбекеру и Пущину проповедовал свои якобинские идеи Бодри — брат самого Марата. Многие из декабристов, попав в Европу — “землю обетованную” нового времени, усердно посещали различных знаменитых революционных философов и масонов. Лунин бывал у Сен-Симона, Никита Муравьёв — у Сиенса, Волконский посещал мадам де Сталь и Бенжамена Констана и тд. Это “просвещенческое” паломничество в Европу, в Европу “идеалов 89-го года” — масонства, атеизма, вольнодумства, республиканства, не могло не вылиться в конфликт с исторической Россией. Слишком не похоже было Отечество историческое на “отечество вновь приобретённое”"(Смолин М. "Янычары" ночного братства. Вступительная статья к книге графини С. Д. Толь "Ночные братья. Масонское действо". — М., 2000 С. 6).
Но в основном влияние идей Запада принесли эмигранты, среди которых большинство — низкого происхождения — не имели образования (вспомните многочисленные примеры из Пушкина — гувернёры Гринёва, Онегина и пр. и пр.). Конечно, среди иностранцев, осевших на богатой российской земле, встречались люди образованные, но это было, пожалуй, ещё хуже, так как многие из них, пострадав от тирании Наполеона, видели источник своего несчастия в нём, узурпаторе, а не в причинах, его породивших.
Молодые умы кипели. В обществе, под влиянием идей, принесённых с Запада, царило настроение, которое хорошо высказал один из известных мемуаристов А. И. Кошелев: "И старики, и люди зрелого возраста, и в особенности молодёжь, словом, чуть-чуть не все беспрестанно и без умолку осуждали действия правительства, и одни опасались революции, а другие пламенно её желали и на неё полагали надежды" (Гордин Я. События и люди 14 декабря. Хроника — М, 1985. С. 13).
А литература, та, что в каждой истории есть "явление", а не суть, — у нас делала своё дело "наоборот", и Пушкин тоже приложил к этому "наоборот" свой гений.
Не все современники понимали это. Вот отрывок из рассказа Марии Николаевны Волконской (Раевской), который записал П. И. Бартенев: "Раевского (имеется в виду знаменитый полководец Николай Николаевич Раевский, отец Марии Волконской) всюду встречали с большим почётом; в городах выходили к нему навстречу обыватели с хлебом и солью. При этом он, шутя, говаривал Пушкину: “Прочти-ка им свою Оду. Что они в ней поймут?” (Глушко Т. Раевские мои... — Л., 1991. С. 70).
А вот письмо умного, доброго друга Пушкина — Жуковского (от 12 апреля 1826 года):
"Не сердись на меня, что я к тебе так долго не писал, что так долго не отвечал на два последние письма твои. Я болен и ленив писать. А дельного отвечать тебе нечего. Что могу тебе сказать насчёт твоего желания покинуть деревню? В теперешних обстоятельствах нет никакой возможности ничего сделать в твою пользу. Всего благоразумнее для тебя остаться покойно в деревне, не напоминать о себе и писать, но писать для славы. Дай пройти несчастному этому времени. Я никак не умею изъяснить, для чего ты написал ко мне последнее письмо своё. Если оно только ко мне, то оно странно; если же для того, чтобы его показать, то безрассудно. Ты ни в чём не замешан — это правда; но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством. Ты знаешь, как я люблю твою Музу и как дорожу твоею благоприобретённою славою: ибо умею уважать Поэзию и знаю, что ты рождён быть великим поэтом и мог бы быть честию и драгоценностию России. Но я ненавижу всё, что ты написал возмутительнаго для порядка и нравственности. Наши отроки (то-есть, всё зреющее поколение), при плохом воспитании, которое не даёт им никакой подпоры для жизни, познакомились с твоими буйными, одетыми прелестию поэзии мыслями; ты уже многим нанёс вред неисцелимый — это должно заставить тебя трепетать. Талант ничто, главное: величие нравственное. Извини это строки из катехизиса. Я люблю и тебя, и твою Музу и желаю, чтобы Россия вас любила. Кончу началом: не просись в Петербург, ещё не время. Пиши Годунова и подобное: они отворят дверь свободы.
Я болен. Еду в Карлсбад; возвращусь не прежде, как в половине сентября. Пришли к этому времени то, что сделано будет твоим добрым гением. То, что напроказит твой злой гений, оставь у себя: я ему не поклонник. Прости, обнимаю тебя.
Жуковский" (Жуковский В. А. Соч. в 2 томах. — М., 1902. С. 506).
Я привела это письмо полностью, так как оно известно только некоторыми своими фразами, выдернутыми из текста (о стихах, которые находят в бумагах злоумышленников). А ведь в этом письме деликатный Жуковский говорил и о своей ненависти к некоторым темам пушкинского творчества. Он не принимал заигрывания с "оппозицией". А то, что это было так, свидетельствует дальнейшее поведение поэта с Николаем и властями.
"Я ничего не знаю совершеннее по слогу твоих "Цыган". Но, милый друг, какая цель! Скажи, чего ты хочешь от своего гения? Какую память хочешь оставить о себе отечеству, которому так нужно высокое" ( Жуковский В. А. Соч. в 2 томах. — М., 1902. С.505). — такими словами ровно за год до вышепривёденного письма, в апреле 1825 года, Жуковский закончил своё очередное послание к Пушкину. Если к тому времени вопрос только сформировался, то в апреле 1826 года, когда пожинали плоды в виде узников Петропавловской крепости, для Жуковского со всей очевидностью проступил и ответ: "ты уже многим нанёс вред неисцелимый".
